Разумихин Трое из сумы
Шрифт:
Мы с Машовцом были дружны, но всё же не были друзьями. После «Трезвости и культуры» он окончательно ушёл в са-мостоятельный бизнес. Его издательский дом «Русская семья» выпускал журналы, газеты, преимущественно семейной и детской тематики. Он несколько раз поднимался в финансовом положении вверх, столько же раз скатывался вниз и сно-ва начинал фактически «с нуля». Он был по-хорошему упрям – думаю я, и «не в меру» авантюрен – считает жена Таня, ко-торая, конечно же, знает его лучше.
В один из благополучных дней он обратился ко мне с просьбой (второй и по сути последней за годы нашего приятель-ства) помочь ему создать новый журнал. Он ему уже даже название придумал – «Про любовь и не только». И отыскал «пе-ревод» какого-то мексиканского
– Что значит, сам?
– Так, – объясняю, – я разработаю концепцию и предложу тебе. Если ты её примешь, при этом, естественно, возмож-ны встречные от тебя предложения, и я с ними буду согласен, то я готов стать главным редактором.
Коля хмыкнул.
– Журнал, между прочим, мой! – сказал он.
– Безусловно! Ты его финансируешь, ты получаешь доход, мы обговариваем его направленность, а я как наёмный ра-ботник журнал делаю – кажется, всё ясно! Стратегические вопросы за тобой, тактические за мной.
– Ну ладно, начинай. Посмотрим, что из этого получится.
Через несколько дней я положил перед ним концепцию. На согласование ушло, к его удивлению, совсем немного вре-мени. А через месяц я положил ему на стол содержание первого и второго номеров почти со всеми готовыми материа-лами. За минувший месяц мы с ним ещё нашли, не без споров, художника и подготовили оформление. А дальше нача-лось то, чего я боялся больше всего. Коля стал читать и вчитываться как обычный редактор в предложенные материалы. Дни шли… Он читал… Времени для ознакомления он мог выкроить не много, ведь были ещё другие существующие из-дания, и их Коля тоже читал.
В конце-концов я не вытерпел. Говорю ему:
– Давай построим наши рабочие отношения таким образом. Я выпускаю журнал, ты по выходе с ним знакомишься и, если есть замечания, мне их высказываешь, а я их учитываю в дальнейшей работе. Журнал должен выходить каждый месяц, а ты ещё и половины одного номера не прочёл. При твоей загруженности желание во всём участвовать лично по меньшей мере странно.
– Журнал, между прочим, мой! – вновь повторил он.
– Верно, только журнала пока нет, именно потому, что у тебя на него нет времени. Бегать к тебе, согласовывая каждую запятую, – так журнал никогда не выйдет. Я опять предлагаю перестроить наши сугубо производственные отношения. Или ищи другого главного.
Первый номер вышел с моей фамилией в выходных данных, но без меня. Просуществовал он года два, на большее Ко-лю не хватило.
Он действительно был упрям. Была в нём, как я тогда ему говорил, «комсомольская упёртость».
Но не безнадёжен. Через несколько лет я обратил внимание, как он начинал очередное издание и все тактические во-просы отдавал «на откуп» главному редактору.
– Осознал? – стараясь не язвить, спросил я.
Коля махнул рукой.
– А мне жалко тот журнал, – заметил я.
Больше к теме несостоявшегося сотрудничества мы не возвращались.
Впрочем, к тому времени Машовец давно уже покинул критику. Собственно, ещё будучи главным редактором изда-тельства «Молодая гвардия», он перестал активно ею заниматься. Почему? Я никогда не задавал ему такого вопроса. Могу лишь высказать своё мнение. Во-первых, жутко много времени отнимала работа в издательстве. Во-вторых, и это была, вероятно, основная причина, настоящая критика – всегда если не драка, то боксёрский поединок. Бьёшь ты, но и тебе достаётся не меньше. А тут должность, номенклатура, положение. Целят вроде бы в тебя, а «подставляешь» изда-тельство. Сам ли это понял Коля, или помогли, объяснили? Факт остаётся фактом – Машовец-критик замолчал.
