Развод. Игра на выживание
Шрифт:
– Вопрос всё тот же, – произносит он спокойно. – В качестве кого?
– Я не знаю, – мотаю головой, прижимаясь ещё ближе.
Его тело дрожит. То ли от холода, то ли от всего происходящего.
– Я не знаю, – теперь чуть ниже. – Я боюсь.
– Чего?
– Всего. Что не получится… Что не сможем… Что однажды ночью, ты снова уйдёшь, как тогда, – торс под моими ладонями напрягается. – Уйдёшь, а я умру в то же утро. Просто не вынесу, понимаешь? В первый раз была неизвестность, наверное, это и спасло.
Молчит.
–
– Не буду.
– Что будешь попрекать.
– Не буду.
– Боюсь, что уйдёшь, – повторяю основное. Как дура твержу одно и то же.
– Не уйду.
Богдан ругается, резко разворачивается и загребает мои плечи в объятия. По-хозяйски. Жмусь к тёплой груди, как котёнок, руками под куртку проникаю. Его сердце так бешено бьётся, что начинаю дышать ещё отчаяннее.
– Никогда больше не уйду, – говорит он, упираясь подбородком в макушку. – Прости, Ян. Это самый дурацкий поступок, который не подлежит логике или объяснению, как бы ни размышлял над этим.
Чуть отклоняется.
– Совсем голая вышла.
– Я к тебе спешила. Успела.
Даня без труда подхватывает меня на руки и заходит в дом, закрывая двери на защёлку. Зарываюсь холодным носом в воротник рубашки, ничего не соображая. По телу тепло разливается, сердце сжимается от всего происходящего.
Он остался.
Остался.
Открываю глаза, когда мы оказываемся в спальне. Полумрак. Тёплая постель. Богдан шуршит одеждой, а потом укладывается рядом, накрывая своё тело моим. Скидывает повязку с волос и гладит по голове.
– Почему ты не уехал? – спрашиваю, заслоняя глаза ладонью.
– А хрен его знает. Всю пачку выкурил.
– Тебе надо меньше курить, Дань.
Он хрипло хохочет.
– Что?
– Соскучился по твоей долбёжке.
– Это не долбёжка, – слабо улыбаюсь. – Я переживаю за тебя.
– Всё будет хорошо. Хочешь, я совсем брошу? – говорит как-то по-мальчишески. Словно нам снова максимум двадцать.
Тихо смеюсь. Уже и не помню, когда в последний раз так делала.
– Это в тебе адреналин говорит, Соболев. Ты никогда не бросишь.
Несколько ночей я почти не спала, ухаживала за нашими болеющими детьми, но сейчас, лёжа в одной кровати с мужем, с которым мы едва не развелись, мне почему-то совершенно не хочется спать.
Душа требует близости.
Ни секса, не сейчас. А именно внутреннего единения, чтобы снова почувствовать. Что не одна я. Что «мы» всё ещё есть.
– Я тебя люблю, Дань. Давай попробуем. Но я учиться хочу, работать. Как раньше не будет.
– Понял.
– И что думаешь?
– Делай что хочешь. Я не против.
Удовлетворённо вздыхаю. Богдан нежно целует мою раскрытую ладонь, а я перемещаю её на холодную от ветра небритую щёку и согреваю поглаживаниями.
Засыпая говорю, что чувствую. Не из соображений долга,
– Я бы не ушла от родителей, будь это кто-то другой.
Его дыхание стопорится. Рука на моём плече становится каменной.
– Не надо, Ян. Всё нормально.
– Нет, я серьёзно. Когда не видишь любви вокруг, сложно её сразу почувствовать.
– Сейчас чувствуешь?
– Конечно. Всегда.
Глава 40. Яна.
Всю ночь я отчаянно жмусь к его телу. Сильному, тёплому, родному.
Периодически просыпаюсь, чтобы уткнуться в мягкую кожу и в очередной раз выдохнуть.
Да, я приняла решение на эмоциях. Будучи в раздрае и ужасе оттого, что всё может закончиться.
Но клянусь, ни секунды не раскаиваюсь в этом.
Под утро сон становится крепким. Совершенно не замечаю, как просыпается Богдан, а когда открываю глаза, первым делом хватаю телефон с тумбочки. На часах уже десять.
Десять!
У меня трое детей в доме. Больных и голодных.
Накинув халат, отправляюсь сначала по комнатам, которые оказываются пустыми, а затем спускаюсь на первый этаж.
– Мама, – кричит Ваня, размахивая ложкой. – У нас папа ночевал. Он нам кашу сварил.
– Да? – удивлённо смотрю на Богдана и еле сдерживаю смех. – Боже, где ты это нашёл?
– В кабинете, – ухмыляется, привлекая меня к себе.
Немного отклоняюсь, чтобы разглядеть старомодное темно-синее трико с белыми лампасами и тельняшку с голубыми полосками, а потом снова прижимаюсь к тёплому телу. Вздыхаю умиротворённо.
– Папа, а ты сегодня не уедешь? – настороженно спрашивает Маша.
– Нет, – отвечает Богдан уверенно.
– А завтра?
– И завтра не уеду.
Дочь переводит взгляд на меня.
– Вы что помирились?
– Помирились, – отвечаю с лёгкой улыбкой.
– И у папы не будет других детей?
– Каких детей?
В ужасе обвожу глазами лицо мужа.
– Витка Калинина сказала, если родители разводятся, у папы другие дети появляются, – сообщает Маша расстроенно.
– Всё нормально, Маш, – говорит Богдан, поглаживая меня по спине. – Если и будут ещё дети, то наши с мамой.
– Соболев, – прикрываю веки. – Хватит.
О чём он? Ещё дети? Я не хочу.
Я только-только жить начинаю.
– А можно я у вас останусь? – тихо произносит Дина. – Мне у бабы Юли скучно.
– Мам, – вскрикивает Маша. – Правда, можно Динка у нас поживёт?
– Давайте спросим у бабушки, когда она выпишется из больницы? – предлагает Богдан. – Пока ты всё равно у нас, Дин.
– Ладно, – говорит она, снова утыкаясь в тарелку.
День проходит как-то сумбурно.
Ваня продолжает температурить, а почти выздоровевшие девчонки носятся и визжат до одури. Всё верх дном. Дом словно наполняется жизнью с появлением Дани.