Разум на пути к Истине

Киреевский Иван Васильевич

Но это общество не было самовластное и не могло само себя устраивать, само изобретать для себя законы, потому что не было отделено от других ему подобных обществ, управлявшихся однообразным обычаем. Бесчисленное множество этих маленьких миров, составлявших Россию, было все покрыто сетью церквей, монастырей, жилищ уединенных отшельников, откуда постоянно распространялись повсюду одинакие понятия об отношениях общественных и частных. Понятия эти мало-помалу должны были переходить в общее убеждение, убеждение — в обычай, который заменял закон [14] , устроивая по всему пространству земель, подвластных нашей Церкви, одну мысль, один взгляд, одно стремление, один порядок жизни. Это повсеместное однообразие обычая было, вероятно, одною из причин его невероятной крепости, сохранившей его живые остатки даже до нашего времени, сквозь все противодействие разрушительных влияний, в продолжение двухсот лет стремившихся ввести на место его новые начала.

14

А.С.Хомяков об отношении обычая и закона пишет так: «Сличение всех памятников, если не ошибаюсь, приведет нас к тому простому заключению, что прежде, как и теперь, было постоянное несогласие между законом и жизнию, между учреждениями писаными и живыми нравами народными. Тогда, как и теперь, закон был то лучше, то хуже обычая и, редко исполняемый, то портился, то исправлялся в приложении. Примем это толкование как истину, и все перемены быта русского объяснятся. Мы поймем, как легко могли измениться отношения видимые, и в то же время будем знать, что изменения редко касались сущности отношения между людьми и учреждениями, между государством, гражданами и Церковью» (Хомяков А.С. О старом и новом. С. 363).

Вследствие этих крепких, однообразных и повсеместных обычаев всякое изменение в общественном устройстве, не согласное с строем целого, было невозможно. Семейные отношения каждого были определены прежде его рождения; в таком же предопределенном порядке подчинялась семья миру, мир более обширный — сходке, сходка — вечу и т. д., покуда все частные круги смыкались в одном центре, в одной Православной Церкви. Никакое частное разумение, никакое искусственное соглашение не могло основать нового

порядка, выдумать новые права и преимущества. Даже самое слово право было у нас неизвестно в западном его смысле, но означало только справедливость, правду. Потому никакая власть никакому лицу, ни сословию не могла ни даровать, ни уступить никакого права, ибо правда и справедливость не могут ни продаваться, ни браться, но существуют сами по себе, независимо от условных отношений. На Западе, напротив того, все отношения общественные основаны на условии или стремятся достигнуть этого искусственного основания. Вне условия нет отношений правильных, но является произвол, который в правительственном классе называют самовластием, в управляемом — свободою. Но и в том и в другом случае этот произвол доказывает не развитие внутренней жизни, а развитие внешней, формальной. Все силы, все интересы, все права общественные существуют там отдельно, каждый сам по себе, и соединяются не по нормальному закону, а — или в случайном порядке, или в искусственном соглашении. В первом случае торжествует материальная сила, во втором — сумма индивидуальных разумений. Но материальная сила, материальный перевес, материальное большинство, сумма индивидуальных разумений, в сущности, составляют одно начало, только в разных моментах своего развития. Потому общественный договор [15] не есть изобретение энциклопедистов [16] , но действительный идеал, к которому стремились без сознания, а теперь стремятся с сознанием все западные общества под влиянием рационального элемента, перевесившего элемент христианский.

15

Общественный договор — важнейшее положение такой теории происхождения государства, согласно которой оно, государство, возникло путем отказа отдельных лиц от своих прав в пользу общественной власти. Теория «общественного договора», впервые выдвинутая в начале XVII в. нидерл. юристом и общественным деятелем Гроцием, получила распространение в эпоху буржуазных революций благодаря фр. просветителям. Один из трудов Ж.-Ж. Руссо так и назывался: «Общественный договор» (1762).

