Развести костер

Лондон Джек

This burned even more readily than paper.	Кора вспыхнула, как бумага.
Placing it on the foundation, he fed the young flame with wisps of dry grass and with the tiniest dry twigs.	Положив ее на толстые сучья, он стал подкладывать в огонь сухие травинки и самые тонкие сухие прутики.
He worked slowly and carefully, keenly aware of his danger.	Он работал медленно и осторожно, ясно понимая грозившую ему опасность.
Gradually, as the flame grew stronger, he increased the size of the twigs with which he fed it.	Мало-помалу, по мере того как пламя разгоралось, он стал подкладывать сучки потолще.
He squatted in the snow, pulling the twigs out from their entanglement in the brush and feeding directly to the flame.	Он сидел в снегу на корточках, выдергивал хворостинки из кустарника и клал их в костер.
He knew there must be no failure.	Он знал, что должен с первого раза развести костер.
When it is seventy-five below zero, a man must not fail in his first attempt to build a fire-that is, if his feet are wet.	Когда термометр показывает семьдесят пять ниже нуля, человек должен без задержки разжечь костер, если у него мокрые ноги.
If his feet are dry, and he fails, he can run along the trail for half a mile and restore his circulation.	Если ноги у него сухие, он может пробежать с полмили и восстановить кровообращение.
But the circulation of wet and freezing feet cannot be restored by running when it is seventy-five below.	Но никакой пробежкой не восстановишь кровообращение в мокрых, коченеющих ногах при семидесяти пяти градусах ниже нуля.
No matter how fast he runs, the wet feet will freeze the harder.	Как быстро ни беги, мокрые ноги будут только еще пуще мерзнуть.
All this the man knew.	Все это человек знал.
The old-timer on Sulphur Creek had told him about it the previous fall, and now he was appreciating the advice.	Тот старик с Серного ручья говорил ему об этом осенью, и теперь он оценил его совет.
Already all sensation had gone out of his feet.	Он уже не чувствовал своих ног.
To build the fire he had been forced to remove his mittens, and the fingers had quickly gone numb.	Чтобы разложить костер, ему пришлось снять рукавицы, и пальцы тотчас же онемели.
His pace of four miles an hour had kept his heart pumping blood to the surface of his body and to all the extremities.	Быстрая ходьба со скоростью четырех миль в час заставляла его сердце накачивать кровью все сосуды на поверхности тела.
But the instant he stopped, the action of the pump eased down.	Но как только он остановился, действие насоса ослабело.
The cold of space smote the unprotected tip of the planet, and he, being on that unprotected tip, received the full force of the blow.	Полярный холод обрушился на незащищенную точку земного шара, и человек, находясь в этой незащищенной точке, принял на себя всю силу ударов.
The blood of his body recoiled before it.	Кровь в его жилах отступала перед ними.
The blood was alive, like the dog, and like the dog it wanted to hide away and cover itself up from the fearful cold.	Кровь была живая, так же как его собака, и так же, как собаку, ее тянуло спрятаться, укрыться от страшного холода.

So long as he walked four miles an hour, he pumped that blood, willy-nilly, to the surface; but now it ebbed away and sank down into the recesses of his body.	Пока он делал четыре мили в час, кровь волей-неволей приливала к конечностям, но теперь она отхлынула, ушла в тайники его тела.
The extremities were the first to feel its absence.	Пальцы рук и ног первые почувствовали отлив крови.
His wet feet froze the faster, and his exposed fingers numbed the faster, though they had not yet begun to freeze.	Мокрые ноги коченели все сильнее, пальцы оголенных рук все сильнее мерзли, хотя он еще мог двигать ими.
Nose and cheeks were already freezing, while the skin of all his body chilled as it lost its blood.	Нос и щеки уже мертвели, и по всему телу, не согреваемому кровью, ползли мурашки.
But he was safe.	Но он спасен.
Toes and nose and cheeks would be only touched by the frost, for the fire was beginning to burn with strength.	Пальцы ног, щеки и нос будут только обморожены, ибо костер разгорается все ярче.
He was feeding it with twigs the size of his finger.	Теперь он подбрасывал ветки толщиной с палец.
In another minute he would be able to feed it with branches the size of his wrist, and then he could remove his wet foot-gear, and, while it dried, he could keep his naked feet warm by the fire, rubbing them at first, of course, with snow.	Еще минута, и уже можно будет класть сучья толщиной с запястье, и тогда он скинет мокрую обувь и, пока она будет сохнуть, отогреет ноги у костра, после того, конечно, как разотрет их снегом.
