Разведка без мифов
Шрифт:
Да, без Гейлорда нельзя было бы считать свое образование законченным, именно там человек узнавал, как все происходит на самом деле, а не как оно должно бы происходить. Я, пожалуй, только начал получать образование, подумал он. Любопытно, придется ли продолжить его? Все, что удавалось узнать у Гейлорда, было разумно и полезно, и это было как раз то, в чем он нуждался. Правда, в самом начале, когда он еще верил во всякий вздор, это ошеломило его. Но теперь он достаточно уже разбирался во многом, чтобы признать необходимость скрывать правду, и все, о чём он узнавал у Гейлорда, только укрепляло его веру в правоту дела, которое он делал. Приятно было знать все, как оно есть на самом деле, а не как оно якобы происходит. — Говорит Роберт Джордан (стр. 315).
Остается поражаться наивности писателя, думающего, что советские советники при иностранце будут говорить «все, как оно есть на
Их проводил старик испанец. Было ему лет семьдесят, звали Баутисто, добрейшей души человек. Я рассказывал Хемингуэю, что он был убежденным противником убийства людей. Для испанских партизан, особенно на первом этапе, это было в какой-то мере характерно — решиться на гражданскую войну не так-то просто. В романе старик Ансельмо, который провел Джордана к партизанам, раздумывает: «…По-моему, людей убивать грех. Даже если это фашисты, которых мы должны убивать». Ансельмо оказался самым верным помощником Роберта Джордана. Когда настало время, он убрал часового на мосту и сам погиб при взрыве. Баутисто же погиб еще более трагично, смертью своей доказав неизбежность безжалостной борьбы с фашизмом. В июле или августе 1937 года мы подожгли семнадцать самолетов на аэродроме в Севилье. Атаковали аэродром, разделившись на группы по два-три человека. Напарник Баутисты был убит, а сам он ранен. Его не удалось отбить у фашистов. Недалеко от Бадахоса фашисты поставили на пригорке крест, распяли на нем старика и подожгли. — Товарищ Хаджи ведет красным карандашом по карте. — Вот здесь ранили, а здесь распяли. Километров сто везли, не меньше. («Журналист», стр. 59).
Комментарий Е. Паршиной:
В нашем отряде был старый подрывник Баутисто Молина, лет шестидесяти пяти, шахтер из Андалузии. Очень опытный и необычайно выносливый боец. Он очень похож на Ансельмо из романа «По ком звонит колокол». Однажды в тылу националистов мы попали в очень сложное положение, но с боем благополучно выпутались. Все бойцы тогда веселились и смеялись, а он говорит: «Что вы радуетесь? Мы только что людей убивали». Мне на всю жизни запомнились эти слова. В июле 1937 года проводилась крупная наступательная операция на Брунете. Все партизанские отряды, в том числе и наш, были сведены в одну группу под командованием Мамсурова для захвата большого участка железной дороги в тылу врага. Я оставалась на нашей стороне в группе обеспечения операции, а Мамсуров с отрядами пошел через линию фронта. Он был очень смелым, и мы все любили его и боялись, что он обязательно сунется туда, где опаснее всего. Перед переходом фронта Спрогис вызвал двух бойцов — Баутисто и Франциско Факундо — и приказал им (я переводила) ни на шаг не отходить от Мамсурова, и что за его безопасность они отвечают головой. Баутисто он приставил к Мансурову как проводника (никакой опеки тот не потерпел бы, у него был гордый кавказский характер), а Франциско, прячась, маячил сзади. Вот тогда-то Мамсуров и познакомился со стариком Баутисто. Видно, и ему запала в душу его проповедь. Ну, а что касается его ранения и казни на горящем кресте, так это очередная дань журналистам — выдумка Хаджи. Баутисто продолжал воевать в
Это подтверждает и сменивший Спрогиса Андрей Эмилев, новый советник разведывательно-диверсионного отряда андалузских шахтеров, который тоже надолго запомнил старика Баутисто. Несколько настораживает, правда, то, что у хемингуэевского старика Ансельмо протест против убийства превосходит всякую меру:
Я не люблю убивать людей (стр. 126).
А вот если убил человека, такого же, как и ты сам, ничего хорошего в памяти не останется (стр. 127).
По-моему, людей убивать грех. (…) Я против того, чтобы убивать людей
(стр. 128).
Но все равно, есть ли Бог, нет ли, а убивать — грех (стр. 120).
Много раз убивал и еще буду убивать. Но без всякой охоты и помня, что это грех (стр. 129).
…Мне лучше не думать о том, что их придется убивать (стр. 279)....Хорошо бы, мне никого не надо было убивать в этом деле (стр. 280).
Хорошо, если бы мне не пришлось убивать, думал Ансельмо (стр. 282).
Подобные мысли об убийстве не покидали его (стр. 282).
Но, по-моему, в конце концов, убийства ожесточают человека, и если даже без этого нельзя обойтись, то все равно убивать — большой грех… (стр. 283).
Только об одном я жалею — что приходится убивать (стр.283).
И все-таки убивать — большой грех, думал он (стр. 284).
Но убийство, должно быть, очень большой грех, и мне бы хотелось, чтобы все это было как-то улажено (стр. 284).
И хорошо бы выиграть войну и никого не расстреливать. (…) Лучше бы нам никого не расстреливать. Даже самых главных (стр. 367).
… Мне пришлось прикончить его. Бросившись на колени посреди моста, раскрывая рюкзаки, вытаскивая материалы, Роберт Джордан увидел, как по щекам Ансельмо в седой щетине бороды текут слезы (стр. 509).
Мне не хотелось убивать часового, но теперь уже все прошло (стр. 526).
Не правда ли, чувствуется, что здесь что-то не так. Прежде всего, удивляет неоправданно большое количество этих деклараций — ведь для раскрытия образа и выражения авторской позиции хватило бы и половины их. Ухудшают они и художественную сторону текста. Но особенно настораживает однообразие и даже монотонность приведенных реплик. В психиатрии такое явление хорошо известно и называется навязчивостью, точнее — навязчивым ощущением, которым Баутисто, прообраз Ансельмо, по тексту романа не страдал (отсутствует симптомокомплекс). Может быть, кто-то другой поразил Хемингуэя навязчивым отрицанием убийства? А может быть, сам автор страдал этим? Впрочем, разницы тут нет никакой: ведь если из десятков встречающихся вам в жизни навязчивостей лишь одна поразила ваше воображение, значит такова особенность уже вашей психики. Верность наших рассуждений подтвердится, если внимательнее присмотреться к другим героям романа:
На войне всегда убиваешь не того, кого хочешь. — Сожалеет Джордан (стр. Но наваррцы всегда нравились тебе больше всех остальных испанцев. Да. А вот ты убиваешь их. — Продолжает он же (стр. 383).
Но скольких же ты всего убил, как ты думаешь? — снова спрашивает себя Джордан (стр. 383).
Если у тебя не все ясно в голове, ты не имеешь права делать то, что ты делаешь, так как то, что ты делаешь, есть преступление, и никому не дано права отнимать у другого жизнь… — и в таком же духе еще полторы страницы. Причем концептуальное отрицание убийства вполне закономерно, с психоаналитической точки зрения, сопровождается оправданием ранее совершенных убийств, как у Джордана (стр. 384), так и у старика: Да, друг, да, — сказал Ансельмо. — Нужно убивать, вот мы и убиваем (стр. 509). Таких примеров в романе достаточно (стр. 128, 129, 223, 282 и др.).