Развитие лексической семантики. Процессы позитивации / негативации значения слова в русском языке
Шрифт:
Схематически языковой знак с позиций этих исследователей выглядит следующим образом:
Рис. 4
Компоненты коннотата (оценочность, эмотивность и экспрессивность) представлены на рисунке 4 в виде окружностей. Сам коннотат, в зависимости от конкретной речевой ситуации, может либо заключать в себе один из своих компонентов, либо сочетать два или все три (тогда он схематически располагается в месте наложения окружностей) – все зависит от прагматических установок субъекта речи. Оценочный компонент здесь, как видно из схемы, не входит в структуру значения слова, а является одной из составляющих коннотата, наряду с эмотивностью (эмоциональностью) и экспрессивностью. Все компоненты коннотата с этой точки зрения должны рассматриваться исключительно в рамках стилистики, хотя не отрицается их тесная взаимосвязь с семантикой. Она зависит, по мысли сторонников излагаемой здесь теории, от конкретных интенций говорящего, контекста, речевой ситуации – то есть
Думается, стилистика слова не является единственной сферой языка, с позиций которой можно рассматривать категорию оценочности. Стилистическая прикрепленность является лишь определенным показателем, вторичным по отношению к собственно языковым изменениям, которые и являются поводом для стилистической характеризации слова. Некоторые исследователи, например [Селиверстова, 1970; Арнольд, 1973; Стернин, 1979], выделяют стилистический компонент в коннотации как равноправный наряду с эмоциональностью, экспрессивностью и оценочностью, что уже дает повод говорить об особом положении стилистики по отношению к значению в целом. По мнению этих авторов, именно стилистический компонент коннотации находит отражение в лексикографической практике в виде особых помет в толковании семантики (например, «разговорное», «просторечное», «высокое» и т. п.). Такой подход, по нашему мнению, является основой для правильного решения проблемы. Рациональным представляется мнение о том, что именно стилистические характеристики слова должны находиться за пределами значения и относиться к сфере употребления, то есть компоненты значения обусловливают принадлежность слова к определенному стилю, а не наоборот. Подобной точки зрения придерживаются, например [Васильев, 1985, с. 18; Мягкова, 1990, с. 19].
В. В. Виноградов допускает, что «на основе экспрессивно-синонимического значения могут развиваться другие, но только фразеологически связанные значения слова» [Виноградов, 1977б, с. 173], то есть те, которые строго связаны с определенными контекстами. Безусловно, слово, содержащее совершенно определенную оценку предмета, будет употребляться гораздо реже своего нейтрального синонима и в зависимости от ситуации (ср. аромат – запах – смрад – вонь). В. В. Виноградов пишет: «Слово не только обладает грамматическими и лексическими, предметными значениями, но оно в то же время выражает оценку субъекта – коллективного или индивидуального. Само предметное значение слова до некоторой степени формируется этой оценкой, и оценке принадлежит творческая роль в изменении значений. Экспрессивная оценка нередко определяет выбор и размещение всех основных смысловых элементов высказывания» [Виноградов, 1972, с. 21].
Д. Н. Шмелев на вопрос о том, включается ли экспрессивная «окраска» в семантику слова, отвечает так: «Экспрессивно-стилистическая окраска – это не окраска слова как звукового комплекса, а та призма, сквозь которую воспринимается “смысл”, связанный с данным звуковым комплексом. Трудно в настоящее время усомниться в необходимости различения “предметно-логического содержания” слова и его экспрессивно-стилистической окраски, а также в необходимости отграничения случаев индивидуального и контекстуального экспрессивно-стилистического употребления слова от устойчиво закрепленных за ним экспрессивно-стилистических функций. Однако никому не придет в голову рассматривать последние независимо от предметного значения слова; почти столь же нереально, в конечном счете, изучение значений слова без учета возможностей его применения, то есть его стилистического диапазона» [Шмелев, 1964, с. 111]. «По-видимому, – продолжает ученый, – … целесообразнее, говоря о “лексическом значении”, включать в это понятие только те экспрессивные элементы, которые устойчиво и однозначно характеризуют самое явление, которое отображает слово (кляча, донос, гордыня, хлипкий, уплетать и т. п.), не включая в него тех стилистических элементов, которые характеризуют стиль и назначение речи или говорящих (архаизмы, диалектизмы, профессионализмы и т. д.)» [Там же, с. 112].