The fire was a success.	Костер удался на славу.
He was safe.	Он спасен.
He remembered the advice of the old-timer on Sulphur Creek, and smiled.	Он вспомнил советы старика на Серном ручье и улыбнулся.
The old-timer had been very serious in laying down the law that no man must travel alone in the Klondike after fifty below.	Как упрямо он уверял, что никто не должен один пускаться в путь по Клондайку, если мороз сильнее пятидесяти градусов.
Well, here he was; he had had the accident; he was alone; and he had saved himself.	И что же? Лед под ним проломился, он совсем один и все-таки спасся.
Those old-timers were rather womanish, some of them, he thought.	Эти бывалые старики, подумал он, частенько трусливы, как бабы.
All a man had to do was to keep his head, and he was all right.	Нужно только не терять головы, и все будет в порядке.
Any man who was a man could travel alone.	Настоящий мужчина всегда справится один.
But it was surprising, the rapidity with which his cheeks and nose were freezing.	Но странно, что щеки и нос так быстро мертвеют.
And he had not thought his fingers could go lifeless in so short a time.	И он никак не думал, что руки подведут его.
Lifeless they were, for he could scarcely make them move together to grip a twig, and they seemed remote from his body and from him.	Он едва шевелил пальцами, с большим трудом удерживая в них сучья, и ему казалось, что руки где-то очень далеко от него и не принадлежат его телу.

When he touched a twig, he had to look and see whether or not he had hold of it.	Когда он дотрагивался до сучка, ему приходилось смотреть на руку, чтобы убедиться, что он действительно подобрал его.
The wires were pretty well down between him and his finger-ends.	Связь между ним и кончиками его пальцев была прервана.
All of which counted for little.	Но все это неважно.
There was the fire, snapping and crackling and promising life with every dancing flame.	Перед ним костер, он шипит и потрескивает, и каждый пляшущий язычок сулит жизнь.
He started to untie his moccasins.	Он принялся развязывать мокасины.
They were coated with ice; the thick German socks were like sheaths of iron half-way to the knees; and the mocassin strings were like rods of steel all twisted and knotted as by some conflagration.	Они покрылись ледяной коркой, толстые шерстяные носки, словно железные ножницы, сжимали икры, а завязки мокасин походили на клубок побывавших в огне, исковерканных стальных прутьев.
For a moment he tugged with his numbed fingers, then, realizing the folly of it, he drew his sheath-knife.	С минуту он дергал их онемевшими пальцами, потом, поняв, что это бессмысленно, вытащил нож.
But before he could cut the strings, it happened.	Но он не успел перерезать завязки - беда случилась раньше.
It was his own fault or, rather, his mistake.	Это была его вина, вернее, его оплошность.
He should not have built the fire under the spruce tree.	Напрасно он разложил костер под елью.
He should have built it in the open.	Следовало разложить его на открытом месте.
But it had been easier to pull the twigs from the brush and drop them directly on the fire.	Правда, так было удобнее вытаскивать хворост из кустарника и прямо класть в огонь.
Now the tree under which he had done this carried a weight of snow on its boughs.	Но на ветках ели, под которой он сидел, скопилось много снегу.
No wind had blown for weeks, and each bough was fully freighted.	Ветра не было очень давно, и на вершине дерева лежал снег.
Each time he had pulled a twig he had communicated a slight agitation to the tree-an imperceptible agitation, so far as he was concerned, but an agitation sufficient to bring about the disaster.	Каждый раз, когда человек выдергивал хворост из кустов, ель слегка сотрясалась - едва заметно для него, но достаточно сильно, чтобы вызвать катастрофу.
High up in the tree one bough capsized its load of snow.	Одна из верхних ветвей сбросила свой груз снега.
This fell on the boughs beneath, capsizing them.	Он упал на ветви пониже, увлекая за собой их груз.
This process continued, spreading out and involving the whole tree.	Так продолжалось до тех пор, пока снег не посыпался со всего дерева.
It grew like an avalanche, and it descended without warning upon the man and the fire, and the fire was blotted out!	Этот снежный обвал внезапно обрушился на человека и на костер, и костер погас!
Where it had burned was a mantle of fresh and disordered snow.	Там, где только что горел огонь, лежал свежий слой рыхлого снега.

