Развод и три босса
Шрифт:
Стоит Илье зажать зубами кожу в этом месте, как у меня все сжимается, волнами расходится от эпицентра до самой последней клетки в организме! И это так сильно! Так остро! Так хочется повторять и повторять! И чтоб не останавливался! И плевать на весь мир! На весь!
— С ума сводишь… Эммануэ-э-эль… — Илья шепчет мне эти слова, так возбуждающие, так ласкающие слух, наклонившись, зажав мою задранную ногу между нами, и я в этот момент радуюсь своей растяжке. А еще тому, что он понимает меня! Потому что ускоряется, именно
И Илья дает мне это освобождение, прижавшись, накрыв меня своим огромным телом и поцеловав, наконец-то поцеловав, глубоко, так же жестко имея языком, как и членом. И мне это двойное проникновение, двойной секс, выносит последние оставшиеся мозги из головы.
Мычу ему в рот, закатываю глаза, слезы текут по лицу, пропадают в волосах на висках, внутри все содрогается в бешеном ритме, созвучном с тем, что Илья задает сейчас для нас обоих… И это длится, длится, длится… Пока я, наконец, не отключаюсь.
Пусть на пару мгновений, но реально вырубает от наслаждения.
Прихожу в себя в его руках.
Илья уже опустил мою ногу, поднял меня со стола в сидячее положение и теперь стоит между моих бесстыдно раздвинутых ног, обнимает, прижимает к себе, щедро делясь своей силой, мощью, чисто мужской, непрошибаемой уверенностью в том, что всегда прав.
— Что ты?.. — мне внезапно хочется пожаловаться ему на что-то… И даже не понимаю, на что. Просто хочется, чтоб дальше гладил и жалел. А потом просто поднял на руки и унес… Куда-нибудь. Неважно, куда. Главное — на руках. Главное — в безопасное место.
Впервые ощущаю такой откат после секса, когда не убежать хочется, а, наоборот, забраться на этого мужчину, как обезьянка на слона, укрыться от всех недругов и кайфовать на огромной, теплой, безопасной спине…
Глава 14. Когда личная жизнь мешает рабочей...
Глава 14. Когда личная жизнь мешает рабочей...
Кристина, наш психолог, не такая уж и простая девушка, как показалось с первого взгляда. Тесты она, по крайней мере, такие использует, что я и не видела, и не слышала ни о чем подобном. А я, вроде как, не совсем уж профан в этом вопросе.
Внимательно изучаю их, с огорчением понимая, что немного промахнулась с изначальным определением психолога и ее квалификации.
Плохо, Эмми, очень плохо! Никуда не годится!
Считаешь себя профессоналом, а сама в банальной физиогномике ошибаешься!
А все почему?
А все потому, что меньше надо, Эмми, по разным подсобным помещениям с сексуальными электриками шарахаться и кадры из порнхаба в реальности воплощать!
Если б от меня зависело, я бы вообще только в работу, только в труд…
Но Илья почему-то не захотел как можно быстрее отпускать меня из своих лап загребущих после того, как удовлетворил наши взаимные первичные секс-потребности.
Потискал всласть, подышал в шею горячо, никак не реагируя на мое копошение и писк возмущенный, что мне работать, и что потеряли уже, наверно. И что если найдут… Ой, что будет…
Илья только смеялся в ответ тихо, хрипло, и от его смеха по коже волнами расходились сладкие мурашки.
И меньше всего на свете мне хотелось в этот момент, чтоб он послушался.
И отпустил.
А он, как-то очень тонко чувствуя меня, все правильно понял. И не послушался. Не отпустил.
Наоборот, через пять минут таких сладких обжиманий и скольжения твердых губ по коже шеи, у виска и за ушами, его руки снова обрели настойчивость, а тело — каменную твердость.
А я и не успела толком среагировать на изменение тональности нашего общения, удалось лишь слабо пискнуть и взволнованно вдохнуть, когда он развернул меня, аккуратно, мягко-мягко, словно в танце, в красивом, нежном вальсе, и на контрасте, жестко прижал грудью к столу…
Я судорожно ухватилась за кромку столешницы, машинально прогибая поясницу и принимая первый, мягкий, скользящий удар его тела…
Бессмысленно уставилась на стену перед собой, сладко выдыхая на каждый толчок, задевающий внутри что-то настолько чувствительное, что снова хотелось выть и плакать. От удовольствия.
И я даже попробовала это делать, не выдержав испытания, но тяжеленный, словно шкаф, Илья тут же навалился на меня всей своей массой, грубая ладонь опять запечатала жестко губы, а в ухе завибрировал возбужденный хрип:
— Тихо… Тихо, Эмману-э-э-эль… Не кричи-и-и… Потом кайфанем, потом… По полной… Вот так, моя девочка… Вот так, так, так, так…
Я вздрагивала на каждое его слово, словно пугливая кошка, послушная голосу дрессировщика, и закатывала глаза, уже ничего не соображая и не слыша ничего, кроме его хриплого шепота, пошлых, таких волнующих звуков соединения наших тел, усиливающегося скрипа стола…
В какой момент он поднял меня с него? В какой момент прижал к себе спиной, спеленав руками, словно толстенными канатами и неистово насаживая на себя?
Не знаю, не помню совершенно.
И в какой момент меня накрыло невероятнейшим, острейшим наслаждением, тоже не помню.
Только шепот, только руки, только звезды перед глазами.
И губы его, обжигающие шею жадными поцелуями…
Потом Илья долго приводил в порядок мою расхристанную одежду, расправляя юбку по бедрам и стягивая с ног не выдержавшие испытаний чулки с поехавшими по всей длине стрелками.
Я же, оглушенная двумя невероятнейшими, самыми сильными оргазмами в своей жизни, просто послушно вертелась в его лапах, с удивлением оглядываясь на дрова, которые совсем недавно были довольно крепким столом.