16

Энциклопедистами называют фр. просветителей — создателей «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремесел» (1751–1780), ставшей отражением господствовавших в общественном сознании того времени рационалистических идей. Главным редактором «Энциклопедии» был Д. Дидро, среди ее сотрудников — Вольтер, К.-А. Гельвеций, Ж.-Ж. Руссо, Э.-Б. де Кондильяк и др.

В России мы не знаем хорошо границ княжеской власти прежде подчинения удельных княжеств Московскому, но, если сообразим, что сила неизменяемого обычая делала всякое самовластное законодательство невозможным; что разбор и суд, который в некоторых случаях принадлежал князю, не мог совершаться несогласно со всеобъемлющими обычаями, ни толкование этих обычаев, по той же причине, не могло быть произвольное; что общий ход дел принадлежал мирам и приказам, судившим также по обычаю вековому и потому всем известному; наконец, что в крайних случаях князь, нарушавший правильность своих отношений к народу и Церкви, был изгоняем самим народом, — сообразивши все это, кажется очевидно, что собственно княжеская власть заключалась более в предводительстве дружин, чем во внутреннем управлении, более в вооруженном покровительстве, чем во владении областями [17] .

17

О границах княжеской власти в домонгольской Руси А.С. Хомяков пишет: «Правительство из варягов представляет внешнюю сторону; областные веча — внутреннюю сторону государства. Во всей России исполнительная власть, защита границ, сношения с державами соседними находятся в руках одной варяго-русской семьи, начальствующей над наемною дружиною; суд правды, сохранение обычаев, решение всех вопросов правления внутреннего предоставлены народному совещанию. Везде, по всей России, устройство почти одинаковое» (ХомяковА.С. О старом и новом. С. 368).

Вообще, кажется, России так же мало известны были мелкие властители Запада, употреблявшие общество как бездушную собственность в свою личную пользу, как ей неизвестны были и благородные рыцари Запада, опиравшиеся на личной силе, крепостях и железных латах, не признававшие другого закона, кроме собственного меча и условных правил чести, основанных на законе самоуправства.

Впрочем, рыцарства у нас не было по другим причинам.

С первого взгляда кажется непонятным, почему у нас не возникло чего-нибудь подобного рыцарству, по крайней мере во время татар? Общества были разрознены, власть не имела материальной силы, каждый мог переходить с места на место, леса были глубокие, полиция была еще не выдумана; отчего бы, кажется, не составиться обществам людей, которые бы пользовались превосходством своей силы над мирными земледельцами и горожанами, грабили, управлялись как хотели, захватили бы себе отдельные земли, деревни и строили бы там крепости; составили бы между собой известные правила и, таким образом, образовали бы особенный класс сильнейшего сословия, которое, по причине силы, могло бы назваться и благороднейшим сословием? Церковь могла бы воспользоваться ими, образуя из них отдельные ордена, с отдельными уставами, и употребляя их против неверных, подобно западным крестоносцам. Отчего же не сделалось этого?

Именно потому, я думаю, что Церковь наша в то время не продавала чистоты своей за временные выгоды. У нас были богатыри только до введения христианства. После введения христианства у нас были разбойники, шайки устроенные, еще до сих пор сохранившиеся в наших песнях, но шайки, отверженные Церковью и потому бессильные. Ничего не было бы легче, как возбудить у нас крестовые походы, причислив разбойников к служителям Церкви и обещав им прощение грехов за убиение неверных: всякий пошел бы в честные разбойники. Католицизм так и действовал: он не поднял народы за веру, но только бродивших направил к одной цели, назвав их святыми. Наша Церковь этого не сделала, и потому мы не имели рыцарства, а вместе с ним и того аристократического класса, который был главным элементом всего западного образования.