The man was shocked.	Человеку стало страшно.
It was as though he had just heard his own sentence of death.	Словно он услышал свой смертный приговор.
For a moment he sat and stared at the spot where the fire had been.	С минуту он сидел не шевелясь, пристально глядя на засыпанный снегом костер.
Then he grew very calm.	Потом вдруг сделался очень спокоен.
Perhaps the old-timer on Sulphur Creek was right.	Быть может, старик с Серного ручья все-таки был прав.
If he had only had a trail-mate he would have been in no danger now. The trail-mate could have built the fire.	Будь у него спутник, ему не грозила бы опасность - спутник развел бы костер.
Well, it was up to him to build the fire over again, and this second time there must be no failure.	Что ж, значит, надо самому сызнова приниматься за дело, и на этот раз не должно быть ошибок.
Even if he succeeded, he would most likely lose some toes.	Даже если ему удастся развести огонь, он, вероятно, лишится нескольких пальцев на ногах.
His feet must be badly frozen by now, and there would be some time before the second fire was ready.	Ноги, должно быть, сильно обморожены, а новый костер разгорится не скоро.
Such were his thoughts, but he did not sit and think them.	Таковы были его мысли, но он не предавался им в бездействии.
He was busy all the time they were passing through his mind, he made a new foundation for a fire, this time in the open; where no treacherous tree could blot it out.	Он усердно работал, пока они мелькали у него в голове. Он сделал новое основание для костра, теперь уже на открытом месте, где ни одна предательская ель не могла загасить его.
Next, he gathered dry grasses and tiny twigs from the high-water flotsam.	Потом набрал прошлогодней травы и сушняку из подлеска.
He could not bring his fingers together to pull them out, but he was able to gather them by the handful.	Пальцы его не двигались, поэтому он не выдергивал отдельные веточки, а собирал их горстями.
In this way he got many rotten twigs and bits of green moss that were undesirable, but it was the best he could do.	Попадалось много гнилушек и комков зеленого мха, которые для костра не годились, но другого выхода у него не было.
He worked methodically, even collecting an armful of the larger branches to be used later when the fire gathered strength.	Он работал методически, даже набрал охапку толстых сучьев, чтобы подкладывать в огонь, когда костер разгорится.
And all the while the dog sat and watched him, a certain yearning wistfulness in its eyes, for it looked upon him as the fire-provider, and the fire was slow in coming.	А собака сидела на снегу и неотступно следила за человеком тоскливым взглядом, ибо она ждала, что он даст ей огонь, а огня все не было.
When all was ready, the man reached in his pocket for a second piece of birch-bark.	Приготовив топливо, человек полез в карман за вторым завитком березовой коры.
He knew the bark was there, and, though he could not feel it with his fingers, he could hear its crisp rustling as he fumbled for it.	Он знал, что кора в кармане, и, хотя не мог осязать ее пальцами, все же слышал, как она шуршит под рукой.
Try as he would, he could not clutch hold of it.	Сколько он ни бился, он не мог схватить ее.

And all the time, in his consciousness, was the knowledge that each instant his feet were freezing.	И все время его мучила мысль, что ноги у него коченеют сильней и сильней.
This thought tended to put him in a panic, but he fought against it and kept calm.	От этой мысли становилось нестерпимо страшно, но он отгонял ее и преодолевал страх.
He pulled on his mittens with his teeth, and threshed his arms back and forth, beating his hands with all his might against his sides. He did this sitting down, and he stood up to do it; and all the while the dog sat in the snow, its wolf-brush of a tail curled around warmly over its forefeet, its sharp wolf-ears pricked forward intently as it watched the man.	Он зубами натянул рукавицы и, сначала сидя, а потом стоя, принялся изо всех сил размахивать руками, колотить ими по бедрам, а собака сидела на снегу, обвив пушистым волчьим хвостом передние лапы, насторожив острые волчьи уши, и пристально глядела на человека.
And the man as he beat and threshed with his arms and hands, felt a great surge of envy as he regarded the creature that was warm and secure in its natural covering.	И человек, размахивая руками и колотя ладонями по бедрам, чувствовал, как в нем поднимается жгучая зависть к животному, которому было тепло и надежно в его природном одеянии.
After a time he was aware of the first far-away signals of sensation in his beaten fingers.	Немного погодя он ощутил первые отдаленные признаки чувствительности в кончиках пальцев.
