Разведчики (сб.)
Шрифт:
Отпустив капитана, Булавин просмотрел накопившиеся за время его отсутствия документы и долго в задумчивости ходил по кабинету, часто останавливаясь у окна и всматриваясь сквозь поредевший теперь туман в очертания железнодорожных путей и станционных строений.
Поздравительная открытка
Аркадий Гаевой всегда приходил со службы точно в одно и то же время. Пришел он и в этот вечер не позже обычного.
— Добрый вечер, уважаемая Мария Марковна, — приветливо поздоровался он с
Гаевой вообще был предельно вежлив, и речь его пестрила такими выражениями, как: «покорнейше благодарю», «не откажите в любезности», «простите великодушно», и так далее. Мария Марковна, тихая, простодушная женщина, больше всего ценившая в людях «хорошее обхождение», как она выражалась, была очень довольна своим постояльцем.
В этот вечер, как и обычно, Аркадий Илларионович степенно прошел в свою комнату, переоделся в байковую пижаму и направился на кухню мыть руки.
— Будете кушать, Аркадий Илларионович? — послышался из столовой ласковый голос Марии Марковны, когда Гаевой, умывшись, вернулся в свою комнату.
— Благодарствую, Мария Марковна, — отозвался Гаевой. — С превеликим удовольствием покушаю.
Обычно он садился за стол и ел с большим аппетитом, то и дело похваливая кулинарные способности Марии Марковны.
Скромный обед приближался к концу, когда Аркадий Илларионович стал рассказывать Марии Марковне об удивительных музыкальных способностях своей погибшей дочки Леночки.
— Точь-в-точь, как наша Наточка! — воскликнула Мария Марковна. — Вот, стало быть, отчего вы так любите ей письма писать.
— Да ведь и как не писать, когда хворает девочка, — смущенно ответил Аркадий Илларионович. — К тому же ваша правда, Мария Марковна, очень она мне Леночку мою напоминает. Не пора ли и впрямь черкнуть Наточке пару слов?
— Вроде недавно совсем писали, — ответила Мария Марковна, — даже ответа еще не получили. А с поздравлением ко дню рождения еще успеется.
— Ничего не успеется, дорогая Мария Марковна! — горячо возразил Аркадий Илларионович. — Пока дойдет, в самый раз будет.
Старушка благодарными глазами взглянула на Гаевого:
— Удивительно, до чего вы добрый, Аркадий Илларионович! Будто о родных детях заботитесь…
— Мне же самому приятно это, Мария Марковна, — ответил Гаевой. — Пишу вашей Наточке, а мне все кажется, что я с Леночкой переписываюсь. Судя по вашим рассказам, уж очень много общего у них. Особенно музыкальные способности Наточки меня трогают. Нужно будет и подарочек соответственный ей сообразить или хотя бы открыточку с портретом композитора послать. Да разве найдешь теперь такую! У меня, впрочем, есть открыточка с изображением лиры — символа, так сказать, музыкального искусства. Если не возражаете, можно будет ее послать.
— Ну что вы, Аркадий Илларионович! — растроганно произнесла Мария Марковна. — Как можно возражать против такого великодушия! Сочините ей что-нибудь душевное, как вы умеете. Сестрица Глафира будет очень рада такому вниманию. Спасибо вам, Аркадий Илларионович!
Гаевой
— Ну что вы, Мария Марковна! Благодарить не за что. Я человек одинокий, а когда вашим родным пишу, вроде как со своей семьей переписываюсь.
— Бедный вы, Аркадий Илларионович! — с дрожью в голосе проговорила Мария Марковна, приложив платок к глазам. — Большая должна быть злоба в сердце вашем против фашистских извергов, загубивших ваших близких!
— Не говорите, Мария Марковна! — ответил Аркадий Илларионович и тоже полез в карман за платком. — А открытку Наточке я сейчас сочиню, с вашего разрешения.
С этими словами он ушел в свою комнату, а спустя полчаса вышел с написанной каллиграфическим почерком открыткой, текст которой даже заставил прослезиться Марию Марковну.
— Ах, как трогательно получилось! — воскликнула она. — Сразу видно, что от всего сердца. Подпишите это моим именем, Аркадий Илларионович, и не сочтите за труд бросить завтра в почтовый ящик.
Первый рейс по уплотненному графику
Паровоз Сергея Доронина решено было первым пустить по уплотненному графику в день начала интенсивных перевозок военных грузов в район подготовки наступательной операции. Вся бригада Сергея была сегодня в сборе значительно раньше положенного времени и усердно готовила локомотив к рейсу. Алексей Брежнев с необычайной тщательностью проверил смазку ползунов паровой машины и, с чувством покрякивая, крепил подшипники поршневого дышла. Никифор Телегин, насвистывая, сосредоточенно сортировал уголь.
Сергей Доронин сидел в паровозной будке и уже в который раз с беспокойством поглядывал в сторону паровозного депо: до сих пор почему-то не было распоряжения, к какому поезду подавать локомотив.
Подождав еще минут десять, он не выдержал наконец и, высунувшись из окна будки, крикнул кочегару Телегину:
— Сбегай-ка к дежурному, Никифор. Узнай, когда же к составу подавать будем. Пора ведь.
Пока Телегин ходил к дежурному, Сергей спустился с паровоза и медленно обошел вокруг машины, придирчиво осматривая тускло поблескивающие свежей смазкой механизмы. Остановившись возле Брежнева, регулировавшего автоматическую масленку, он сказал с тревогой в голосе:
— Беспокоит меня эта задержка, Алексей. Не повредили ли самолеты путь при бомбежке станции?
— Налет был часа два назад, — ответил Брежнев, вытирая масленые руки концами текстильных отходов, — успели бы отремонтировать. Видно, другое что-то случилось.
— Мы выходим в первый рейс по уплотненному графику, и вдруг такая задержка!.. — Сергей вздохнул и снова поглядел в сторону депо, откуда должен был показаться Телегин.
— Чертовски сложная штука транспорт, — сокрушенно покачал головой Брежнев. — Мы, паровозники, можем работать совершенно идеально, но вот разбомбят путь или с составом что-нибудь приключится, и сразу все застопорится. Очень уж мы зависим от других служб транспорта.