Разумихин Трое из сумы
Шрифт:
Несколько позже Юра рассказал о своём предложении Викулову попробовать «вести» номера журнала поочерёдно. Мол, и вам, Сергей Васильевич, будет легче, и сможете увидеть, на что я способен, – журнал от этого только выиграет. Так что история с 11-м номером, который вёл Селезнёв, когда Викулов был в отпуске, могла иметь в другой ситуации продолжение.
Появление Селезнёва в качестве первого зама С. Викулова самой редакцией было воспринято, мягко говоря, неодно-значно. Нарушались сложившиеся устои. О том, что это были за устои, можно судить по нескольким примерам на тему: кто работал в редакции. Серьёзная и правильная, ничуть не ангажированная и не идеологизированная Татьяна Иванова,
Викулов, слабенький как поэт, был к тому же человек не очень-то образованный и разносторонний. С ним сотрудникам было проще, удобнее. Приход Юры вносил осложнения в привычную редакторскую жизнь. Начальником становился мо-лодой амбициозный писатель, получивший широкую известность своей книгой «Достоевский», человек, которого отли-чали серьёзное образование и широта взглядов, прекрасно ориентировавшийся в различных течениях современной об-щественной мысли, лично знакомый с большинством ведущих писателей и потому способный (а главное желающий!) вы-вести журнал «Наш современник» на качественно новый уровень.
Реакция на круги по воде не заставила себя долго ждать – первым был заменён заведующий отделом критики. На-сколько я помню, должны были последовать и другие кадровые подвижки. По сути редакторский корпус разделился на два лагеря: не желающих перемен и не особо возражающих против них. Вот только единомышленников не было. Не ока-залось рядом такого человека, как Юра Лощиц, с которым Селезнёв работал и дружил в редакции «ЖЗЛ».
Я, наверное, единственный раз употреблю слово «дружил» в своём рассказе о Селезнёве. Единственный, потому что не знаю иных действительно друзей Юры. И не могу вспомнить среди писателей, кого доводилось знать, другого при-мера столь же крепкой, настоящей мужской дружбы между двумя творческими личностями.
Были у Селезнёва коллеги: критики, литературоведы, писатели, – с одними отношения складывались лучше, с други-ми хуже, третьи откровенно ненавидели Селезнёва. Были соратники, многие, как это часто случается, до первого поворо-та или первой напасти. А друг был единственный – Юра Лощиц. Такими во всяком случае мне виделись их отношения.
Своя система отношений у Селезнёва была с Вадимом Кожиновым, своя – с Валерием Ганиче-вым, своя – с Сергеем Семановым, своя – с Анатолием Ланщиковым, своя – с Серёжей Лыкошиным. Я называю здесь тех, с кем у него были, как мне кажется, довольно тесные отношения. Но называть их друзьями я бы не стал. Почему?
Вадим Кожинов был первым, с кем в Москве сошёлся Юра. От самого Кожинова знаю, что по приезде в столицу из Краснодара Юра какое-то время даже работал у Вадима Валерьяновича помощником (если не вру, то он и жил тогда на даче Кожинова). У них было много общего, Селезнёв часто советовался с Кожиновым, но как назвать их отношения: учи-тель – ученик, соратники, единомышленники? – затрудняюсь сказать, но друзьями – не стал бы. И есть на то причина.
И дело вовсе не в том, что от Юры я знаю, как критическая статья уважаемого мной Вадима Валерьяновича «И назовёт меня всяк сущий в ней язык (Заметки о своеобразии русской литературы)» появилась на страницах 11-го номера «Наше-го современника». Селезнёва не всё в этом материале устраивало, и он, честно говоря, собирался
Дело в том, что у каждого, с кем у Юры были особые отношения, вновь очерчу этот круг: Бондарев, Кожинов, Ганичев, Семанов, Ланщиков, Лыкошин, – были свои, нет, не амбиции, были свои виды на роль Селезнёва в движении, какое в нынешние дни спокойно называется «русской партией». Кто-то из них хотел занять лидирующее место с перспективой на будущее вождя, кто-то – идеолога современного русского национализма, поэтому пропускать вперёд соперников не спе-шил, наоборот, при любом удобном случае притормаживал. Исключение разве что Лыкошин – по очевидной молодости, да Ланщиков, который по характеру не рвался в вожди (к тому же, насколько я знаю, он был всё же ближе к Петру Проскурину, нежели к Бондареву).
У Семанова, однако, именно тогда были серьёзные проблемы по линии КГБ: он в это время находился практически под следствием. Ганичеву приходилось тоже совершать вынужденный вояж из «Молодой гвардии» в «Комсомольскую правду», а оттуда в «Роман-газету». Наверху оставались Бондарев и Кожинов – один чем не вождь, другой соответствен-но идеолог. Селезнёв мог составить конкуренцию обоим, но прежде всего первому. С Кожиновым он бы просто не стал конкурировать – эпизод с публикацией «И назовёт меня всяк сущий в ней язык (Заметки о своеобразии русской литера-туры)» тому яркое подтверждение.
А вот для беспокойства Бондарева, полагаю, основания были. В одной из публикаций Вячеслав Огрызко как-то обронил: «Меня, например, смущает уже то обстоятельство, что Викулов ни слова не говорит о том, кто же конкрет-но навязал ему Селезнёва в первые заместители. Неужели это есть страшная тайна?» Нет тайны – Юрий Бондарев. Так во всяком случае мне говорил Селезнёв. И тот же Бондарев первым сдал его. Больше того, от Селезнёва знаю, что нака-нуне заседания секретариата у него была встреча с Бондаревым, на которой он получил заверения, что всё обойдётся.
Одно лишь странным видится мне и в воспоминаниях С.Викулова, и в вопросе В.Огрызко – слово «навязал». Что зна-чит «навязал»? Тогда это выглядело иначе – рекомендовал и убедил. Каким образом и почему Викулов принял рекомен-дацию? – другой разговор. Мне кажется, в воспоминаниях самого бывшего главного редактора «Нашего современника» легко прочитывается ответ на вопрос. Это когда Викулов объявляет, будто он после публикации романа Пикуля находил-ся на грани увольнения, и если что и спасло его, так это твёрдая позиция Юрия Бондарева и Феликса Кузнецо-ва, грудью вставших на защиту журнала перед коварными аппаратчиками из ЦК КПСС.
Насколько от обоих реально зависело тогда «спасение» Викулова – не суть дела. Даже если мало что зависело, при по-ложительном решении сверху сказать, что ты как мог «упирался» и голову был готов положить «за други своя», и только это помогло, среди аппаратчиков явление самое обычное, даже повседневное. Так что Викулов и впрямь мог слышать от Бондарева (такое никогда не скрывается, а наоборот, афишируется), что тот имел непосредственное отношение к его спасению после публикации Пикуля. Поэтому пойти навстречу убедительной просьбе спасителя, что называется, сам бог велел.