Таким образом, Д. Н. Шмелев предлагает не рассматривать коннотативный элемент как единый эмоционально-экспрессивно-оценочный комплекс, а разделить его на составляющие, по принципу вхождения / не вхождения в структуру значения. «Входящий» компонент должен характеризовать отношение к обозначаемому предмету, а это уже специфическая черта оценочности. Но если оценочность входит в структуру значения на правах отдельной семы, это уже не «окраска», не дополнительные «созначения».
Другие исследователи отмечают, что собственно-номинативная и экспрессивно-оценочная лексика «частично перекрещиваются, поскольку экспрессивная функция очень часто развивается и закрепляется за отдельным лексико-семантическим вариантом многозначного слова в результате вторичной номинации, и, таким образом, номинативное и экспрессивное значения могут совмещаться и реально совмещаются в семантической структуре одной лексемы» [Лукьянова, 1980, с. 3]. Таким образом, здесь автор максимально сближает экспрессивный и оценочный компоненты с денотативно-сигнификативным содержанием значения лексико-семантического варианта, и это сближение, на его взгляд, особенно явно обнаруживается при развитии полисемии: «Переносные лексико-семантические варианты, особенно метафорические, являются универсальным и наиболее мобильным средством выражения эмоционального отношения и социальных оценок говорящего к предмету речи; они составляют значительную долю в общем объеме словаря русского языка, на что обращают внимание многие исследователи» [Там же].
Наконец, ряд авторов отмечают сближение традиционно выделяемых в коннотате элементов с собственно значением слова, и отводят этим элементам значительное место в семантике, отмечая их весомость при семантической деривации: «Поскольку чувства, эмоции являются формой отражения действительности и тесно связаны с мыслительной деятельностью человека, они не могут не играть важной роли в изменении значений слов» [Левицкий, 1984, с. 6]; «Эмоционально-оценочная образность имеет хотя и опосредованную, но когнитивную отнесенность, и поэтому она не обязательно является коннотативной, то есть дополнительной, второстепенной в семантической структуре словарного знака» [Шаховский, 1980, с. 30]. Оценка и эмоциональность, с этой точки зрения, играют большую роль в собственно лексическом значении.
Противоположное решение проблемы места коннотата в значении слова предлагает Е. Ю. Мягкова. Она утверждает, что именно эмоциональность, представляющая, по ее мнению, не что иное, как реализацию оценочного момента, является обязательным компонентом значения. Автору «представляется правомерным трактовать отсутствие явной выраженности эмоциональной нагрузки как значимое» [Мягкова, 1990, с. 28], то есть говорить о нулевой эмоциональности. Однако большинство выводов исследователь формулирует, приводя данные психологии, логики и философии, на основе учета оценочности, которая, по мысли Е. Ю. Мягковой, является лишь базой для эмоциональной нагрузки слова, входит в нее. Не выводя эмоциональность за пределы коннотата, автор утверждает его равнозначность с денотатом в структуре значения: «Эмоциональная нагрузка слова является полноправным, а не второстепенным компонентом психологической структуры значения; при этом отношения между денотативной и коннотативной составляющими значения не следует рассматривать как иерархические» [Мягкова, 1990, с. 37]. Д. А. Романов, в свою очередь, утверждает, что эмоция может являться главным содержанием языковой единицы, и выделяет так называемую «денотативную эмоциональность» [Романов, 2004, с. 80]. К таким языковым единицам автор относит, например, названия основных эмоциональных модальностей (любовь, страх, горе и т. д.).