Однако совсем бросать писать ему не хотелось. И он попробовал обратиться к прозе. В 1987 году у него вышла ма-ленькая книжечка «Снежный ком счастья», названная по одноимённому рассказу из сборника, лучшему,
– Не судьба! – сухо сказал он.
Машовец был не единственным из нашего поколения, напрочь порвавшим с литературной критикой. Чуть позже я кос-нусь и других имён. А сейчас хочу сказать, что в молодости нередко доводилось слышать, что, мол, в критику идёт тот, кто сам ничего написать не может, вот и берётся учить, критиковать других. Случалось видеть и такое, но, должен заме-тить, очень многие из нас, прекратив выступать в качестве профессиональных критиков, позже вполне состоялись в про-зе. Назову хотя бы Лёню Асанова, Серёжу Плеханова, Володю Коробова, Женю Шкловского, Серёжу Лыкошина, Игоря Штокмана, Серёжу Боровикова…
Надо признать, молодые критики, о которых я пишу, были совсем даже не бесталанными людьми. Просто очень скоро новая коммерческая литература отбросит их за ненадобностью в сторону, и они окажутся не у дел. Такой поворот собы-тий выдержат не все.
Был ли Машовец критиком с искрой божьей? Наверное, нет. Я никогда бы не стал его даже сравнивать с тем же Селезнёвым. Но вот слышу совсем недавно с телевизионного экрана вещает весь из себя преуспевающий Эдуард Успенский. И вдруг со злостью, так контрастирующей с его довольным видом, вспоминает он давнюю критическую статью «Кто усыновит Чебурашку?». При этом писатель, чьи книги лежат на всех без исключения прилавках, перевирает фамилию автора статьи. Но главное, он до сих пор не может забыть, как его, такого великого детского писателя, посмел когда-то обидеть критик. Надо ли говорить, что тем критиком был именно Машовец?!
Перечитывая сегодня Колины критические работы, видишь, как часто он был прав. Например, когда писал: «Одино-кие, безродные, как бы они сами ни старались скрыть свою беду за весельем и беззаботностью, всегда вызывали со-чувствие и жалость. Чебурашку, как и некоторых других героев современной детской литературы, жалко ещё и потому, что при рождении своём они были обделены сердечным теплом и подлинной любовью автора. Впрочем, народная муд-рость гласит: родителей не выбирают…»
Коммерческий проект «Чебурашка», начатый Э.Успенским детской книжкой, продолженный сначала мультипликацией, потом мягкими и не очень мягкими игрушками, ушастый Чебурашка, ставший логотипом на тарелках и других товарах, оспоренный в бесконечных судах с художником за авторское право, наконец, закреплённый в олимпийском символе, не принёсшем нашей стране ожидаемого большого успеха (кто-то из спортсменов на всю страну грустно пошутил: «Наверное, Чебурашка несчастье принёс»), полагаю, писатель тем не менее может счесть удачным коммерческим проектом. Ведь тираж историй про Чебурашку, злую старуху Шапокляк, крысу Лариску и крокодила Гену сегодня наверняка не меньше времени звучания каких-нибудь «форматных» шлягеров вроде «Муси-пуси» или «Джага-Джага» Кати Лель. Но можно ли всё это назвать явлением, связанным с прибавлением ума-разума в детях и формированием у них духовно-нравственного, гражданского начала в наш непростой рыночный век? Или и впрямь, всё на продажу? Вопрос скорее все-го риторический, ибо Э.Успенский никогда не скрывал того, что для него есть литература: «Я надеюсь, право на интел-лектуальную собственность заработает. И тогда... Чебурашка, кот Матроскин, Печкин, Колобки, пластилиновая ворона, «Радионяня», «АБВГДейка», Жаб Жабыч, Вера и Анфиса и др. герои принесут мне соответствующие их популярности дивиденды».