Где больше было неустройства на Западе, там больше и сильнее было рыцарство; в Италии его было всего менее. Где менее было рыцарства, там более общество склонялось к устройству народному, где более, там более к единовластному. Единовластие само собой рождается из аристократии, когда сильнейший покоряет слабейших, и потом правитель на условиях переходит в правителя безусловного, соединяясь против класса благородных с классом подлых, как Европа называла народ. Этот класс подлых, по общей формуле общественного развития Европы, вступил в права благородного, и та же сила, которая делала самовластным одного, естественным своим развитием переносила власть в материальное большинство, которое уже само изобретает для себя какое-нибудь формальное устройство и до сих пор еще находится в процессе изобретения.

Таким образом как Западная церковь образовала из разбойников рыцарей, из духовной власти власть светскую, из светской полиции святую инквизицию, что все, может быть, имело свои временные выгоды, — таким же образом действовала она и в отношении к наукам, искусствам языческим. Не извнутри себя произвела она новое искусство христианское, но прежнее, рожденное и воспитанное другим духом, другою жизнию, направила к украшению своего храма.

Оттого искусство романтическое заиграло новою блестящею жизнию, но окончилось поклонением язычеству и теперь кланяется отвлеченным формулам философии, покуда не возвратится мир к истинному христианству и не явится миру новый служитель христианской красоты.

Науки существенною частию своею, т. е. как познания, принадлежат равно языческому и христианскому миру и различаются только своею философскою стороною. Этой философской стороны христианства католицизм не мог сообщить им потому, что сам не имел ее в чистом виде. Оттого видим мы, что науки, как наследие языческое, процветали так сильно в Европе, но окончились безбожием как необходимым следствием своего одностороннего развития.

Россия не блестела ни художествами, ни учеными изобретениями, не имея времени развиться в этом отношении самобытно и не принимая чужого развития, основанного на ложном взгляде и потому враждебного ее христианскому духу. Но зато в ней хранилось первое условие развития правильного, требующего только времени и благоприятных обстоятельств: в ней собиралось и жило то устроительное начало знания, та философия христианства, которая одна может дать правильное основание наукам. Все святые отцы [18] греческие, не исключая самых глубоких писателей, были переведены и читаны, и переписываемы, и изучаемы в тишине наших монастырей, этих святых зародышей несбывшихся университетов. Исаак Сирин [19] , глубокомысленнейшее из всех философских писаний, до сих пор еще находится в списках ХII-ХIII веков. И эти монастыри были в живом, беспрестанном соприкосновении с народом. Какое просвещение в нашем подлом классе не вправе мы заключить из этого одного факта! Но это просвещение не блестящее, но глубокое; не роскошное, не материальное, имеющее целью удобства наружной жизни, но внутреннее, духовное; это устройство общественное, без самовластия и рабства, без благородных и подлых; эти обычаи вековые, без писаных кодексов, исходящие из Церкви и крепкие согласием нравов с учением веры; эти святые монастыри, рассадники христианского устройства, духовное сердце России, в которых хранились все условия будущего самобытного просвещения; эти отшельники, из роскошной жизни уходившие в леса, в недоступных ущельях изучавшие писания глубочайших мудрецов христианской Греции и выходившие оттуда учить народ, их понимавший; эти образованные сельские приговоры; эти городские веча; это раздолье русской жизни, которое сохранилось в песнях, — куда все это делось? Как могло это уничтожиться, не принесши плода? Как могло оно уступить насилию чужого элемента? Как возможен был Петр [20] , разрушитель русского и вводитель немецкого? Если же разрушение началось прежде Петра, то как могло Московское княжество, соединивши Россию, задавить ее? Отчего соединение различных частей в одно целое произошло не другим образом? Отчего при этом случае должно было торжествовать иностранное, а не русское начало?

