Разведчики
Шрифт:
ЭПИЗОД СЕДЬМОЙ
Опять новый участок фронта. Здесь много перелесков. В одном из них расположилась наша разведрота.
Летняя теплая ночь. Чуть тлеет костер, не для тепла, а для дыма, отгоняющего комаров.
До передовой от нас километра полтора, а по прямой, пожалуй, даже ближе. Оттуда доносится стрельба из пулеметов, винтовок, автоматов. То быстрая и злая, то медленная, ленивая.
Время от времени там, на передовой, наступает короткая тишина. Через ровные промежутки времени беззвучно вспыхивают в черном бездонном небе немецкие осветительные
Я сижу на каком-то ящике. Далекая легенда из языческого детства Древней Руси донесла до нас предание о зацветающем папоротнике в самую короткую ночь самого длинного дня Ивана Купалы. Сегодня такая куцая ночь, но наши ребята, ушедшие в темноту, на нейтралку, ищут не цветущий папоротник, а обыкновенного фрица, именуемого официально «языком». Шутники говорят, что на войне первой погибает правда, так вот ее с превеликим трудом приходится добывать разведчикам через этих самых «языков»…
Где-то там, на передовой, работают две наши поисковые группы. А разведчики, которые остались здесь, в роте, не спят — сидят у костра или в наспех сооруженных шалашиках, прислушиваются к стрельбе, долетающей с передовой. Слушают, не затеяли ли наши товарищи какую заваруху.
Мы по треску автоматных очередей, строчкам пулеметов, торопливому буханью гранатных разрывов и минометной стрельбе точно определяем, не начали ли наши разведгруппы бой с врагами.
У костра сидит Журавлев. Разведчик-цыган родом из туркменского города Мары, не знающий страха, прекрасный товарищ, но, как говорят о нем дружки, со «страшным сеновалом в голове». Он без пилотки, чуть наклонил голову, перебирает тонкими нервными пальцами струны старенькой, видавшей виды гитары. Перебирает, перебирает. И вот вдруг сразу зазвенел сильный, ладный аккорд. Журавлев запел чистым бархатным баритоном бесхитростную фронтовую песню.
Спит деревушка, Где-то старушка Ждет не дождется сынка, Ей все не спится, Медные спицы в старых дрожат руках…А припев уже подхватили несколько голосов, и среди них выделялся звонкий тенор Кочнева:
Ветер шуршит в трубе. Тихо мурлыкает кот в избе. Спи, успокойся, шалью укройся, Сын твой вернется к тебе…В стороне, на передовой, вдруг сухо защелкали винтовочные выстрелы, потом в них вплелись длинные пулеметные очереди.
Мы замолкли, прислушиваемся, не по нашим ли друзьям немцы ведут огонь. Стрельба внезапно прекращается, и Журавлев продолжает:
Утречком ранним гостем нежданным Сын твой вернется домой. Варежки снимет, крепко обнимет, Сядет за стол с тобой.И уносятся мысли разведчиков к деревенским избам, к городским домам далеко-далеко отсюда, от фронта, в тишину нашего тыла, домой к
А в это самое время их кровинушки, их лепесточки, их сынки ползут по нейтралке…
Ярцев со своей группой уже три раза возвращался из поиска ни с чем. Ну никак не мог взять проклятого «языка». Группу обнаруживали немцы, обстреливали, и ребята еле-еле уносили ноги.
Прошлой ночью разрывом мины убило хорошего, душевного парня Любимова Колю, студента-добровольца, москвича. С трудом вытащили его тело с нейтралки. А сегодня ребята Ярцева снова там, на нейтралке. Места для поиска предварительно хорошо изучены и просмотрены. Таких мест Ярцев подготовил себе четыре.
Вчера немцы обнаружили его группу в лощинке, а сегодня, несмотря на существование запасных мест, он опять полез в ту же лощину. Это рискованно. Да и он по своему опыту знает, что разведчики, если их обнаружили, никогда не полезут на следующую ночь в старое место. Оно на время потеряно, потому что враги, потревоженные разведкой, будут бдительны, непременно станут ждать целую неделю, а то и дольше, на том самом месте.
А он все-таки полез…
«А что, — рассуждал Ярцев. — Немцы думают так же, как и мы; дескать, повторять поиск здесь не рискнем, ждать нас они не будут. Попробуем, проверим психологическую задачу. Узнаем, ждут они нас или не ждут». И полез пробовать…
Группа ползет неслышно, медленно, замирая и сливаясь с темной высокой травой в те секунды, пока взлетают ввысь вражеские ракеты. Ползут уже долго. Немцы ведут себя спокойнее, чем вчера. Правда, может быть они затаились и ждут наших? Резонно полагают, что «Иван» второй раз в одно и то же место не сунется. А «Иван» в количестве шести человек наперекор здравому смыслу лезет второй раз в лощину.
Вот уже заметны немецкие козлы с натянутой на них колючей проволокой. Вот и проход между козлами, который ребята вчера сделали и бесшумно поползли было в него. Но были обнаружены немцами. А там, чуть левее, не доходя проволоки, когда они отходили, убило Колю…
Ярцев лежал перед этой щелью и отчетливо слышал, как гулко билось его сердце. Прежде чем влезть в узкое пространство между кольями, перетянутыми крест-накрест проволокой, он осторожно пошарил рукой по земле, проверяя, нет ли следов установки мин или проволочки от мин натяжного действия. Его опытные пальцы не нащупали свежезасыпанной ямки или линии подрезанного дерна, чтобы туда запрятать противопехотную мину.
Козлы раздвинуты. Это разведчики сами вчера сделали и в спешке отхода не поставили их на место.
Ярцев полежал несколько минут, не шевелясь, всматриваясь в сторону вражеских окопов. Он слушал оборону немцев. Впереди все тихо. В метрах ста от него вражеокий пулеметчик нет-нет, да нажимает гашетку своего «эмга», и разноцветные трассирующие пули красивыми огненными стрелами веером разносят смерть по нейтралке. Что-то немецкого пулеметчика беспокоит.
Разведчики лежали в небольшой, почти незаметной лощинке, пули пролетали на добрый метр выше.
Ярцев переждал минуту, другую и, не слыша, не видя, не замечая ничего подозрительного, дважды толкнул ногой Шульгина. Тот — следующего за собой разведчика, что означало: «За мной!»