Разумность

Текелински

Правила определяет – сильнейший… И наша Разумность, как относительно эмпирики мироздания, так и относительно субъективного контента мироздания, не является исключением. И всякая Истинность здесь, определяется её, глубоко субъективными порядками, и воззрениями…, её природной целокупной алгоритмацией, как наиболее крепкой, и сильной фикцией. Абсолютная же истинность, не фиктивная, (если на минуту представить себе такую), всегда остаётся за скобками, всегда где-то там…, всегда – недоступна…, ибо, по большому счёту, не поддаётся нашей разумности, с её единственно возможными субъективными инструментами.

Истинность разумности

Ты создал в разуме своём, -

порядок жизни…, благо, зло, и волю…

Но каждый созданный тобой плагин,

что подчинён, лишь собственному произволу,

как создаваемый тобой же мир, что повседневно вырывается на волю…, за рамки, что, как будто отчертил…

Как твой, и братьев твоих, пыл, – рвёт горизонты собственных наделов, ломает выверенных разумом, пределов…

Стандартов – нет! Кричит с болота Выпь…

Мир – словно Буцефал, не поддаётся воспитанию, и ломке…,

копытом землю рвёт, громоподобным ржанием, и дыханием огненным, -

Пугает…

Не позволяя оседлать, и нам понять себя…, поставить в

стойло, и на век запечатлеть, его, по кругу, бесконечный бег…

Как, все порядки эмпирического мироздания, определяются только «камерой обскура наших чувств», так и для всякой разумности, существует только высвечиваемые сектора такой же «камеры обскура», в рамках которой, только и существует нечто истинное.

И ещё раз: Также, как объективность мироздания, объективность эмпирического воззрения, определяется «камерой обскура наших чувств», неким совокупным биноклем ощущений, (а точнее сказать, «пентаноклем», исходя из пяти основных чувств, определённых ещё Аристотелем). В отношении разумности, можно говорить, как раз о «бинокле», так-как наша разумность имеет «дуалистическое тело», и определяется условно, двумя лучами-векторами – идеальным, и рационально-аналитическим познанием, имеющих каждая, свои «сектора познаваемости».

Так вот, «бинокль нашего познания», нашего мышления, и осознанности, имеет ограниченное поле собственного созерцания, определяемое возможностями этого «бинокля», что заложен природой, в нашей черепной коробке. Что же происходит?

К примеру, эмпирическое воззрение. Здесь «камера обскура» исключает из поля зрения, всё запредельное, всё не входящее в ареал, высвечиваемого этим «пентаноклем», луча. Но в силу выращенной нашим разумом «трансцендентальной ганглии познания», с его дополнительным лучом «святящим» внутрь, мы додумываем эти, не высвечиваемые внешние поля, и конструируем фантомную инфраструктуру эмпирического мира, в своём разуме…, благодаря этому сформировавшемуся «глазу» нашей фантазии, что, развиваясь, как всякий новый орган, создаёт новые поля, – «поля трансцендентального осмысления».

И это – чудо! Только в этих полях возникает, и живёт всякое чудо… Иных чудес, в природе, – не существует. Ибо всякое внешнее чудо, – чудо, будто бы эмпирическое, порождено именно этой «новой ганглией нашего сознания» …, и всегда является трансцендентальным…, а значит, всецело рождено, и живёт в глубинах нашего разума. Кстати сказать, именно здесь возникает, такое, не существующее в природе экзобытие, как прошлое, и будущее. Но это отдельный многоплановый, и широкий разговор.

Что же, в своей глубокой сущности, значит «Камера обскура разумности»? Чтобы понять это, надо прежде осознать, что в общем, значит «Камера обскура» эмпирики бытия. Мы сморим на нашу реальность, на нашу эмпирическую действительность, как на абсолютный макрокинез бытия, как на единственно возможную для всех, и каждого, общую, в себе существующую действительность. И все её особенности причисляются к её природному в себе, естеству. Но, на самом деле, эмпирика мира, со всеми его каузальными последовательностями, и трансформациями, (возведёнными разумом в физические законы), есть суть производная «Камеры обскура», некоего сплетённого, из нескольких лучей чувств, и векторов «разумных ганглий сознания», общего «прожектора действительности». Некой, сплетённой из множества лучей созерцания, и осмысления, «косы», в которой только и существуют эти последовательности, и каузальные трансформации. Что-то вроде белого света, сплетённого из семи цветов, и бесконечного множества оттенков.

И «Камера обскура разумности», также как «Камера обскура чувств», являет собой только сектор высвечиваемого им поля внешнего бытия. И вся его реальность, его истинность, и определённость, вся его созерцательная гармония, в которой будто бы существует единственно возможная – истинная разумность, на самом деле, есть суть Великая фикция живого…

Мы убеждены, что действительно есть тот форпост, та изначальная существующая в эфире бытия, форма разумности, от которой мы должны отталкиваться, и которой должны следовать. Это вполне сравнимо с нашим непоколебимым убеждением в том, что существует само по себе время, с истинной, настоящей, самой в себе динамикой. Что, это не мы, каждый из нас, производим его своим сознанием, в соответствующей динамике, но оно существует само по себе в эфире бытия, и управляет нами, и всем мирозданием.

Таковы наши заблуждения, относительно мира реальности. Таковы наши заблуждения, относительно миросозерцания, и разумности. Лекала нашего осознания эмпирики мироздания, ничем не отличаются, от лекал нашего осознания, самой разумности. Здесь вопрос, лишь объекта познания, в котором сама объективность, её абсолютная форма, всегда ускользает от нашего луча, – от зенита нашей «камеры обскура».

Идеи и убеждения

Идеи, словно возникающие новые «локоны», рядом с «косой осознанности миропорядка» …, – косой, в которую вплетены, и гармонизированы все прежние «локоны», что ранее, также вызывали непринятие, чувство неразумности, и даже абсурда. Наш разум так устроен, что со временем, он принимает, и вплетает в эту «общую косу» всё, что возникает на его задворках. И он способен принять, и вплести даже то, что грозит его целостности, и может привести к разрушению изнутри. Его инстинкты расширения собственного ареала, всегда сильнее инстинктов самосохранения. Он боится смерти от стагнации, от остановки, – больше, чем смерти от вплетённых в его «косу» «ядовитых плющей».

Так вот, идеи, и убеждения, часто бывают такими «ядовитыми плющами». А, как правило, что на полях флоры, всякое ядовитое растение всегда маскируется под благостное, и порой, своей красотой, и благоуханием превосходит всё растущее с ним рядом. (Такова природа, нам ли её судить). Так и на полях нашей разумности, всё происходит точно также. Природа -всюду одна. Идеи, и убеждения, кричащие о своей благочестивости, и благонамеренности, сверкающие красками, и внешней гармонией, часто имеют в своём стебле «ядовитое молоко».

Как в Клинической биологии, вирусы, бактерии, и всевозможные ядовитые, и агрессивные субстанции, стремящиеся проникнуть в организм, должны встречать на своём пути иммунную систему, так и в Клинической психологии, эта иммунная система должна работать безотказно.

Что, на самом деле, представляет собой идея, или убеждение? Это та самая «глина очевидности, и объективности, замешанная на «воде правды, и истинности», (то есть, на чувствах), слепленная в скульптуру, и высохшая на ветрах сомнений, и превратившаяся в твёрдый монолит.