Развод. (не) наша дочь
Шрифт:
— Наталья забрала Нику на прогулку, — говорю, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.
— А мы можем чего-нибудь выпить? Покрепче, — спрашивает Настя.
— Можем.
— Тогда пошли.
Идет в направлению кухни. Понятия не имею, зачем она меня спрашивала, я мало что сейчас решаю здесь. Дом вроде как мой, но я его как будто бы сдаю, так что даже о наличии алкоголя в доме не осведомлен, но оказывается, что спрашивала Настя не зря.
— Я нашла этот ящик случайно, думала, это декорация, но он открылся и… — Настя указывает на
Я и забыл, что оставлял их здесь. Это было… да, давненько. Что-то оставлял мой помощник после того, как я вручал ему упаковки. И ведь действительно все тут стоит. Ни одной бутылки себе не забрал, что еще раз подтверждает тот факт, что таких, как Артур еще поискать надо.
— Там наверняка много просрочки.
— Я уже все перебрала и отложила, — поясняет Настя. — То, что вначале, можно пить. Тут джин, ром, виски, вино, шампанское. Ты чего хочешь?
Тебя. Но вслух такое не скажешь.
По крайней мере, ей. И в сложившихся обстоятельствах.
— Что угодно. Буду то же, что и ты. Наташа видела этот ящик?
— Да.
— И все на месте? — хмыкаю.
Настя приподнимает одну бровь и все же достает бутылку.
— Почему Наташа? Не мама.
— Не заслужила.
— Думаешь?
— Уверен.
— Можно сказать? — поджимает губы.
Подозреваю, пока я тут отсутствовал, Настя с ней очень даже сблизилась. Я это понял еще по тому, как она спокойно Нику с ней оставляет, но все же это вымораживает. Я понимаю, что для кого-то она может быть нормально, но уж точно не для меня. И нотации мне, вроде как, не очень-то и хочется слушать, но это Настя, так что я просто молча жду, пока она откупорит бутылку и нальет, кажется, ром, по стаканам.
— Говори.
— Твоя мать жалеет, что так себя тогда вела. И с Никой она, к слову, другая.
Настя кладет передо мной стакан с ромом, и я сразу же отпиваю глоток. Говорить на трезвую о своем детстве я точно не готов. Я и пьяный не готов, но подозреваю, что именно этим мы с Настей и будем заниматься. Не зря ведь она заинтересованно присаживается напротив и тоже делает глоток, правда, тут же закашливается. И с выпученными глазами соскакивает со стула, чтобы залезть в холодильник и соорудить закуску. Мне она ни к чему, я почти заканчиваю пить то, что она налила.
— Понятно, несу остальное, — говорит с улыбкой, замечая, что я почти допил. — Долить?
— Давай, — двигаю к ней стакан.
— Ничего по матери не скажешь?
— Она не рассказывала, как меня воспитывала? — хмыкаю, хватаясь снова за стакан.
Он будто меня успокаивает, хотя я никогда особого пристрастия к алкоголю не испытывал.
— Это было давно, Давид. И она была молода.
— Это она тебе сказала? На жалость давила, как всегда, — хмыкаю.
Ничего удивительного, эту песню мне и сестра заливала, но к ней мамаша наша относилась относительно нормально, не то, что ко мне.
— Она больна, Давид. Очень больна. Я возила ее к
— Что!? — с трудом сдерживаюсь от повышенного тона, но шока все равно не могу скрыть в голосе. — Ты возила ее к врачу?
— Да, — совершенно серьезно кивает Настя. — Едва уговорила зайти в кабинет и выслушать.
— А там ром еще есть? — спрашиваю, осушая бокал до дна и тянусь к бутылке. — Думаю, этого будет недостаточно.
— Давид…
Мотаю головой, чтобы не продолжала. Даже слушать не хочу.
— Она — та еще расчетливая стерва. Если найдет твою болевую точку, будет бить туда, пока ты позволяешь. А ты, Настя… ты очень добрый светлый человек. Она пережует тебя и выплюнет. И денег из тебя она тащит намеренно.
Настя со мной явно несогласна и мне это не нравится. Я понимаю, что она может воспринимать мою мать иначе, но я-то ее знаю. И сомневаюсь, что за годы, что мы не общались, она изменилась. Не так давно она старалась выжать как можно больше бабла, что с Насти, что с меня, а тут «не хотела лечиться». Что-то не сходится.
— Давай лучше о тебе. Не хочу о Наташе.
Настя поджимает губы и делает еще глоток. Поменьше, наученная опытом. И сразу же закидывает в рот виноградинку.
Молчит. Разговаривать о себе не хочет. А я не хочу обо мне. Оно мне не надо рыться в прошлом. С матерью я разговаривать не хочу и видеться тоже. Болеет? Наверное, карма. Та самая, которая все же настигает. Всех, как бы казалось, что ты несокрушим, все равно догонит.
— Зря ты так, Давид, — все-таки оставляет право голоса за собой. — Ей действительно плохо, и она правда собиралась умирать, пока я не настояла на обследовании.
— Что ж… может, поняла, сколько всего натворила и решила, что не сможет исправить?
Попытки поговорить со мной о матери Настя оставляет. И теперь мы молчим, словно и поговорить нам больше не о чем.
— Своих родителей я не знаю. Я выросла в детдоме, там нашла девочку, которую теперь называю своей сестрой и там прошло мое детство. Оно тоже было не радужным, но твоя мать хотя бы не сдала тебя в детский дом.
— Сомнительное достоинство.
— Ты невыносим, — Настя допивает второй стакан рома и встает из-за стола, слегка покачнувшись.
Подхватываю ее, поднимаясь следом. Оказывается, я тоже выпил достаточно, потому что не удержавшись, мы оба приваливаемся к столу и смеемся. До тех пор, пока Настя не оказывается слишком близко и не перестает смеяться. Замирает, глядя на меня на расстоянии пары сантиметров. Не воспользоваться случаем было бы глупо, поэтому я пользуюсь и целую ее в губы.
Глава 50
— Так-так-так… и что это такое? — с улыбкой говорит Наталья, но я напрочь игнорирую ее слова, как Давида, который стоит на крыльце с Никой на руках.