Развод и три босса
Шрифт:
Взяв пакеты в руки, я пешочком прогуливаюсь по центру города и добираюсь до дома Мирочки.
Лифт, естественно, так и не работает. Поневоле жадно ищу взглядом знакомую широкоплечую фигуру Ильи, хотя смысла в этом никакого нет. Человек занят, и вряд ли приехал опять на прежнее место, чтоб караулить меня…
Но почему-то сердце обиженно сбоит. Мне бы хотелось, чтоб караулил. Это так приятно было, так неожиданно… Эх…
На верхний этаж в этот раз просто взлетаю. Тренировка – дело великое. Если Мирочку поселят на двадцать четвёртый этаж, то я, пожалуй,
Но всё же надеюсь, что хоть у кого-то в департаменте голова включится, и инвалида-колясочника поселят на первый этаж.
Открывает бабушка Мирки, Яна Константиновна.
— Добрый вечер, Эммочка, проходи, пожалуйста, — улыбается она мне приветливо, сторонится, пропуская в прихожую, — сегодня у вас прямо вечер встречи выпускников.
Удивленно поднимаю брови, гадая, о чем это она, и тут же натыкаюсь взглядом на мужские туфли. Начищенные, стильные, явно брендовые.
И, уже догадываясь, кто из одноклассников внезапно вспомнил о существовании Мирочки, отдаю Яне Константиновне пакеты и медленно иду в сторону гостиной, откуда слышится смех моей подруги. Задорный такой, чуть кокетливый. Ну да, ей же, кстати, Колесников нравился в школе…
— А вот и Эмма,— радостно сообщает Мира, увидев меня на пороге, и Кирилл Колесников разворачивается, стоя у окна и, закинув полы пиджака, сует руки в карманы.
А я встречаюсь с его прищуренным, нахальным взглядом.
Вот ведь… Гад неугомонный.
Глава 18. Сама себя обидела...
Глава 18. Сама себя обидела...
Улыбаться я не перестаю, конечно, все же, в гости к подруге пришла, она-то явно не причем. И не в курсе, какие изворотливые, придурастые и способные на любую подлость бывают люди.
Особенно, мужики.
Особенно, если им шлея под хвост попадает насчет женщины.
То есть, он планирует ко мне вот таким вот образом подкатить? Через Мирочку?
Подлость какая, гадость.
Не ожидала я такого от Колесникова, и это в очередной раз показывает, что нифига я в людях, помимо определения их профессональных качеств и компетенций, подходящих под определенный профиль соискателя, не разбираюсь.
А это плохо.
Нормальный эйчар должен быть хорошим психологом. Наша работа не только в тупом механическом подборе персонала заключается, с этим и робот справится. У нас все гораздо тоньше… И вот с этим “тоньше” у меня вообще все плохо, оказывается.
Короче говоря, херовый ты эйчар, Эмми.
Гонора много, а знаний не хватает, да и интуиция на нуле…
Отвечаю Колесникову злобным взглядом, обещающим жуткую месть, и поворачиваюсь к Мирке:
— Мир, привет, ты прямо вся в гостях!
— Ага, — простодушно радуется Мира, — так неожиданно… Кирилл сначала когда позвонил, я очень удивилась…
— Да уж, — поддакиваю я, — прямо, как я сейчас… Удивительное рядом…
— Садимся чай пить, ребята, — зовет нас Яна Константиновна, и я невольно улыбаюсь. Надо же, прямо как
В этот раз вместо пирога — накупленные мною деликатесы.
Яна Константиновна их рассматривает, шумно восхищается и удивляется необычным вкусам и запахам. Они с Мирой живут скромно, и некоторые из купленных фруктов она никогда не пробовала.
Мы с Кириллом отмалчиваемся.
Я по понятным причинам: злюсь и раздражаюсь, а Колесников, кажется, вообще не присутствует в нашем обществе, периодически поглядывает в телефон, что-то быстро набирает в чатах.
Зачем вообще приперся?
Или понял по моей реакции, что я не оценила его инициативу, и теперь решил тупо не заморачиваться?
Отсидеть повинность и свалить?
Тварь бессовестная. Пользоваться Мирочкой, ее простодушием, ее детскими привязанностями…
В школе, кажется, только ленивый не знал, что ей Колесников нравится, с первого класса практически.
А он никогда внимания не обращал.
Сволочь высокомерная.
Через пару минут Мирочка, немного придя в себя и полностью освоившись в непривычном обществе Колесникова, начинает рассказывать нам разные истории, про то как они с бабушкой ездили опять на приём, потом, как смотрели новые квартиры, затем, как она одна гуляла в парке.
Мира рассказывает так красочно, ярко, что в какой-то момент я отвлекаюсь от мысленного бичевания Колесникова и даже, кажется, будто присутствую рядом с ней на прогулке или при осмотре квартиры.
Это просто дар, так красиво и живо рассказывать что-либо.
Кирилл всё это время так и сидит за столом , не глядя на нас, все больше погружаясь в интернет. И вызывая у меня сильнейшее раздражение этим.
— Мир, — неожиданно прерывает он подругу чуть ли не на полуслове. — А в институте ревматологии на Каширке в Москве ты была?
— Я? — теряется Мирочка и округляет чистые, невинные глаза.
— Травматолого-ортопедическое отделение. Я читаю… Прямо под копирку твой диагноз, на ноги поставили человека.
— Нет, Кир, ты что, мне пособие только на еду. Бесплатно же никто не отправит, — печально улыбается моя подруга.
— Почему? — тихо спрашиваю я. — Мира, почему ты не говорила о таком институте? О том, что тебе можно помочь?
Мира смотрит на меня, пожимает плечами виновато и стеснительно улыбается.
Ее бабушка вспоминает про какие-то конфеты, которые есть в буфете, и убегает на кухню, Мира возвращается к рассказу о своей прогулке, а я…
Я умираю в этот момент. От стыда.
Подруга, с которой я общаюсь всю свою жизнь, начиная со старшей группы детского сада, где мы с ней рядом на горшках сидели. Я ее трагедию, как свою, воспринимала! Так мне казалось всегда. Что переживала, что сделала все возможное…
А, оказывается, со своей карьерой, своим браком, своим долбанным Лисовским, забыла напрочь даже рассмотреть возможность восстановления её ног.