Развод. Не жди прощения

Роса Алиса

— Ну что, на что-то глаз падает? — спрашивает Паша из-за спины.

— Тут у тебя Европа, правильно я понимаю? — оборачиваюсь к нему, изображая интерес. — Россия и Индонезия во втором здании?

— Да, ты верно понимаешь, — он отвечает напряженно. — Ты всегда была наблюдательной.

Только не видела, что муж под носом строил вторую семью. Но в остальном в наблюдательности мне не откажешь. На полу пылью очерчены контуры, не соответствующие многим стоящим вещам.

— С тобой Тимур не связывался? — задаю вопрос как бы невзначай.

—

Ну, о твоем звонке не предупреждал. Хотя мы и связываемся не так чтобы часто, — Паша отвечает обычным тоном. — Он у меня Индонезию покупает.

Вот как? Похоже, муж мутил у меня за спиной еще какие-то делишки, в которые даже не посвящал. Но сейчас меня больше пугает то, что эти двое поддерживают связь. Как бы Паша не рассказал моему бывшему мужу о нашей встрече.

— Ты не знала? — вдруг спрашивает Паша.

Вопрос вбрасывает в кровь адреналин. Хочется оставить его без ответа, но это будет подозрительно.

— Тимур не сообщал, — произношу задумчиво, а потом оживляю голос простотой. — Но ты же знаешь, на мне Франция, некогда во все вникать.

Кажется, Паша принимает мой ответ, а у меня к нему уже нет доверия. Чтобы все срослось, мне важно не допустить утечки. А как — пока даже не представляю.

— Ладно, Европу посмотрела. Показывай городскую Россию, — прибавляю азарта голосу, хотя теперь нервничаю, как перед экзаменом.

Паша ведет во второй ангар. Там пространство разделено на две части. Только треть площади отведена под Россию.

Сначала иду в часть с Индонезией. Тут сплошь реплики на Францию и Британию середины девятнадцатого века, ну и, куда же без нее, та самая мебель из изогнутых лоз, которая носит название «венская».

Мы с Тимуром никогда не рассматривали ее, как стоящий товар. Похоже, он увидел в ней плюсы. Прохожусь по рядам, все выглядит отлично. А как еще, если вещи новые, только лаком покрыть нужно?

— Ты говоришь, Тимур покупает Индонезию, — поворачиваюсь к Паше. — Давно брал? Как часто у тебя поставки?

— Раз в четыре месяца примерно. Столько идет партия, — отвечает он. — Тимуру последний раз отгрузил неделю назад. Твой муж предпочитает брать сразу контейнер, но всего пару раз в год.

То есть, когда я ездила во Францию, Тимур скупал новодел. Вот же говнюк!

Прохожу во вторую часть. Русские городские вещи — это живые легенды, шедевры, раритеты!

Могли бы быть, но тут тоска жуткая. Треть ангара жидко заполнена русскими городскими буфетами в ужаснейшем состоянии. На реставрацию такого хлама уйдет не одна неделя. А еще среди города попадается деревня. Она тоже продается, но за рубеж. Русские такое покупать не будут.

Заканчиваю осмотр и сама чувствую, что на лице кислая мина. Бестолковая поездка. Я потратила время впустую. Ну, почти впустую. Возьму у Паши остаток Индонезии и поковыряюсь в Европе. А такую, как здесь, городскую Россию только на растопку пускать.

— Поступим, как всегда? — спрашиваю у Паши, имея ввиду формирование заказа.

— Да, давай, как в старые добрые времена, —

он улыбается и достает телефон. — Называй номера предметов.

Старые добрые времена прошли. Возвращаюсь к мебели и, проходя по рядам, называю коды с бумажек, прибитых на мебель строительным степлером.

Когда я заканчиваю, он удивленно называет кубатуру — мне удалось процентов на восемьдесят забить один сорока пяти футовый контейнер и то только благодаря Индонезии.

— Прости, больше ничего не приглянулось, — сухо комментирую его удивление.

Мы выходим к машинам.

— По поводу цен, Паш, — произношу тоном, не терпящим возражений. — Я дам за большие предметы не больше восьмидесяти евро. За мелкие тридцать пять самый край.

Паша смеряет меня недовольным взглядом.

— Ты чего-то борзая больно стала, — отвечает колюче и недобро. — У меня такса вообще-то выросла. Сто двадцать и шестьдесят пять евро. Такая теперь история.

Так я и знала, что он начнет кочевряжиться! Придется идти ва-банк.

— Давай тогда начистоту, Паш, — говорю тяжелым голосом, каким врачи сообщают пациентам о неизлечимой болезни. — Наши с Тимуром дорожки разошлись, и сейчас я работаю на человека, который играюче перемелет в труху таких, как вы с Тимуром. Меня и подавно. Я уже пообещала, что достану мебель по низкой цене. Вернусь с пустыми руками — мне конец.

Паша ухмыляется, мол, это не его проблемы. Его-его!

— Ты чего думаешь, тебе будет хорошо, если мой наниматель запишет тебя в список врагов? — цепко заглядываю ему в глаза. — Лучше предложения не будет. Или потом все за бесценок отдашь и еще приплатишь, чтобы тебя оставили в покое. Так что ты выберешь? Влиятельного врага или живые деньги уже сегодня вечером?

37.

Паша не мигая смотрит на меня несколько долгих тягучих секунд. Осмысляет. Взвешивает, могу ли я говорить правду. Взвесь, Паш, как следует взвесь.

Уверена, у Германа найдутся связи и контакты, кто сможет устроить этому сборщику веселую жизнь. Паша уже и не рад будет, что мне отказал, но окажется поздно сожалеть. Я ни секунды не сомневаюсь, что Герман прокатится по нему, как каток. Не остановится, пока не раздавит.

— Ты ведь свою мебель видел, Паш? — включаю в себе Германа и давлю аргументами. — Там реставрации на сто евро за штуку. Я тебе предложила единственно возможную цену, по которой я возьму твой товар.

Он мнется. А я с нового ящика отправляю ему пустое письмо.

— Если деньги нужны, соглашайся и не наживай себе врага, — добавляю для пущей весомости. — Я тебе письмо отправила, в ответ на которое жду предложение.

Паша не двигается. Бегает взглядом между мной и Катей, которая испепеляет его ненавидящим взглядом. Наверняка потом выскажет ему, с какой тварью он связался.

— Ты меня без маржи оставляешь, — тянет он хнычущим голосом. — Как дальше крутиться-то?

— А как хочешь, Паш, — отвечаю холодно. — Если планируешь продолжать крутиться.