Разведчики
Шрифт:
Никто не знал, когда и с какой партией он прибыл в лагерь. Появился он совсем недавно, по-немецки говорил лучше, чем по-украински. Вначале ничем не отличался от других. Его часто посылали на работу в женские бараки, из которых так же часто уводили в гестапо заключенных.
В районе лагерей работала подпольная организация, помогавшая пленным, она распространяла правду о поражениях гитлеровской армии. Всеми средствами старались фашисты напасть на след этой группы немецких патриотов, но безрезультатно. С некоторых пор подозрение пало и на Оксану Шохину. Кизяку показалось, —
— Я тебя дойму! — шипел Кизяк.
Девушка посмотрела ненавидящим взглядом, подняла тяжелый черпак и с силой ударила Кизяка по голове. Кизяк свалился на землю… Подтащить его к выгребной яме и столкнуть туда — дело одной минуты…
Яма оказалась неглубокой, из нее торчали ноги Кизяка в новых хромовых сапогах. Не оглядываясь, Оксана побежала в цех.
Там носились густые клубы пара, и никто не видел ее лица: было оно точно каменное, выделялись только глаза, большие, сверкающие под черными бровями.
В тот же вечер Оксану забрали в гестапо. Из застенка она уже не вернулась.
Опять Петр Шохин на самолете, в своем темно-синем комбинезоне с застежками «молния», на голове летный шлем. Оружие, парашют, вещевой мешок… Как и тогда на Украине, ночь лунная, светлая…
Быстро промелькнул отпуск, снова боевые дела. Сейчас их сбросят в районе Кенигсберга, в логово врага.
Об этом Гладыш сообщил в день вылета.
— В самое пекло, — удовлетворенно сказал Шохин.
— Да, работа будет горячая.
— В этом можно не сомневаться, — присоединился к разговору и Юрий Валюшко. Повернувшись к Наде, он шутливо сказал:
— Теперь на практике увидим, как ты нас немецкому языку обучила.
Выпрыгнув из самолета, Шохин услышал шуршание веревки, ощутил рывок. «Раскрылся», — подумал Шохин и посмотрел вниз. Под ним, словно серебряный, блестел купол парашюта Гладыша. «Меня раскачивает, а кажется, что тот парашют пляшет…» — мелькнула мысль. Посмотрев вниз, заметил: парашютисты спускались лесенкой. Вскоре обрисовался край леса, послышался лай собак. Уже чуть доносится гул улетающего самолета. На светящемся циферблате ручных часов было ровно двенадцать.
Задев за дерево, Юрий повис в полутора метрах от земли. Выругавшись, он потихоньку попробовал подергать стропы. Они зацепились крепко. Тогда он вынул из чехла нож и перерезал лямки.
— Что случилось? Почему так долго возишься? — подошел Гладыш.
— Затянуло. Пришлось перерезать.
— Убирай парашют, да побыстрее.
— Ну, вот мы и на вражеской территории, — оглядываясь, проговорил Шохин. — Эх, огоньку бы, закурить!
— Смотри, как бы фашисты нам огня не подбросили… — предупредил Гладыш.
Подошла
Грузовой мешок нашли только через два часа. За это время обошли всю опушку.
— Жидковатый лес, да и листва вся облетела. Укрыться тут трудно, — заметил Гладыш. — Поищем лучшего места.
Вышли на поляну, пересекли ее, остановились в небольшой рощице с густым кустарником.
— Ну, вот здесь и заночуем, — распорядился Гладыш. — Первую вахту, как говорят моряки, несет Надя, за ней Юрий, Шохин, последним я. А сейчас закусим и спать…
Приняв дневальство при слабых проблесках утра, Гладыш увидел: расположились они в двухстах метрах от шоссе. У края его на полосатом столбе торчала табличка с надписью «K"onigsberg-Rauschen». Потихоньку разбудив товарищей, показал на шоссе, на Надпись, развернул карту, отыскивая, куда бы перейти.
— А если здесь остаться, товарищ капитан? — спросил Шохин. — Пожалуй, нас здесь искать не будут.
— Каждый прохожий обнаружит, — возразил Юрий.
— Сейчас конец октября, уборка закончена, ходить здесь некому, — развивал свою мысль Шохин.
Гладыш поднял голову:
— А ведь, пожалуй, верно, — согласился он. — Во всяком случае, до конца дня обдумать можно. Отдыхайте.
Перед вечером Гладыш ушел в разведку. Начал накрапывать дождик. Разведчики сидели в комбинезонах, плащ-палатки были в грузовом мешке, а до прихода Гладыша не решались его вскрывать.
Прошло больше двух часов, Гладыш не возвращался. Стемнело. Дождь уже лил не переставая. Комбинезоны не пропускали воды, но сырость вызывала мелкую дрожь. Тихонько вздыхая, Надя напряженно вслушивалась, но, кроме шуршанья дождя и стука падающих с голых веток капель, ничего не было слышно.
Тяжелое, гнетущее чувство не покидало Надю с момента, когда Гладыш сообщил ей о предательстве мужа и о наказании, какое он понес. Теперь с Котко у нее не было ни малейшей связи: дети умерли, фамилию она носит свою… И все навалившаяся на нее тяжесть давит, как будто Надя в чем-то виновата… В ее преданности Родине, в ненависти к врагу никто не сомневается, иначе разве ей разрешили бы работать в группе Гладыша? Какой он замечательный, чуткий… Почему раньше не встретился ей такой человек? Надя мысленно оборвала себя и постаралась думать о другом. Никогда, никто не узнает о ее чувстве, но если понадобится отдать жизнь за такого человека, она сделает это.
Послышался тоненький свист, и невысокая фигура вынырнула из зарослей.
— Километрах в семи отсюда роща; близко к ней заброшенная ферма — дом и полуразрушенный сарай. Больше в окрестностях ничего. Переночуем на хуторе. Землянку, думаю, выроем в роще, там есть подходящее местечко.
Все оживились. Тяжело было сидеть в неизвестности, подставляя под дождь плечи. Захватили грузовой мешок и пошли цепочкой за Гладышем. Ветер за это время усилился. На открытом месте он пробирал разведчиков до костей. И странно — никто из них не думал об опасности, несмотря на то, что они со всех сторон были окружены врагами.