Разведенка с прицепом
Шрифт:
На глаза наворачиваются слезы, и я быстро вытираю их, не желая привлекать к себе внимание. Дамир садится на корточки, взмахивает рукой, и я вижу на безымянном пальце блестящий ободок.
В груди проворачивается кривой нож, тупое ржавое лезвие расковыривает старые раны, которые сразу начинают кровоточить. А ведь я думала, что все зажило и зарубцевалось! Но нет, они всего лишь покрылись плотной коркой, которую оказалось так просто сковырнуть одним движением руки.
Дамир говорит с девочкой, не подозревая, что эти глаза, эта улыбка принадлежат ребенку,
Ноющая боль в груди заставляет наклониться вперед в надежде хоть немного ее облегчить. Молча смотрю, как Дамир, сидя на корточках перед дочкой, слушает ее болтовню. Что-то говорит в ответ.
Каждое слово, каждый жест напоминает о том, что у нас могло бы быть, и о том, что мы потеряли. Тоска, сожаление и печаль накатывают волнами, разбиваясь о мое сердце как о скалистый берег.
Я так хотела бы, чтобы он знал о Лале, чтобы он стал частью ее жизни, но Дамир уверен, что между нами ничего не было. Наш брак оказался фикцией, он продержался всего лишь месяц. Я так и не успела стать Батмановой. Зато настоящей Батмановой стала Жанна и остается ею уже целых пять лет.
Вот он, настоящий брак. Не фиктивный, на бумаге, а такой, в котором мужчина и женщина живут вместе. Когда между ними есть любовь, секс, и от этого рождаются дети.
Лале — случайность, о которой Дамир даже не помнит. Поэтому она моя дочь, только моя.
Тем временем дочка поворачивается в мою сторону, ее глазки вспыхивают.
— Мама! Мамочка! Тут тебя дядя хочет! Класивый!..
Не могу не улыбнуться высокой оценке, которую Лале поставила отцу. Мало кто удостаивается такого звания, даже дядя Эмир у нее всего лишь «холосый», «класивые» только Атеш и Доган. Вот теперь еще Дамир…
Наши взгляды встречаются, и из воздухе стремительно исчезает кислород. Я стараюсь дышать часто, глубоко, но легкие словно закупорены.
— Яся? — Дамир делает шаг навстречу, и я беспомощно хватаюсь за Дамлу, чтобы не упасть. — Ясечка…
Распахиваю глаза и трясу головой, просительно глядя во все такие же любимые глаза.
Не надо, нельзя. Моя жизнь только наладилась, только успокоилась. Не надо врываться в нее разрушительным ураганом, сметая все, что я так старательно и долго выстраивала эти пять лет без тебя.
Второй раз я так не смогу. Не выстою, сломаюсь.
Потому что ничего еще не истлело. И ничего не прошло.
Я и верю, и не верю. Яська моя…
Нашлась…
Хочется схватить ее на руки, закружить, заорать во все горло: «Яська моя! Я тебя нашел!»
Но натыкаюсь на застывший, немигающий взгляд и осекаюсь. Словно на ходу лбом прямо в стеклянную стену впечатываюсь.
Она смотрит так требовательно просяще, что у меня не хватает духу преодолеть ее немой запрет. Все, что себе позволяю, это сказать негромко:
— Яся. Ясечка…
Сам
Ей и так достаточно. Дергается, словно через нее не меньше тысячи вольт пропустили. Головой мотает, в глазах мольба, и я будто наяву слышу: «Не надо, Дамир, прошу тебя…»
Да знаю я, знаю… Сглатываю, на миг прикрываю глаза.
Вот оно твое «не надо», передо мной стоит. Класивое. Мне по колено.
Я не особо хорошо разбираюсь в детях, но девочка выглядит достаточно взрослым ребенком. Буквы четко проговаривает за исключением «р» и пары шипящих. Ей не год и не два. А это значит…
Что же это значит, Ясь? Что ты после нашего развода долго не страдала. Ты замуж вышла, да? Здесь, в Измире?
От одной мысли, что Яся вышла замуж, внутри поднимается что-то темное, холодное и завязывается в тугой морской узел.
Только не замуж, котенок. Это тупо и эгоистично, но я не хочу, чтобы ты была замужем. Разве нельзя родить самой? Забеременела, родила ребенка. С кем не бывает?
Чудесного, к слову, ребенка, потрясающего. Как я сразу не узнал? Наверное, потому что не ожидал. Меньше всего верил, что тебя здесь встречу.
Вот для чего мне эта фабрика нужна была, вот почему я так уперся. Чувствовал? Неужели правда почувствовал?
Ясмина смаргивает, прерывая наш безмолвный диалог. Или монолог, она же ни слова не проронила. Это из меня изливается… как это правильно сформулировать, даже не словесный. Мысленный поток.
— Господин Батманов, у вас на двенадцать совещание, — выбрасывает меня на поверхность из омута самобичевания вкрадчивый голос Марины. — А потом вы планировали побеседовать с руководителями департаментов.
— Почему именно с руководителями? — перебиваю, не отрывая взгляда от Ясмины, и перехожу на турецкий. Чтобы меня все поняли. — Я со всеми буду говорить. Лично. Я хочу сам понимать, с кем остаюсь работать.
Да, не выгибай так брови, котенок, мой турецкий по-прежнему ужасен. Ничего не могу с собой поделать. Я так и не дошел до уроков турецкого, как сам разговариваю, то и мое.
Ясмина хлопает глазами, случайно ловлю взгляд высокой женщины с большими глазами. Не такими, конечно, красивыми как у Ясмины, но ни у кого таких нет.
Я за пять лет так и не нашел…
— Вы Дамла Айдын? — мозг хоть и перегрет, но пока еще не потерял способности соображать. — Главный дизайнер фабрики?
— Да, господин Батманов, — госпожа Айдын отвечает с достоинством, она явно знает себе цену.
Каан берег ее как Кощей яйцо. И судя по последним коллекциям, это единственное, что он сделал стоящего для фабрики.
— Я желаю лично проводить собеседование с работниками, госпожа Дамла, — говорю, а сам прекрасно отдаю себе отчет, на что подписываюсь. — Срочно подготовьте списки вашего подразделения с датой рождения и семейным положением каждого сотрудника.