Разведчик Пустоты
Шрифт:
– Кто ты? – мягко спросил он одновременно с медиком, который бросил: «Имя и должность».
– Марлона, – ответила она Септимусу. – Четвертая арсенальная палуба правого борта. Я заряжающий.
На мгновение она отчаянно сомкнула веки.
– Не превращайте меня в сервитора. Пожалуйста.
– Он не станет, – сказал ей Септимус.
– Благодарю. Ты Септимус?
Раб кивнул.
– Слышала о тебе, – выдохнула она и обмякла на столе, прикрыв глаза от слишком яркого света ламп наверху.
Врач снова протер лицо, явно оценивая, стоит ли
– С одной ногой она не сможет выполнять свои обязанности, – сказал Септимус, чувствуя, что дело уже проиграно.
– Другой может с тем же успехом работать на погрузчике, – ответил медик. – Чернорабочим несложно найти замену.
– Примарис, – с хрипом выдавила Марлона, превозмогая боль. Пот катился с нее горячими каплями. – Квалифицированная примарис. Не… не просто на погрузчике. Могу управлять загрузчиком боеприпасов. Заряжать орудия.
Хирург покрепче затянул жгут, вызвав новый стон.
– Если я узнаю, что ты солгала мне, – сказал он женщине, – я поставлю в известность легион.
– Не вру. Квалифицированная примарис. Клянусь.
Ее голос слабел, а глаза закатывались.
– Поставь ее в очередь на аугментацию класса «омега», когда пройдет кризис, – сказал медик своему ассистенту-сервитору. – Стабилизируй ее и прижги пока что обрубок.
Теперь Марлона была без сознания. Септимус, однако, подозревал, что горячая смола, вылитая на ногу для предотвращения дальнейшей кровопотери, приведет ее в чувство. Подавив вздох, он проклял орден Генезиса за их фанатичную атаку. Гори Трон огнем, они изрядно потрепали корабль!
Врач двинулся дальше, выглядывая следующего пациента на следующем столе в их бесконечном потоке. Когда Септимус пошел за ним, его взгляд упал на Октавию в другом конце комнаты. Она стояла в самом центре этой мясной лавки, и ее бледную кожу осквернили кровавые следы, оставленные мертвыми и умирающими.
Он смотрел, как Октавия перевязывает конский хвост, как тревожно замирают ее пальцы, когда она идет от стола к столу, стараясь ни к кому не прикоснуться. Она ненадолго останавливалась лишь там, где лежали потерявшие сознание, и проводила пальцами по их коже, произнося несколько слов утешения или проверяя пульс.
И, посреди этого смрадного скопища умирающих еретиков, Септимус улыбнулся.
Вариил постучал по дисплею монитора, на котором перекрывалось несколько гололитических графиков.
– Ты замечаешь корреляцию?
Талос всмотрелся в искаженные гололитические диаграммы и сотни рядов рунических символов, заменявших цифры.
Он был вынужден покачать головой:
– Нет, не замечаю.
– Не верится, что ты когда-то был апотекарием, – сказал ему Вариил, язвивший редко, но метко.
Талос кивнул на перекрывающиеся кривые:
– Я вижу сбои в работе органов. Вижу падение кортикальной активности и пики там, где их не должно
Говорить отстраненно о распаде собственного организма оказалось очень легко. Эта мысль почти заставила его обнажить зубы в улыбке, сделавшей бы честь Узасу.
– Я не говорю, что не понимаю того, что вижу. Я говорю, что не понимаю, что такого особенного в этом видишь ты.
Вариил, поколебавшись, решил зайти с другой стороны.
– Ты, по крайней мере, замечаешь эти вот вспышки активности лимбической системы и другие признаки, считающиеся потенциально смертельными?
– Я признаю такую возможность, – согласился Талос. – Но вряд ли это можно назвать окончательным диагнозом. Согласно этим показателям, я всю жизнь буду мучиться болью – но они не говорят о том, что моя жизнь вскоре оборвется.
Выдох Вариила подозрительно походил на вздох.
– Хорошо. Но взгляни сюда.
На глазах у Талоса графики замерцали и начали перестраиваться, снова и снова. Рунические цифры повторялись одна за другой, и диаграммы заплясали по экрану в странном танце, лишенном всякого ритма.
– Я вижу, – наконец сказал он. – Мои прогеноидные железы… Не знаю, как это выразить. Они слишком активны. Как будто все еще поглощают и перерабатывают генетические маркеры.
Он провел пальцами по шее сбоку, вспомнив, как всего лишь несколько часов назад извлекал геносемя Ксарла.
Вариил кивнул, позволив себе тень улыбки.
– У зрелых прогеноидов всегда сохраняется остаточная активность – базовый уровень переработки генетического материала, необходимый для записи информации о жизненном опыте воина и о полученных им травмах.
– Я знаю, как работают прогеноиды, брат.
Вариил поднял руку, пресекая возражения.
– Именно об этом и речь. Твои железы всегда были слишком активны, как мы уже знаем. Намного более активны, чем следует. Это привело к дестабилизации физиологических функций организма и, возможно, послужило причиной твоих пророческих видений. Теперь, однако, они окончательно взбунтовались. Раньше они все еще пытались улучшитьтебя, превращая из человека в Легионес Астартес. Но это был тупик. Улучшить тебя больше, чем есть, невозможно. Ты уже один из нас. Сейчас их избыточная активность перевалила за критический порог. Во многих схожих случаях имплантированные органы просто отмирают и отторгаются. Но твои слишком сильны. Вместо того чтобы деградировать самим, они убивают носителя.
– Как я и говорил – я буду испытывать боль до последнего своего вздоха, но это не смертельно.
Пока Вариил обдумывал слова Талоса, в его бледных глазах мелькнула какая-то мысль.
– Возможно. Так или иначе, удаление прогеноидов уже не вариант. Это ни на что не повлияет, потому что твои органы уже…
Талос прервал его раздраженным взмахом руки, словно отдавал приказ открыть огонь:
– Достаточно! Я способен прочесть данные с треклятого гололита. Идем, Вариил. Разберись с ранеными, чтобы мы могли вернуть себе Тсагуальсу.