18

Определение святым отцам находим в труде архиеп. Филарета (Гумилевского) «Историческое учение об отцах Церкви» (В 3 т. 2-е изд., испр. и доп. СПб., 1882. Т. 1. С. IV): «Отцами же Церкви христианской собственно именуются следовавшие за Апостолами учители Церкви, оставившие последующим временам свои писания с силою возрождать духовных чад о Христе; это те преемники духа апостольского, которые и могли по дарованиям богопросвещенного ума, и хотели по благодатной чистоте души предлагать,

и предложили в писаниях чистую истину Христову, семя Божие, действующее во спасение». Архиеп. Филарет предлагает следующие периоды истории отцов Церкви (см.: Филарет(Гумилевский), архиеп. Историческое учение… I 1. С. XVII): 1)70-312 гг. — век мужей апостольских, «ближайших преемников предания апостольского, подвизавшихся преимущественно против язычества и иудейства», среди них сщмчч. Климент, папа рим., Игнатий Богоносец; 2) 312–620 гг. — «объемлет тех, которые… защищали против человеческих своеволий откровенное учение о Сыне Божием и Святом Духе»; в это время для искоренения ересей Ария, Нестория монофизитов (признававших наличие у Господа нашего Иисуса Христа только Божественной природы и отрицавших человеческую природу Христа) и установления догматов христианского вероучения были созваны пять Вселенских Соборов. Их участниками были свтт Афанасий Великий, Кирилл Иерусалимский, Григорий Богослов, Григорий Нисский, Лев Великий и другие св. отцы; 3) 620–850 гг. — это время установления богослужебного канона и борьбы Церкви с ересями монофелитов (признававших две природы Господа нашего Иисуса Христа — Божественную и человеческую, но находивших у Него единую — Божественную — волю) и иконоборцев, для чего созывались VI и VII Вселенские Соборы. Наиболее известные св. отцы этого периода: прпп. авва Дорофей, Максим Исповедник, Анастасий Синаит, Иоанн Дамаскин, Феодор Студит; 4)850-1450 гг — период отделения Римской церкви от Вселенской. В эти века прославились такие св. отцы, как свв. равно-апп. Кирилл и Мефодий, учители Словенские, прп. Симеон Новый Богослов, свт. Григорий Палама и его ученики; 5) 1450 г. — и до сего дня: св. отцы этого периода обличают как возрождающиеся ереси перв. веков, так и новые ереси и расколы.

19

Преподобный Исаак Сирин, епископ Ниневийский († VI), родом сириец, в ранней юности удалился в монастырь, затем уединился в пустыне. Был поставлен епископом города Ниневии, но вскоре оставил кафедру и пустынножительствовал до конца жизни. «Святой Исаак всю жизнь свою посвятил уединенному изучению души своей, и ничьи поучения не исполнены таких глубоких психологических сведений, как поучения святого Исаака; прошед сам степени духовной созерцательной жизни, святой Исаак представляет наставления о созерцаниях возвышенные и основанные на твердых опытах. Духовная жизнь изображена в его поучениях в приложении к самым неуловимым состояниям души» (Филарет (Гумилевский), архиеп. Историческое учение… Т. 3. С. 135).

Древнейшие славян, переводы поучений прп. Исаака Сирина, находившиеся в Киево-Печерской лавре и на Афоне, были списаны и использованы при работе над собственным переводом с греч. прп. Паисием Величковским (см.: Книга святого Исаака Сирина. Нямец: Изд. Нямецкого молдовлахийского монастыря, 1812). Еще один славян, перевод (XIV) поучений прп. Исаака хранился в библиотеке Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. Сам И.В. Киреевский принимал участие в изд. книги «Святого отца нашего Исаака Сирина, епископа бывшего Ниневийского, слова духовно-подвижнические, переведенные с греческого старцем Паисием Величковским» (М., 1854).