Итак, в лингвистической литературе наблюдается неоднозначность подходов к понятию «коннотация». Зачастую налицо противоречивость суждений, а иногда и просто смешение различных позиций. Возможно, это происходит потому, что традиционное определение коннотации как «эмоциональной, оценочной или стилистической окраски языковой единицы» [ЛЭС, с. 236] порой оказывается в глазах исследователей более весомым, непоколебимым, несмотря на новые открывающиеся факты языка. Другой причиной неоднозначного подхода к коннотации, по-видимому, является то, что разграничение собственно оценочного и эмоционального компонентов представляет большую трудность, так как «чаще всего они выступают вместе и тесно связаны в пределах значения» [Стернин, 1979, с. 98].
С нашей точки зрения, верен путь решения проблемы, намеченный Д. Н. Шмелевым. Он заключается во включении оценочного компонента коннотата в структуру собственно лексического значения. Подобной позиции придерживаются и С. С. Хидекель и Г. Г. Кошель, выдвинувшие тезис о том, что «оценочный компонент выступает как обязательный семантический компонент значения слова» [Хидекель, Кошель, 1981, с. 8]. То есть ученые говорят об оценочности как об ингерентном, внутренне присущем, постоянном элементе семантики. Они дают определение оценки не как одной из основных частей стилистической коннотации (по О. С. Ахмановой), а как «общественно закрепленного отношения носителей языка (“хороший” – “плохой”, “хорошо” – “плохо”) к внеязыковому объекту и к фактам языка и речи». Авторы выделяют, наряду с положительной и отрицательной оценкой, еще и так называемую «нулевую», что и позволяет говорить об обязательности оценочного компонента в семантике слова. По различному основанию оценки упомянутые исследователи выделили три типа оценочных компонентов:
1) интеллектуально-логический (свойства объективно присущи референту);
2) эмоциональный (приписываемые свойства объективно не присущи референту);
3) эмоционально-интеллектуальный (рациональность и эмоции сосуществуют в органическом единстве).
Выделение таких типов основывается также на психологическом и логическом подходах к оценке, которая имеет двоякую, эмоционально-интеллектуальную природу, см. [Ивин, 1970; Карасик, 1994; и др.].
И. А. Стернин дает определение оценочному компоненту как «одобрительной или неодобрительной оценке, заключенной в значении» [Стернин, 1979, с. 99], и отмечает, что оценочный компонент выделяется в значении большого числа знаков. Думается, если рассматривать оценку как обязательный компонент значения, то можно предположить, что во всех остальных словах она просто имеет нулевое выражение. И. А. Стернин разделяет точку зрения о том, что оценка может «входить в денотацию» (ученый является сторонником монолатеральной теории языкового знака и понимает под де-нотацией означающее). Но это, по его мнению, происходит не всегда, оценка может находиться и в коннотате. «Необходимо отметить, что оценочность может быть как элементом коннотации, так и элементом денотации. Разграничение этих двух явлений наталкивается на определенные трудности» [Там же, с. 103]. Используя особую методику, исследователь разделяет лексические значения, в которых оценочный компонент является частью денотации, и значения, где оценка – составной элемент коннотации. Согласно алгоритму И. А. Стернина, оценка является частью денотации, если в формулировке значения (выверенной по толковому словарю) присутствует оценочное слово. Если такого слова в толковании нет, оценка является частью коннотации. Приводя пример использования данного алгоритма, И. А. Стернин комментирует его и приходит к частному выводу: у слова внятный оценка сосредоточена в коннотации, а у слова вразумительный – является компонентом денотации [Там же, с. 93], то есть в первом случае Стернин обнаружил в словарной дефиниции (по использовавшемуся автором лексикографическому источнику) оценочное слово, а во втором – нет. Очевидно, что при таком подходе к оценочному компоненту результаты семасиологического исследования будут далеко не бесспорными. Это становится особенно наглядным при сравнении различных источников; так, в одном из последних толковых словарей у лексемы внятный присутствует в толковании оценочное слово: ‘хорошо слышный, отчетливо звучащий’ [Ожегов, 1993, с. 87], то есть по теории И. А. Стернина здесь оценочность как раз «входит в денотацию».