The faint tingling grew stronger till it evolved into a stinging ache that was excruciating, but which the man hailed with satisfaction.	Слабое покалывание становилось все сильнее, пока не превратилось в невыносимую боль, но он обрадовался ей.
He stripped the mitten from his right hand and fetched forth the birch-bark.	Он скинул рукавицу с правой руки и вытащил кору из кармана.
The exposed fingers were quickly going numb again.	Голые пальцы тотчас же снова онемели.
Next he brought out his bunch of sulphur matches.	Потом он достал связку серных спичек.
But the tremendous cold had already driven the life out of his fingers.	Но леденящее дыхание мороза уже сковало его пальцы.
In his effort to separate one match from the others, the whole bunch fell in the snow.	Пока он тщетно старался отделить одну спичку, вся связка упала в снег.
He tried to pick it out of the snow, but failed.	Он хотел поднять ее, но не мог.
The dead fingers could neither touch nor clutch.	Омертвевшие пальцы не могли ни нащупать спички, ни схватить их.
He was very careful.	Он старался не спешить.
He drove the thought of his freezing feet; and nose, and cheeks, out of his mind, devoting his whole soul to the matches.	Он заставил себя не думать об отмороженных ногах, скулах и носе и сосредоточил все внимание на спичках.
He watched, using the sense of vision in place of that of touch, and when he saw his fingers on each side the bunch, he closed them-that is, he willed to close them, for the wires were drawn, and the fingers did not obey.	Он следил за движением своей руки, пользуясь зрением вместо осязания, и, увидев, что пальцы обхватили связку, сжал их, вернее, захотел сжать, но сообщение было прервано, и пальцы не повиновались его воле.
He pulled the mitten on the right hand, and beat it fiercely against his knee.	Он натянул рукавицу и яростно начал бить рукой по бедру.
Then, with both mittened hands, he scooped the bunch of matches, along with much snow, into his lap.	Потом обеими руками сгреб спички вместе со снегом себе на колени.

Yet he was no better off.	Но этого было мало.
After some manipulation he managed to get the bunch between the heels of his mittened hands. In this fashion he carried it to his mouth.	После долгой возни ему удалось зажать спички между ладонями и поднести их ко рту.
The ice crackled and snapped when by a violent effort he opened his mouth.	Лед затрещал, разламываясь, когда он нечеловеческим усилием разжал челюсти.
He drew the lower jaw in, curled the upper lip out of the way, and scraped the bunch with his upper teeth in order to separate a match.	Он втянул нижнюю губу, приподнял верхнюю и зубами стал отделять спичку.
He succeeded in getting one, which he dropped on his lap.	Наконец это удалось, и спичка упала ему на колени.
He was no better off.	Но и этого было мало.
He could not pick it up.	Он не мог подобрать ее.
Then he devised a way.	Потом выход нашелся.
He picked it up in his teeth and scratched it on his leg.	Он схватил спичку зубами и стал тереть о штанину.
Twenty times he scratched before he succeeded in lighting it.	Раз двадцать провел он спичкой по бедру, раньше чем она зажглась.
As it flamed he held it with his teeth to the birch-bark.	Когда пламя вспыхнуло, он, все еще держа спичку в зубах, поднес ее к березовой коре.
But the burning brimstone went up his nostrils and into his lungs, causing him to cough spasmodically.	Но едкий дым горящей серы попал ему в ноздри и в легкие, и он судорожно закашлялся.
The match fell into the snow and went out.	Спичка упала в снег и погасла.
The old-timer on Sulphur Creek was right, he thought in the moment of controlled despair that ensued: after fifty below, a man should travel with a partner.	Старик был прав, подумал он, подавляя отчаяние: если температура ниже пятидесяти градусов, нужно идти вдвоем.
He beat his hands, but failed in exciting any sensation.	Он снова заколотил руками, но они не оживали.
Suddenly he bared both hands, removing the mittens with his teeth.	Тогда он зубами стащил рукавицы с обеих рук.
He caught the whole bunch between the heels of his hands.	Подхватил ладонями всю связку спичек.
His arm-muscles not being frozen enabled him to press the hand-heels tightly against the matches.	Мышцы предплечья не замерзли, и, напрягая их, он крепко сжал спички в ладонях.
Then he scratched the bunch along his leg.	Потом провел всей связкой по штанине.
It flared into flame, seventy sulphur matches at once!	Вспыхнуло яркое пламя - семьдесят серных спичек запылали как одна!
