Разведотряд
Шрифт:
Комиссар недовольно кивнул.
— И никто ничего не заметил?
— Мы опросили всех… — со зловещим нажимом на мы подтвердил начальник политотдела. — Всех капитанов и наблюдателей тральщиков, танкера и «Морских охотников». Никто, ничего… — он ударил по зелёному бархату стола ладонью и, валко выбравшись из кресла, подошёл к окну. — Так что об эффективности нашей противолодочной защиты, Давид… — доверительно произнес он, попробовав было положить пухлую ладонь на полковничий погон, но передумал, пока тот не заметил. — …Говорить не приходится. Это тоже, — напоминающе подчеркнул Курило, — информация не для политзанятий.
— Поэтому тебя и попросили в штабе флота поговорить со мной? — хмыкнул начальник разведотдела.
— Догадлив ты, Давид Бероевич… — скривился комиссар 1-го ранга в слабом подобии улыбки. — Догадлив, но подтверждать твои догадки я не стану… — Он направился обратно к столу. — Да и опровергать — тоже. Тут вот в чем суть…
— В том, что потеряли мы из виду немецкие лодки в Крыму… — мрачно и глухо констатировал Гурджава, заправив в угол рта папиросу. — И тут противолодочная оборона как-то не слишком справляется.
— Не слишком… — неохотно согласился Курило, проваливаясь назад, в кресло. — Собственно, поэтому и возникла такая идея в штабе флота.
— Это какая же? — полковник не донес горящую спичку к папиросе.
— А такая, Давид Бероевич… — Курило не спеша раскрыл футляр и нацепил на рыбьи, бесстрастные глаза кружочки пенсне, — …что, если не удается разбомбить или хотя бы блокировать немецкие подлодки на базах, то надо ликвидировать, а по возможности — взять в плен самих подводников. — Он с протокольным выражением уставился на Гурджаву поверх оправы пенсне. — Ведь, насколько я знаю, разведотдел располагает информацией, где именно на крымском побережье проводят экипажи время между походами? — продолжил Курило спустя долгую паузу, отведённую, видимо, Гурджавой на то, чтобы проникнуться важностью «идеи», пока она ещё не оформилась в прямое указание штаба флота. И указание, наверняка согласованное со Ставкой Верховного.
Полковник Гурджава прошёлся вдоль тяжёлых бархатных портьер с тонким золотистым узором, обратно. Мерил шагами кабинет с обстоятельностью агронома.
— Информация-то есть… — пробормотал он, наконец остановившись и закуривая в горсти ладони. — Но что с ней делать?
— Сделай что-нибудь, Давид Бероевич… — погладил зелёный плюш стола ладонями комиссар 1-го ранга. — Я ведь к тому с тобой этот разговор затеял, чтобы были у тебя дельные предложения, когда понадобится.
— А когда понадобится? — вскинул головой, будто прислушиваясь, Гурджава.
— Завтра прибывает представитель Ставки.
— Час от часу… — болезненно морщась, проворчал полковник.
И уже практически не слышал, какие ещё резоны излагал комиссар, начав со слов: «Ты же понимаешь, что тут теперь будет…»
А Курило ещё и добавил с намёком, который вполне можно было назвать двусмысленным, особенно в устах человека при его должности:
— Помнишь, поди, как Мехлис на Крымском фронте разобрался с ситуацией…
«Вот именно… — зубной болью отозвалось в висках начальника флотской разведки. — Начнутся сейчас — срывание погон, полевые трибуналы у ближайшей стенки, а самое главное — бесконечные и бессмысленные разоблачения»…
Он поймал тяжёлый взгляд флотского политрука и невпопад кивнул, поглощённый своими дурными предчувствиями. Звучали они примерно так:
«А если учесть, что Особым отделом проводится то ли проверка, то ли уже откровенное следствие по делу агента абвера, якобы затесавшегося в разведотдел флота… Тут и до „радикальных выводов“ рукой подать. Хорошо, что у них пока ничего нет. Вернее, не придумали ещё ничего…»
На этот счёт начальник разведотдела флота основательно заблуждался. У следователя Кравченко уже и было кое-что, и придумал он немало…
Глава 3. Зёрна и плевелы
Особый отдел (контрразведка) КЧФ. Кабинет следователя Кравченко Т. И.
«Это уже кое-что!» — незаметно для посыльного радостно оживился Трофим Иванович, едва пробежав глазами содержимое пакета со взломанной сургучной печатью и штемпелем криптографического отдела: «Совершенно секретно».
Это его оживление, профессионально скрытое рыбьей безучастностью на жёлчном лице, выразилось только в скрипучем сучении ног под дубовым столом и жесте «кури», с которым Трофим Иванович подтолкнул пальцами коробку достаточно редких сейчас папирос «Ялта», мол, «Гуляй, босота…»
Папироски-то уже окончательно довоенные. Во всесоюзной здравнице и крымской жемчужине теперь прохлаждается под белыми беседками и пальмами немец поганый, гуляет вдоль гипсовых балюстрад, но не нарисованных на жёлтой крышке папиросной коробки, а настоящих…
— Благодарю, товарищ майор, — с неожиданным достоинством сказал очкастый мальчишка — младший лейтенант из отдела дешифровки, но папирос не взял. И на злобно-недоумённый взгляд Кравченко очкарик ответил даже чуть насмешливо, если не показалось: — Не курю, товарищ майор, вредно.
— Ну, тогда вали… — сердито процедил Трофим Иванович, уставившись в бумаги невидящим взглядом. — Умник…
В сообщении из шифровального отдела радоваться было и впрямь особенно нечему. «Историк» подтверждал внедрение агента абвера в состав флотского разведотряда Тихомирова:
20.05.43
Непосредственно об агенте достоверно известен только позывной, которым он пользовался в осаждённом Севастополе — «Еретик». Точное местонахождение агента на данный момент не обнаружено, но полагаю, он на оккупированной территории… Обратите внимание на все диверсионные группы, заброшенные в Крым с весны-лета 1942 года, поскольку связь с «Еретиком» в Севастополе окончательно прервалась в апреле 42-го.
Историк.
— Значит, всё-таки это не догадки и не фантазии Овчарова… — недовольно хмыкнул Трофим Иванович, немало надеявшийся в последнее время, что дело обстоит именно так.
В последнее время, потому что в положение он попал двоякое. С одной стороны, от него требовалось: «вынь да положь» немецкого агента, а с другой стороны — все кандидатуры на эту роль, которые осторожно предлагал следователь Кравченко, начальником Особого отдела решительно отметались:
— Доказательства! Что ты мне политическую неблагонадёжность тычешь?! Ты мне рацию давай, явки, парабеллум под подушкой!