Развод. Расплата за обман
Шрифт:
— Я помню. И я маленьких детей люблю. Приходи с Владиком в офис, я…
— С кем?! — От имени брата по позвоночнику бегут мурашки, я холодею.
— С сыном твоим, — и я понимаю, откуда Таня узнала об имени. Ну конечно, моя мать. Чуя неладное, я хватаю со спинки кресла пиджак и пулей вылетаю из кабинета.
Чтобы приехать домой и убедиться, что мое выдранное сердце все еще там и бьется.
Глава 35
От резкого рывка перед глазами становится темно, а низ живота тянет острой болью.
Заглядываю во все комнаты, пока не оказываюсь на большой кухне, завидев знакомую фигуру.
Инна Владимировна стоит ко мне спиной, я слышу ее воркование, и когда она оборачивается, замечаю в руках Колю.
— Дайте мне его, — не так просто развеять остатки ужаса, что я испытала мгновения назад, оттого мой голос звучит громче и требовательнее, чем обычно.
Я почти выхватываю сына из рук свекрови и лишь прижав малыша к себе, выдыхаю громко и шумно.
— Никогда больше так не делайте, — прошу глухо, уткнувшись в Колину макушку и вдыхая его запах. Он действует на меня, как обезболивающее — успокаивает и снижает волнение.
— Прости, — слышу в голосе свекрови сожаление, — ты такая уставшая была, я хотела дать тебе поспать подольше. Услышала, как сынок проснулся, решила его пока развлекать.
Кровь приливает к лицу. Меня все еще коробит от обращения «сынок», но я в который раз за день испытываю неловкость, странно реагируя на помощь.
Ощущаю себя дикой и невежливой, но ничего не могу с собой поделать. Коля так непросто достался мне, после стольких лет в попытках забеременеть, после того, через что пришлось пройти за все это время… Господи, я люблю его больше жизни. Но и асоциальной становиться и обижать бабушку не хочу. Мне всегда мечталось о большой полной семье, я сама рано осталась без родителей на попечении пожилой бабушки. И она долго была для меня всем — папой, мамой, подружкой, самым близким человеком. До сих пор с теплом вспоминаю ее старческие, узловатые пальцы, которыми она расчесывала мои волосы и плела тугие косы.
— Это вы меня простите, — все же говорю матери Марка, — проснулась и не нашла сына, поэтому ужасно испугалась.
— Да куда же он денется, — она с улыбкой смотрит на Колю, и в ее взгляде столько любви и нежности — не передать. Я давно не видела ее такой живой, заинтересованной. Она всегда мне напоминала снежную королеву, красивую и очень далекую, но теперь даже бабушкино сердце оттаивает при виде долгожданного внука. — Ты поешь пока, чтобы молоко было, а я еще посижу с ним, — и добавляет тише, — если ты не против.
— Сначала Колю покормлю, — я вижу, что он уже открывает требовательно ротик, словно ему достаточно только запаха моего и прикосновений, чтобы почувствовать голод.
И все же, на кормление я ухожу в другую комнату, мне неловко, когда при этом интимном процессе находится кто-то третий, и не важно, Марк это или Инна Владимировна.
Сын прижимается плотно ко мне, сжатые в кулак ручки касаются моей кожи, но в этот раз он ест меньше
Я ощущаю это по тому, что не наступает долгожданное облегчение в тугой налитой груди: он с причмокиванием отпускает сосок, и молоко льется прямо за детское ушко.
— Мы так не договаривались, сынок, — мягко журю его, — давай не лентяйничай, тебе нужны силы, чтобы расти и развиваться.
Однако, Коля к еде теряет интерес, я пробую еще раз, но он начинает недовольно хныкать.
— Хорошо, хорошо, я тебя поняла, — целую его в лоб, — насильно сыт не будешь.
И мы выходим в гостиную, где на большом диване уже разложено его плюшевое одеяло и лежат игрушки.
Нехотя, делая усилие над собой, передаю Колю свекрови, и отправляюсь на кухню. Есть особо не хочется, но я накладываю себе в тарелку еду и медленно, задумчиво жую, прислушиваясь к звукам из другой комнаты.
Не могу заставить себя расслабиться, я все так же на страже — кажется, что если Коля закричит, я брошусь к нему, сшибая все на пути. Но слышно только тихое бормотание мамы Марка и оно немного успокаивает, отвлекая от неприятного ощущения в груди.
Выпив большую кружку чая с молоком, я возвращаюсь к сыну и застаю неприятную картину.
Свекровь, держа его на одной руке, другой маленькой ложечкой заливает в приоткрытый рот воды.
— Вы… что вы делаете?
За недолгое время моего отсутствия Инна Владимировна и переодеть его успела. Естественно, в те вещи, что привезла сама, в чужие.
От ее умершего много лет назад сына, и меня кипятком обдает от ужаса происходящего.
— Он ротик так открывал, пить хотел. Да ты не бойся, мы не в первый раз, — и снова прикладывает ложку к его рту. Маленькую совсем, серебряную, которой дома у нас до этого момента я ни разу не видела.
Я в три шага сокращаю расстояние между нами и решительно требую:
— Отдайте Колю. Ему нельзя пить воду.
Ловлю недоуменный взгляд, будто я сказала дикую чушь, но все же с трудом, женщина подчиняется и передает ребенка мне. На этот раз взгляд у нее оскорбленный:
— Что значит нельзя воду? Как же без допаивания?! Всех детей всегда поили и ничего.
Я молчу, сцепив зубы, чтобы не перейти на повышенные тона. Она просто не знает, какого труда мне стоило сохранить молоко для ребенка! Как я мучилась с молокоотсосом, сначала ручным, до боли сжимающим соски, а потом электрическим — но все таким же неприятным! Как долго мне приходилось стараться, чтобы нацедить первые драгоценные капли и постараться, чтобы ребенок не перешел на смесь, а ел как положено!
Меня раздражает сейчас все.
Что я в этом доме, с этой женщиной. Что на сыне вещи Владика, что она поит его водой. Перед глазами от гнева плывут мошки, и я еле контролирую себя, чтобы от злости и страха не сжать слишком сильно хрупкое тело моего сына.
— Просто так не делайте! Это предписание консультанта по грудному вскармливанию.
— Но Владику…
— Он не Владик! — рявкаю я, потеряв терпение. За спором мы совсем не слышим, что домой вернулся Марк, застывший сейчас на входе в комнату. Без пиджака, рукава белой рубашки закатаны, обнажая сильные руки.