There was no wind to blow them out.	И ни малейшего ветра, можно было не опасаться, что ветер задует огонь.
He kept his head to one side to escape the strangling fumes, and held the blazing bunch to the birch-bark.	Он отвернул голову, чтобы не вдохнуть удушливый дым, и поднес пылающую связку к березовой коре.

As he so held it, he became aware of sensation in his hand.	Вдруг он почувствовал, что пальцы правой руки оживают.
His flesh was burning. He could smell it.	Запахло горелым мясом.
Deep down below the surface he could feel it.	Где-то глубоко под кожей он ощущал жжение.
The sensation developed into pain that grew acute.	Потом жжение превратилось в острую боль.
And still he endured it, holding the flame of the matches clumsily to the bark that would not light readily because his own burning hands were in the way, absorbing most of the flame.	Но он терпел, стиснув зубы, неловко прижимая горящие спички к коре; его собственные руки заслоняли пламя, и кора не вспыхивала.
At last, when he could endure no more, he jerked his hands apart.	Наконец, когда боль стала нестерпима, он разжал руки.
The blazing matches fell sizzling into the snow, but the birch-bark was alight.	Пылающая связка с шипением упала в снег, но кора уже горела.
He began laying dry grasses and the tiniest twigs on the flame.	Он начал подкладывать в огонь сухие травинки и тончайшие прутики.
He could not pick and choose, for he had to lift the fuel between the heels of his hands.	Выбирать топливо он не мог, потому что ему приходилось поднимать его ладонями.
Small pieces of rotten wood and green moss clung to the twigs, and he bit them off as well as he could with his teeth.	Замечая на хворосте налипший мох или труху, он отгрызал их зубами.
He cherished the flame carefully and awkwardly.	Он бережно и неловко выхаживал огонь.
It meant life, and it must not perish.	Огонь - это жизнь, и его нельзя упускать.
The withdrawal of blood from the surface of his body now made him begin to shiver, and he grew more awkward.	Отлив крови от поверхности тела вызвал озноб, и движения человека становились все более неловкими.
A large piece of green moss fell squarely on the little fire.	И вот большой ком зеленого мха придавил едва разгорающийся огонек.
He tried to poke it out with his fingers, but his shivering frame made him poke too far, and he disrupted the nucleus of the little fire, the burning grasses and tiny twigs separating and scattering.	Он хотел сбросить его, но руки дрожали от озноба, и он, ковырнув слишком глубоко, разрушил слабый зародыш костра: тлеющие травинки и прутики рассыпались во все стороны.
He tried to poke them together again, but in spite of the tenseness of the effort, his shivering got away with him, and the twigs were hopelessly scattered.	Он хотел снова сложить их, но, как ни старался, не мог преодолеть дрожи, и крохотный костер разваливался.
Each twig gushed a puff of smoke and went out.	Хворостинки одна за другой, пыхнув дымком, погасали.
The fire-provider had failed.	Податель огня не выполнил своей задачи.
As he looked apathetically about him, his eyes chanced on the dog, sitting across the ruins of the fire from him, in the snow, making restless, hunching movements, slightly lifting one forefoot and then the other, shifting its weight back and forth on them with wistful eagerness.	Когда человек с равнодушием отчаяния посмотрел вокруг, взгляд его случайно упал на собаку, сидевшую в снегу напротив него, по другую сторону остатков костра; сгорбившись, она беспокойно ерзала, поднимая то одну, то другую переднюю лапу, и выжидательно, с тоской смотрела на него.
The sight of the dog put a wild idea into his head.	Вид собаки навел его на безумную мысль.

He remembered the tale of the man, caught in a blizzard, who killed a steer and crawled inside the carcass, and so was saved.	Он вспомнил рассказ о человеке, который был застигнут пургой и спасся тем, что убил вола и забрался внутрь туши.
He would kill the dog and bury his hands in the warm body until the numbness went out of them.	Он убьет собаку и погрузит руки в ее теплое тело, чтобы они согрелись и ожили.
Then he could build another fire.	Тогда он разложит новый костер.
He spoke to the dog, calling it to him; but in his voice was a strange note of fear that frightened the animal, who had never known the man to speak in such way before.	Он заговорил с собакой, подзывая ее; но его голос звучал боязливо, и это испугало животное, потому что человек никогда не говорил с ней таким голосом.
