Разведчик с Острова Мечты
Шрифт:
Тем временем за кустами драка гремела с прежней яростью и взывала о немедленном вмешательстве. Шагалан мельком ощупал раненый бок: крови натекло изрядно, хотя угроза для жизни существовала едва ли. Подобрав вражеский лук, юноша широким шагом отправился в следующую схватку. Обогнул колышущиеся кусты кругом. Говоря по совести, особой помощи тут и не требовалось, его товарищи использовали внезапность вступления в игру сполна. Между деревьями метались лошади, поодаль катался по земле, завывая, охотник, в боку которого торчало сломанное древко пики. Из троих же остальных один враг был серьезно ранен в плечо и теперь больше
Шагалан не утерпел, чтобы не понаблюдать за сражением. В конце концов, нужно знать боевые возможности людей, с которыми он собирается связать свое дело? Шурга работал длинным прямым мечом, одноручным, хотя держал его обеими руками. Обращался довольно умело, мало в чем уступая врагу, зато откровенно уставал. По лицу дядюшки бежали струйки, рот надрывно заглатывал воздух. Перок казался полной противоположностью: мощный боевой топор у рослого парня обрушивался со свистом, безостановочные удары были незатейливы, но потрясали до пят. В особо трудные моменты именно противнику Перка приходил на подмогу третий, раненый охотник. В целом бой получался примерно равным, продолжался уже не одну минуту и мог запросто затянуться неопределенно долго…
— К-хы! — Шагалан заметил брошенный искоса яростный взгляд Шурги.
Он и вправду непозволительно застоялся. Плавно поднял лук, прицелился. Бойцы сошлись очень тесно, однако с такого расстояния не промахнулся бы и неумеха. Рубившемуся с Перком стрела пробила шею, фонтаном крови вылезла с обратной стороны. Верзила даже оторопел, когда его противник вдруг повалился замертво. Топтавшийся здесь же раненый среагировал быстрее, развернулся было спасаться, но, увидев Шагалана, застыл. Между тем очередной хрип Шурги привел Перка в чувство, тот поспешил на выручку товарищу, накинулся на врага сбоку и с третьего удара раскроил ему голову вместе со шлемом.
— Все! — Раненый, затравленно озираясь, бросил саблю. — Я сдаюсь! Ради Творца и деток малых пощадите, братцы!
Согнувшись пополам, Шурга силился одновременно отдышаться и надсадно откашляться. Перок, утиравший со лба пот, посмотрел в растерянности вначале на него, потом на Шагалана:
— И на черта нам этот молодчик? Чего с ним делать?
— Не погубите, братцы! — завопил раненый, тяжело плюхаясь на колени. — Не своей волей, по приказу ехал. Куда деваться? Помилосердствуйте, родные!
Перок пожал плечами. Шурга попытался что-то сказать, однако лишь зашелся в новом приступе кашля. У Шагалана сомнений не было.
— Неверную тропу выбрал, приятель… — Юноша, приблизившись, мимоходом положил ладонь на рукоять сабли. — Но я все-таки помогу тебе, как сумею.
Давящийся кашлем Шурга взмахнул рукой, протестуя, но еще проворнее взвизгнуло смертоносное лезвие. Охотник не успел даже ужаснуться, как уже опрокинулся с почти перерубленной шеей.
— Ух! — вздрогнул Перок. — Ловко.
Шурга, мотая головой, сел на землю.
— Ну и чем же… помог бедолаге? — спросил глухо.
— Ему не пришлось мучиться, — ответил невозмутимый Шагалан.
Ватажник глянул на юношу, вздохнул:
— М-да… Необычный ты все же человек… Такая за эти дни бойня приключилась… Сколько теперь у тебя за душой покойников-то?
— Точно не знаю, не считал.
— И что по ночам приходить станут, тоже не боишься?
— Полагаю, не станут.
— М-да… Прямо жутковато с тобой дело-то иметь, парень. В бою ты, правда, хорош, спору нет. Посмотрели мы тут кое-что из-под кустов, поохали. Вряд ли по всей стране сыщется равный боец. А ежели этаких десяток-другой появится… Весь расклад в Гердонезе перетряхнули б. Но ведь только… Не моргнув глазом, положить кучу народу, единоплеменников, единоверцев…
— Так следовало поступить.
— Да, разумеется. Но как же… Ты вообще-то, парень, в Творца Единого веруешь? Может, каким прежним богам служишь? Или новые ереси принимаешь?
Теперь подошла очередь Шагалана пристально изучать морщинистое лицо ватажника.
— У меня, дядюшка, с богами особые отношения. И не стоит пока о них распространяться.
— Скрываешь? С чего бы вдруг?
— Вероятно, мне в здешних краях еще жить потом…
— Ай, милый, брось, чего ж тут сложного? Много ли у нас подлинных-то боголюбцев нынче сыщешь? Иной по уши в грязи, крови и разврате, посмотришь — затошнит. А соблюди он порядки хоть малость, Церковь и не заметит ничего. Особливо у благородного сословия это в ходу: грешники-то подчас страшные, клейма ставить некуда, а подношение монастырю сделают, пастырям почтение всенародно явят — и оказываются невинней младенцев. М-да… Иногда лишь после смерти и отрывают в их подземельях горы скелетов замученных да на бесовских жертвенниках убиенных… Случалось… Так чего ж стесняться-то? Да, истинная вера колеблется, затухает, ереси сорняками выползают, это известно. А вот скрытничать от союзников… Потаенное-то, оно ведь, удалец, всегда пуще страшного страшит.
Шагалан пожал плечами:
— Могу сказать, дядюшка, и к старым богам и к новым ересям я равнодушен. Что касается Единого… На меня он тоже не никак влияет.
— Выходит, стало быть… безбожник? — сокрушенно выдохнул Шурга. — Ох, грехи тяжкие… Опять непростое решение: нужна нам, братцы, ваша сила, нужна до зарезу, без нее-то, чую, не выгнать варваров вовек. Сами костьми ляжем, детей-внуков загубим, а от ярма не избавимся… Но и как на сговор-то идти, коренные заповеди Господа нашего рушить? Безверие, оно ж все равно… адским дымком попахивает.
— Смуты в умах от нас не будет.
— Как знать, как знать… Ты, удалец, вот что: при Сегеше свои взгляды на веру не выказывай. Я-то мужик тертый, еще один грех душа стерпит. А старик у нас даром что мягок, упрется — напролом пойдет себе в убыток. В вере-то он строг. Помолиться хоть толком для вида сумеешь?
— Легко.
— Легко-о… Эх, ладно. Мы-то с Перком языками понапрасну трепать не станем. В конце-то концов, коль с чертом бодаться, можно и лешего на подмогу взять. Бог даст, святая цель загладит проступок. Только уж и вы со своими дружками… не подведите, а?
XII
Откинувшись спиной на охапку сухих листьев, Шагалан неотрывно рассматривал Шургу. Искушенный человек заметил бы в этом куда больше оцепенелой усталости, чем пристального внимания. Бойко зачищавший в тот момент птичью кость ватажник, однако, смутился, прекратил есть, изучил обглоданную лапку, но ничего достойного дележки не отыскал.
— Завтра выйдем к логу, — наконец нашелся он что сказать.
Глазам юноши медленно вернулось осмысленное выражение.
— Хорошо. Далеко это?