Развод. Расплата за обман
Шрифт:
И если уж говорить о тихом спокойном счастье, то именно таким я его и представляю. Рядом с сыном и… бывшим мужем.
Господи, я вообще в своем уме?
Выхожу из душа, пока фантазии не завели меня слишком далеко. Забота Марка так подкупает, что мое сердце начинает таять, а я не могу этого допустить. Не потому что капризничаю и хочу усложнить и без того нелегкую ситуацию, отнюдь нет.
Я боюсь ошибиться второй раз.
И именно поэтому заставляю вспоминать себя все самое плохое.
Смерть Владика, клуб с
В общем, из ванной комнаты я выхожу еще злее, чем уходила, но эта злость правильная — она дает мне силы.
Поэтому я решительно захожу на кухню, где в качелях лежит мой сын, а рядом с маленькой ложкой приплясывает свекровь — видимо, опять желая напоить Колю.
— Да что ж это такое, Инна Владимировна! — восклицаю я, и она от неожиданности дергает рукой, проливая содержимое на пол. — Вы опять его поите?!
— Это укропная вода! — отвечает она, поджав губы, — вы сами сказали, что у Коленьки болит живот, и я утром успела за семенами съездить. Пока ты мылась, сварила. Ее надо от животика…
— От животика у него сироп, — я подхватываю сына на руки и ощущаю под штанишками отсутствие памперса.
— Знаю я ваши сиропы, сплошь одна химия! — горячо восклицает женщина, — а укроп натуральный, ты и сама попить можешь, и ему сейчас в чистую ложку налью.
— Так, все, Инна Владимировна. Идите пожалуйста, домой, дальше я справлюсь сама. Спасибо, что присмотрели за Колей, я вам очень благодарна. Но сегодня нам надо побыть одним.
Без воды, укропа, голопоства и ползунков от мертвого брата мужа, добавляю мысленно и плечами передергиваю, так ужасно это звучит.
Инна Владимировна оскорбляется. Все мысли и чувства по поводу моих слов написаны крупными буквами на ее лице. И мне снова немножечко стыдно, что я выдворяю ее из дому, но иначе никак.
Слышать меня она не желает, а позволить забавляться с Колей, как с игрушкой и экспериментировать всеми народными способами, я не дам. В конце концов, это я — его мать.
— Вот так, — говорит она медленно, — я думала… думала, ты о сыне своем заботишься. И хочешь ему как лучше.
— Именно это я и делаю, — отвечаю спокойно, не позволяя словам сделать мне больно. Я правда стараюсь, как умею, заботиться о сыне и любить его. Наверное, есть мамы лучше. Возможно, даже Инна Владимировна была лучше, чем я.
А сейчас она делает странные вещи, и это уже небезопасно.
Но вместо того, чтобы продолжить конфликт, мама Марка сдувается как-то вся. Плечи поникают, губы выгибаются скобочкой вниз. Даже взгляд будто тухнет.
— И когда мне можно будет прийти к Коле снова? — и смотрит на него так затравленно, что я ощущаю себя жестокой тварью, и становится внезапно жалко ее так. Чисто по-человечески.
Она же не от хорошей жизни начала себя так вести…
— Инна Владимировна, — говорю очень мягко, но твердо, — я
— Хорошо, хорошо, — мы с сыном провожаем ее на выход, а она идет и оборачивается на Колю, — только вы уж зовите меня почаще. Я ведь его так люблю! Сыночка нашего.
А я в очередной раз сжимаюсь от этих слов.
Глава 45
Остаться с Колей вдвоем дома так уютно и спокойно. Я не торопясь кормлю его, а потом мою. Ко времени, когда начинаются колики, я уже готова — сироп, теплая пеленка, массаж живота.
И в этот раз крики уже не страшат, главное, я знаю, что нужно делать.
— Видишь, малыш, я справляюсь! — шепчу ему на ушко почти гордо, радуясь первым победам.
Конечно, мне все еще тяжело, тянет шов и ближе к вечеру отваливаются руки и спина, но зато никто не пытается причинить «пользу» сыну вопреки моим словам и здравому смыслу.
Я понимаю, что два наших поколения совершенно по-разному воспитывали детей, были другие нормы и стандарты. И я готова принять, что со мной или моим мужем поступали так, как это делает Инна Владимировна. Наверное, мы и сок пили с трех месяцев, и ничего, выросли.
Но Коле нужен особый уход. А мне — чтобы мое слово, как матери, оставалось последним и самым весомым.
И все же, мне очень жаль маму Марка.
В раздумьях о том, как все запуталось, я укладываюсь в кровать вместе с сыном, и сама не замечаю, как засыпаю.
…в комнате сумеречно. Я просыпаюсь, медленно моргая, пытаясь сориентироваться. Первым, что замечаю — легкость в руках, нет привычной тяжести младенческого тела.
Открываю глаза шире и первое, что замечаю — лицо Марка. Так близко от меня, что даже в полумраке комнаты вижу блеск в его глазах, и протянутую ко мне руку — руку, которая почти коснулась моего плеча.
Я перевожу взгляд вслед за его движением и замечаю…
О господи, домашнее платье, такое удобное для кормления, распахнуто с одной стороны и я полулежу, перед своим мужем с бесстыдно оголенной грудью, к которой он тянет руку!!
— Ты что? — шарахаюсь от него в сторону, скрещивая перед собой руки. Дыхание сбивается, от двусмысленности ситуации румянец заливает лицо и сползает по шее. Господи, как это ужасно!
— Прости, Мира, — Марк отодвигается, поднимая ладонь кверху, на его лице явное смущение, — я переложил Колю в кроватку и просто хотел прикрыть тебя пледом. Ничего… неприличного.
Говорит и горько хмыкает после паузы. Я отворачиваюсь, чувствуя как сердце болезненно толкается в грудь. Сажусь, отворачиваюсь от Соболевского и поправляю завязки и застежки, затягивая вырез плотнее.