Something was the matter, and its suspicious nature sensed danger,-it knew not what danger but somewhere, somehow, in its brain arose an apprehension of the man.	Что-то было неладно, врожденная подозрительность помогла ей почуять опасность, - она не знала, какая это опасность, но где-то в глубине ее сознания зашевелился смутный страх перед человеком.
It flattened its ears down at the sound of the man's voice, and its restless, hunching movements and the liftings and shiftings of its forefeet became more pronounced but it would not come to the man.	Она опустила уши и еще беспокойнее заерзала, переступая передними лапами, но не трогалась с места.
He got on his hands and knees and crawled toward the dog.	Тогда человек стал на четвереньки и пополз к собаке.
This unusual posture again excited suspicion, and the animal sidled mincingly away.	Это еще больше испугало ее, и она опасливо подалась в сторону.
The man sat up in the snow for a moment and struggled for calmness.	Человек сел на снегу, стараясь вернуть себе спокойствие.
Then he pulled on his mittens, by means of his teeth, and got upon his feet.	Потом зубами стянул рукавицы и встал.
He glanced down at first in order to assure himself that he was really standing up, for the absence of sensation in his feet left him unrelated to the earth.	Прежде всего он посмотрел вниз, чтобы убедиться, что он действительно стоит, потому что его онемевшие ноги не чувствовали земли.
His erect position in itself started to drive the webs of suspicion from the dog's mind; and when he spoke peremptorily, with the sound of whip-lashes in his voice, the dog rendered its customary allegiance and came to him.	Стоило ему стать на ноги, как подозрения собаки рассеялись; а когда он повелительно заговорил с ней голосом, напомнившим ей о биче, она выполнила привычный долг и подошла к нему.
As it came within reaching distance, the man lost his control.	Как только она очутилась в двух шагах от него, самообладание покинуло человека.
His arms flashed out to the dog, and he experienced genuine surprise when he discovered that his hands could not clutch, that there was neither bend nor feeling in the lingers.	Он бросился на собаку - и искренне удивился, когда оказалось, что руки его не могут хватать, пальцы не сгибаются и не держат.
He had forgotten for the moment that they were frozen and that they were freezing more and more.	Он забыл, что они отморожены и все больше и больше мертвеют.
All this happened quickly, and before the animal could get away, he encircled its body with his arms.	Но в ту же секунду, прежде чем собака успела убежать, он стиснул ее в объятиях.
He sat down in the snow, and in this fashion held the dog, while it snarled and whined and struggled.	Потом сел на снег, прижимая ее к себе, а животное вырывалось, рыча и взвизгивая.

But it was all he could do, hold its body encircled in his arms and sit there.	Но это было все, что он мог сделать: сидеть в снегу и сжимать собаку в объятиях.
He realized that he could not kill the dog.	Он понимал, что ему не убить ее.
There was no way to do it.	Это было невозможно.
With his helpless hands he could neither draw nor hold his sheath-knife nor throttle the animal.	Своими бессильными руками он не мог ни ударить ее ножом, ни задушить.
He released it, and it plunged wildly away, with tail between its legs, and still snarling.	Он выпустил ее, и собака кинулась прочь, поджав хвост и все еще рыча.
It halted forty feet away and surveyed him curiously, with ears sharply pricked forward.	В двадцати шагах она остановилась и с любопытством, подняв уши, оглянулась на него.
The man looked down at his hands in order to locate them, and found them hanging on the ends of his arms.	Он искал глазами свои руки и, только скользнув взглядом от локтя к запястью, нашел их.
It struck him as curious that one should have to use his eyes in order to find out where his hands were.	Странно, что приходится полагаться на зрение, чтобы найти свои руки.
He began threshing his arms back and forth, beating the mittened hands against his sides.	Он начал неистово размахивать ими, колотя себя ладонями по бедрам.
He did this for five minutes, violently, and his heart pumped enough blood up to the surface to put a stop to his shivering.	Через пять минут кровь быстрее побежала по жилам, и озноб прекратился.
But no sensation was aroused in the hands. He had an impression that they hung like weights on the ends of his arms, but when he tried to run the impression down, he could not find it.	Но кисти рук по-прежнему не действовали; у него было такое ощущение, словно они гирями висят на запястьях, - откуда взялось это ощущение, он не мог бы сказать.
A certain fear of death, dull and oppressive, came to him.	Гнетущая мысль о близости смерти смутно и вяло шевельнулась в его мозгу.