20

Император Петр I (1672–1725), сын Царя Алексея Михайловича, правил с 1689 года. Реформы Петра I в области государственного и церковного управления, сопровождавшиеся упрочением положения нового правящего класса — дворянства — и фактическим уничтожением прежней аристократии — бояр, окончательным закрепощением крестьянства, изменением культуры и быта по европейским образцам, вызвали противоречивые оценки как у его современников, так и у потомков. Не было единомыслия и среди славянофилов. А.С. Хомяков видел в Петровских реформах завершение тех процессов утверждения государства, начало которым положили предшественники Петра Первого. «Явился Петр, и по какому-то странному инстинкту души высокой, обняв одним взглядом все болезни Отечества, постигнув все прекрасное и святое значение слова «государство», он ударил по России, как страшная, но благодетельная гроза. Удар по сословию судей-воров; удар по боярам, думающим о родах своих и забывающим Родину; удар по монахам, ищущим душеспасения в келиях и поборов по городам, а забывающим Церковь и человечество и братство христианское. За кого из них заступится история? Много ошибок помрачают славу преобразователя России, но ему остается честь пробуждения ее к силе и к сознанию силы. Средства, им употребленные, были грубые и вещественные, но не забудем, что силы духовные принадлежат народу и Церкви, а не правительству. Правительству же предоставлено только пробуждать или убивать их деятельность каким-то насилием, более или менее суровым; но грустно подумать, что тот кто так живо и сильно понял смысл государства, кто поработил вполне ему свою личность, так же как и личность всех подданных, не вспомнил в то же время, что там только сила, где любовь, а любовь только там, где личная свобода» (Хомяков А.С. О старом и новом. С. 375–376). Как видим, И.В.Киреевский, полемизируя с Хомяковым, резко отрицательно относился к деятельности Императора Петра Первого.

Один факт в нашей истории объясняет нам причину такого несчастного переворота; этот факт есть Стоглавый Собор [21] . Как скоро ересь [22] явилась в Церкви, так раздор духа должен был отразиться и в жизни. Явились партии, более или менее уклоняющиеся от истины. Партия нововводительная одолела партию старины именно потому, что старина разорвана была разномыслием [23] . Оттуда, при разрушении связи духовной, внутренней, явилась необходимость связи вещественной, формальной, оттуда местничество [24] , опричнина [25] , рабство и т. п. Оттуда искажение книг по заблуждению и невежеству и исправление их по частному разумению и произвольной критике. Оттуда перед Петром правительство в разномыслии с большинством народа, отвергаемого под названием раскольников [26] . Оттого Петр, как начальник партии в государстве, образует общество в обществе и все, что за тем следует.

21

Московский Стоглавый Собор, созванный в царствование Ивана IV Васильевича Грозного в 1551 г, был посвящен решению следующих церковных вопросов: 1) о каноне богослужения, богослужебных книг иконописания, крестного знамения и др.; 2) о церковном управлении и духовном суде; 3) об управлении церковным имуществом; 4) о благочестии мирян. Царь Иван Грозный предложил Собору вопросы, сто ответов на которые составили сб. «Стоглав», и давший название Собору Постановления Собора о двуперстии, троении аллилуйи, хождении «посолонь», сделавшиеся впоследствии основанием для раскола, были отменены Собором 1655 года.

22

Имеется в виду ересь жидовствующих, распространившаяся во вт пол. XV в. из Новгорода; среди ее тайных последователей были как царедворцы, так и московское и новгородское духовенство. Вероучение ереси было близко к иудаизму. Ее искоренению способствовали прп. Иосиф Волоцкий и свт. Геннадий Новгородский. Жидовствующие были осуждены на Соборах 1488-го, 1490-го и 1503 годов. За смягчение наказания еретикам выступал прп. Нил Сорский.

