Развод. Во власти предателя

Вирго Софи

Он отделяет каждое предложение, делает тягучие паузы между словами, и чем дальше говорит, тем сильнее у меня челюсть к полу приближается.

Нет, ну правда, как он может говорить мне подобное? Я ему никогда не закатывала пустых истерик, никогда не требовала того, что могло бы навредить его бизнесу, я была мягкой, уступчивой, понимающей, и сейчас не заслужила вот такого.

— От какой игры, Игорь? Ты сам себя слышишь? Это не мне должно быть стыдно. Не мне должно быть противно. Первое, я не просила тебя перекраивать свои планы, не

просила, это твое решение, твой выбор, и не надо переводить на меня стрелки.

Встаю с кушетки, делаю шаг к нему, хочу, чтобы он видел мои глаза, понял все, но встречаюсь с равнодушием. Мой голос для него, словно писк комара, это отчетливо читается по его взгляду. И ранит, полосует.

Глупое сердце хочет верить каждому его слову, хочет верить, что он перекроил из-за меня свое расписание, приехал и тем самым сделал шаг навстречу, показал, что я для него важна, но разум говорит, что все это ложь, говорит, что это обманка, пыль в глаза, и почему-то не знаю, к кому мне прислушаться, к разуму или к сердцу.

— Очень интересно, очень, но, я так понимаю, есть еще и второе? — когда я выдерживаю небольшую паузу, чтобы собраться с силами, Игорь подгоняет меня, и я, тяжело вздохнув, продолжаю.

— Да, есть и второе. Мне интересно, почему тебе не стыдно вот так смотреть мне в глаза и нагло врать? Ты решил, что можешь попросить свою любовницу забрать меня из больницы и отвезти домой? Ты хоть понимаешь, как это выглядит со стороны? Ты хоть понимаешь, как это жестоко?

Только почему-то кажется, что не понимает.

— Господи, Игорь, да это садизм чистой воды, садизм. Неужели ты не понимаешь, что это уже слишком даже для тебя? Слишком, — последнее выкрикиваю ему прямо в лицо и тычу пальцем в грудь до боли, правда, больно, только мне.

Глаза мужа вспыхивают яростью такой дикой, свирепой, от которой все внутри ежится, сжимается, но я стою и продолжаю смотреть на него. Неважно, что коленки трусятся, он хватает меня за запястье, но просто держит, не сжимает до боли, не отводит руку в сторону, а просто держит на расстоянии, чтобы мне не было так больно.

— Что ты несешь? Я тебе еще раз повторяю, да, я хотел отправить за тобой водителя того, который был закреплен за тобой, но, поговорив с тобой по телефону, понял, что тебе важно, чтобы забрал я. И вот я здесь. Посылать за тобой Дарину не собирался. Ты за кого меня держишь? Она всего лишь девка, а ты, жена. Не чувствуешь разницы?

— Вот только она была здесь, мне не привиделось, и, когда я ей сказала про то, что с ней не поеду, она ничего не сказала, просто промолчала, не стала унижаться, — отвечаю ему в тон, потому что я тоже не дура или...

Нет, господи, а может быть, она из-за этого кривила губы? Может быть, она действительно пришла сама по себе, а услышав, что Игорь отправил за мной человека, занервничала, и ей стало неприятно? Да нет глупости, я просто хочу в это верить, поэтому так и рассуждаю.

— Хватит мне врать. Пожалуйста, Игорь, хватит.

Я ничего уже в этой жизни не хочу, ничего, кроме как родить здорового ребенка. Хватит трепать мне нервы, я тебя умоляю. Оставь ты меня уже в покое. Тебе мало того, что ты и так меня сломал? Хочешь окончательно добить, до пинать?

Не в состоянии справиться с нахлынувшими эмоциями, срываюсь окончательно.

— Прекрати истерику. Сама себя сейчас доводишь до ручки. Я тебе уже сказал все, верить или нет, твоя проблема. А сейчас — домой.

Глава 26

Лиля

— Мама, мамочка, ты вернулась? — едва я переступаю порог дома, как на меня летит дочка с распростертыми объятиями.

Она хочет запрыгнуть мне на руки, хочет, чтобы я покружила ее, но я опускаюсь на корточки и обнимаю ее так. Как бы то ни было, я не хочу потерять ребенка, не хочу, а малышке еще надо объяснить, что пока мама не может поднимать ее, надеюсь, она поймет.

Жаль, что Игорь до сих пор ей не сказал, что у нее скоро появится братик или сестричка. Сейчас мне было бы проще. Я бы не видела в глазах дочери легкие ноты обиды и непонимания. Раньше я ей никогда не отказывала в такой ласке, а тут нонсенс, что-то страшное.

— Надюш, врач маме пока запретил поднимать что-то тяжелее чашки, понимаешь? — муж присаживается к нам и отвечает на безмолвный вопрос ребенка. — Какое-то время нам надо маму очень сильно беречь. Понимаешь? Мы ведь хотим, чтобы она у нас была здоровая и счастливая?

— Конечно, хотим, конечно, хотим! — продолжая крепко обнимать меня за шею, отвечает отцу дочка. Да ничего лучше он сейчас не мог придумать, но хоть что-то, уже легче и все равно чувствую себя как-то гадко. — Мамочка, мы о тебе позаботимся.

Сидим так в коридоре еще несколько минут, пока Надюшу не отпускает, а потом муж отвлекает ее, а я иду и принимаю душ. Как же это приятно по-человечески искупаться. Дома сразу начинаешь чувствовать себя человеком.

Да, я понимаю, что я была в хорошей палате с отдельным санузлом, но все равно, это больница и в ней я не могла спокойно мыться. Мне все равно было как-то не по себе. Детские годы дали о себе знать.

Я вспомнила, как было в городской больнице, какие там были условия. До сих пор с ужасом вспоминаю засунутый шланг в канализационное отверстие, причем глубоко засунутый, и из этого шланга мы мылись. Фу, очень противно, при том, что в соседнем помещении для комиссии была хорошо оборудованная ванна с обычным краном.

Но нет, пока нет комиссии дверь туда была закрыта, да и открывалась она именно во время ее прихода. Не знаю, может быть в больших городах такого абсурда и не было, но в том городке, в котором я изначально родилась, в маленьком и уютном, был вот такой кошмар. А что мы дети могли против хабалок-медсестер? Ничего, только молча обмывать этот шланг и терпеть.