This fear quickly became poignant as he realized that it was no longer a mere matter of freezing his fingers and toes, or of losing his hands and feet, but that it was a matter of life and death with the chances against him.	Но тотчас же этот неопределенный страх превратился в мучительное сознание опасности: речь шла уже не о том, отморозит ли он пальцы на руках и ногах, и даже не о том, лишится ли он рук и ног, - теперь это был вопрос жизни и смерти, и надежды на спасение почти не было.
This threw him into a panic, and he turned and ran up the creek-bed along the old, dim trail.	Его охватил панический ужас. Он повернулся и побежал по занесенной снегом тропе.
The dog joined in behind and kept up with him.	Собака последовала за ним.
He ran blindly, without intention, in fear such as he had never known in his life.	Он бежал без мысли, без цели, во власти такого страха, какого ему еще никогда не приходилось испытывать.
Slowly, as he ploughed and floundered through the snow, he began to see things again-the banks of the creek, the old timber-jams, the leafless aspens, and the sky.	Мало-помалу, спотыкаясь и увязая в снегу, он снова начал различать окружающее - берега реки, заторы сплавного леса, голые осины, небо над головой.
The running made him feel better.	От бега ему стало легче.
He did not shiver.	Он уже не дрожал от холода.

Maybe, if he ran on, his feet would thaw out; and, anyway, if he ran far enough, he would reach camp and the boys.	Может быть, если и дальше бежать, ноги отойдут; может быть, он даже сумеет добежать до лагеря, где его ждут товарищи.
Without doubt he would lose some fingers and toes and some of his face; but the boys would take care of him, and save the rest of him when he got there.	Конечно, несколько пальцев на руках и ногах пропали, и лицо обморожено, но товарищи позаботятся о нем и спасут, что еще можно спасти.
And at the same time there was another thought in his mind that said he would never get to the camp and the boys; that it was too many miles away, that the freezing had too great a start on him, and that he would soon be stiff and dead.	И в то же время рассудок говорил ему, что никогда он не доберется до товарищей, что до лагеря слишком далеко, что ноги его слишком закоченели и что скоро он будет мертв и недвижим.
This thought he kept in the background and refused to consider.	Но он не позволял этой мысли всплыть на поверхность и отказывался верить ей.
Sometimes it pushed itself forward and demanded to be heard, but he thrust it back and strove to think of other things.	Иногда она вырывалась наружу и требовала внимания, но он отталкивал ее и изо всех сил старался думать о другом.
It struck him as curious that he could run at all on feet so frozen that he could not feel them when they struck the earth and took the weight of his body.	Его удивляло, что он вообще может бежать, потому что ноги совсем омертвели и он не чувствовал, как они несут его тяжесть и как касаются земли.
He seemed to himself to skim along above the surface and to have no connection with the earth.	Тело словно скользило по поверхности, не задевая ее.
Somewhere he had once seen a winged Mercury, and he wondered if Mercury felt as he felt when skimming over the earth.	Он как-то видел на картинке крылатого Меркурия, и ему пришло в голову, что, должно быть, у Меркурия было такое же ощущение, когда он скользил над землей.
His theory of running until he reached camp and the boys had one flaw in it: he lacked the endurance.	В его плане добежать до лагеря имелся существенный изъян; у него не было сил выполнить его.
Several times he stumbled, and finally he tottered, crumpled up, and fell.	Он то и дело оступался, потом ноги у него стали заплетаться, и наконец он свалился в снег.
When he tried to rise, he failed.	Встать он уже не мог.
He must sit and rest, he decided, and next time he would merely walk and keep on going.	Надо посидеть и отдохнуть, решил он, а потом просто пойти шагом.
As he sat and regained his breath, he noted that he was feeling quite warm and comfortable.	Посидев и отдышавшись, он почувствовал, что хорошо согрелся.
He was not shivering, and it even seemed that a warm glow had come to his chest and trunk.	Его не трясло, и по всему телу даже разливалась приятная теплота.
And yet, when he touched his nose or cheeks, there was no sensation.	Но, дотронувшись до щек и носа, он убедился, что они все еще бесчувственны.
Running would not thaw them out. Nor would it thaw out his hands and feet.	Даже от бега они не отошли.
Then the thought came to him that the frozen portions of his body must be extending.	Потом его поразила мысль, что отмороженная площадь тела, вероятно, становится все больше.