23

Отношение к монастырскому землевладению, злоупотребление которым нередко пагубно влияло на монашествующих, было вторым противоречием между прп. Нилом Сорским, считавшим, что монахи должны кормиться от своего труда, и прп. Иосифом Волоцким, который использовал доходы от землевладения на широкую церковную благотворительность и духовное просвещение. Вопрос о монастырском землевладении рассматривался на Соборе 1503 года, где поддержку большинства получили сторонники прп. Иосифа Волоцкого. Противоречия между прпп. Нилом Сорским и Иосифом Волоцким были сильно преувеличены их последователями, образовавшими церковные партии нестяжателей и иосифлян. Поднятая на Стоглавом Соборе проблема исправления богослужебных книг, а следовательно, и порядка богослужения и треб предполагала два способа решения: 1) исправление по греч. образцам, что должно было бы привести наше богослужение в соответствие с богослужением Вселенской Церкви, и 2) исправление по «хорошим» спискам, какие имелись по местам, что фактически означало не исправление ошибок, а их утверждение и — как следствие — дальнейшее обособление Русской Церкви. На Стоглавом Соборе было принято последнее, что послужило спустя век одной из причин к старообрядческому расколу, те., по выражению И.В.Киреевского, пока «старина разорвана была разномыслием» между нестяжателями и иосифлянами, ее одолели сторонники национально-охранительного направления.

24

С XV в. на службу к московским Государям стали поступать удельные князья Северной Руси и выходцы из Литвы. При московском дворе они должны были уравняться в правах с боярами. Спорные служебные места занимались князьями в соответствии со знатностью происхождения. Этот обычай получил название местничества.

25

Опричниной, существовавшей в 1565–1572 гг при Царе Иване Грозном, именовался особый царский удел со своей землей, войском и администрацией. В опричнину у бояр и князей отбирались их вотчины и передавались новым дворянам — опричникам. К концу жизни Иоанна Грозного в опричнину входило более половины рус. земель.

26

Так называемый старообрядческий раскол окончательно сформировался после Поместного Собора 1666 года. Сущность претензий раскольников, как писал митр. Макарий (Булгаков), «состояла именно в том, что русские церковные книги, напечатанные до Патриарха Никона, во всем исправны, православны и не требовали исправления, что Московский Собор 1654 года, определивший исправление их, есть Собор незаконный, что греческие книги, по которым совершено при Никоне исправление наших книг, испорчены и наполнены ересями и сами греческие Патриархи, находясь под игом неверных, уклонились от Православия» (Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви: В 7 кн. М., 1996. Кн. 7. С. 318). В церковных обрядах (двуперстие и двоение аллилуйи) раскольники держались отмененных постановлений Стоглавого Собора. Раскол быстро распространился по северным окраинам России, в Поволжье и на Дону. Нельзя забывать, что неславянское население этих окраин исповедовало ислам или язычество, в Казанском крае и Поволжье еще при Иване Грозном были расселены пленные ливонцы, а в верховьях Волги в перв. пол. XVII в. получила распространение секта «Капитонов», проповедовавшая ложные эсхатологические идеи. Вступлению на престол Петра I предшествовали Крестьянская война — мятеж казаков под предводительством Степана Разина — и Московский стрелецкий бунт 1682 года, имевшие определенное отношение к раскольникам.

Какой же результат всего сказанного? Желать ли нам возвратить прошедшее России и можно ли возвратить его? Если правда, что самая особенность русского быта заключалась в его живом исхождении из чистого христианства и что форма этого быта упала вместе с ослаблением духа, то теперь эта мертвая форма не имела бы решительно никакой важности. Возвращать ее насильственно было бы смешно, когда бы не было вредно. Но истреблять оставшиеся формы может только тот, кто не верит, что когда-нибудь Россия возвратится к тому живительному духу, которым дышит ее Церковь. Желать теперь остается нам только одного: чтобы какой-нибудь француз понял оригинальность учения христианского, как оно заключается в нашей Церкви, и написал об этом статью в журнале; чтобы немец, поверивши ему, изучил нашу Церковь поглубже и стал бы доказывать на лекциях, что в ней совсем неожиданно открывается именно то, чего теперь требует просвещение Европы. Тогда, без сомнения, мы поверили бы французу и немцу и сами узнали бы то, что имеем.