Разводящий еще не пришел (др. изд.)
Шрифт:
Со двора хорошо был виден город, с одноэтажными и двухэтажными домиками, разбросанными вдоль железной дороги. С севера почти вплотную примыкали военные казармы, обнесенные кирпичной стеной, с востока — заводская строительная площадка с бараками и башенными кранами, похожими издали на стадо жирафов, а дальше вокруг простирались лес и горы. Гремя цепью, поднялся Сыч. Собака встала на задние лапы, а передними уперлась в грудь Дмитричу, скуля и ласкаясь.
— Ну чего тебе, жрать захотел? Пошел вон! — Хозяин пнул ее ногой и направился к дощатому закутку, откуда слышалось гоготание гусей. Дмитрич начал считать
— Пятьдесят. Вроде бы и неплохо. А можно иметь больше. Можно.
Потянуло в овчарню, потом в коровник, заглянул в свинарник. Здесь он почесал бока двум жирным боровам. Дмитричу приятно было рассуждать о своем хозяйстве, подсчитывать, прикидывать.
— Пятьдесят гусей — раз, — загибал Дмитрич палец, — десять барашков — два, корова — три... Вот тебе и колхозная жизнь! Веки вечные жить бы при ней... — Савушка! — окликнул он приемного сына, показавшегося во дворе. «Эх, парень, и за что тебя судьба пришибла? Вот так из-за угла шибанула, и живи теперь не в своей тарелке. А может быть, это и лучше — смирненький, податливый», — рассудил Дмитрич, глядя на приемыша. — Савушка, присядь-ка, — показал Дмитрич на опрокинутый ящик-кормушку. — А как у нас, Савушка, с этим минимумом трудпалочек? Это ведь очень сурьезная вещь.
Савелий извлек из кармана замусоленную тетрадь, послюнявил палец и, полистав обтрепанные листки, сказал:
— В порядке, батя. Вот это мои палочки. Их уже тридцать пять штук. А вот эти ваши. Мамаше надо подтянуться. Могут из колхоза выпихнуть.
Дмитрич посмотрел на Савушку: «Гусенок ты, гусенок! Выпихнуть... Кто же это может сделать, коли соблюдается минимум?»
— А кто у нас новый квартирант? — поинтересовался Савушка.
— Врач. Книжек у него уйма!
— Может, он полечит меня? — прошептал Савушка и задумался.
Он не помнит отца и мать. Слышал от других — они погибли на фронте в первый год войны, когда ему было три года. Его взял к себе Дмитрич. В шестнадцать лет обнаружилась какая-то болезнь: он вечно не высыпался, сколько бы ни спал, хоть двадцать четыре часа подряд. Врачи говорят — пройдет, но вот который год его туманит и клонит ко сну, и он всегда будто полуживой, хотя болей никаких...
— Насчет этого сообразим, Савушка, опосля, — сказал Дмитрич, толкая в плечо уже прикорнувшего приемыша. — Почисть овчарню, а я схожу к полковнику. Слышал, занедужил Водолазов, яблок снесу.
Михаилу Сергеевичу Водолазову нездоровилось: по ночам ныли раны, а когда они не ныли, — такого он не помнит. И все же раньше так паршиво себя не чувствовал. Расклеился с того момента, как вручил полковнику Гросулову рапорт об уходе в запас. Пришлось сходить в санитарную часть полка. Хорошо, что накануне отозвали старшего врача в Нагорное, тот отправил бы в госпиталь: он знал одно средство против болезней — госпитализацию, за что Водолазов недолюбливал старшего медика, называл перестраховщиком.
Дроздов послушал полковника, посоветовал денек-другой отлежаться дома: «Это у вас, товарищ командир, от переутомления. Пройдет». — «И то правда, — обрадовался Водолазов. — Пройдет!»
Будто бы особых болей и нет, а на душе скверно. Полковник встал с постели, вышел на улицу. Дом, в котором он жил, стоял на возвышенности, у обрыва реки. Речушка мелководная — по колено воробью, но быстрая, горная. Вода билась о камни, шумела и пенилась. Водолазов вслушивался в ее неугомонный рокот, и становилось как-то покойнее. Но стоило только перевести взгляд на постройки военного городка, раскинувшегося подле села на взгорье, перехватывало дыхание, и тревога вновь овладевала им. «Черт знает что!» — шептал Водолазов и спешил во двор, садился на скамеечку, мрачный и скучный.
Завтра в полку будут подводить итоги социалистического соревнования, и Бородин обязательно вспомнит о предложении лейтенанта Шахова, а Крабов, как всегда, начнет бурно возражать: «Это же противоречит «Курсу стрельб».Чепуха, а не идея! И без того хватает неприятностей». И конечно, упрекнет Узлова за его поведение: «Сколько мы цацкаемся с этим лейтенантом, а воз и поныне там!» Наговорят друг другу колкостей, а домой пойдут вместе, вместе пообедают.
Алеша скатился с крыльца, подбежал к Водолазову и отвлек от нерадостных мыслей. Михаил Сергеевич усадил внука на колени, достал из кармана тюбик с таблетками, но, подумав о чем-то, швырнул лекарство за ограду.
— Что это, деда? Что ты бросил?
— Пустяк, безделушка...
Алеше все нравилось в дедушке: и мягкие, слегка поседевшие волосы, и всегда чисто выбритое теплое лицо, и сильные, широкие плечи, на которых он не раз сидел.
— Ну, что же ты притих? Иди встречай маму...
Алеша соскочил на землю, приложил руку к белой панамке и отчеканил:
— Слушаюсь, товарищ полковник! — И шмыгнул в открытую калитку.
Водолазов хотел было идти в дом («Почитать газеты, — может, отвлекусь от этой хвори»), но тут во двор вошел Дмитрич. Он держал в руках пухлую кожаную сумку.
— Прошу разрешения. — Сазонов чуть наклонил голову и продолжал: — Слышал, слышал. И здорово прихватила хворь-то?
Водолазова всего передернуло: «Этого еще недоставало — все село знает. Ну и ну». Он подвинулся немного, уступая место на скамейке Дмитричу.
— Не беспокойтесь, товарищ полковник. Мы люди занятые, сидеть нам нет времени. Вот яблок принес. Продукт отменный, особенно тогда, когда недуг у человека.
— Спасибо, Дмитрич. Из своего сада?
— Угадали, товарищ полковник, со своего. Фрукт в Сибири — редкая штука. Труда большого и умения просит он. Но мы, — Сазонов вытянул вперед тяжелые, с толстыми пальцами руки, — не привыкли лодыря гонять. Ночью на посту у фермы стоишь, днем на своем участке колдуешь — изогнешься так, что спина криком кричит. — Сторож помолчал, окидывая дворик любознательным взглядом. — Десяток али два возьмете?
— Давай уж три десятка.
Водолазов начал отсчитывать яблоки, раскладывая их на скамейке. Дмитрич советовал, какие взять:
— Это только по внешности хорошо, а изнутри не тае, вот возьмите это: платьице бледненькое, а там за кожицей — один сахар, язык проглотишь.
Водолазов полез в карман за деньгами. Дмитрич, чуть скосив глаза на полковника, застыл в ожидании.
— Благодарствую, товарищ полковник. Фрукт для больного человека — лучшее лекарство. Желаю вам скорейшего здоровья. — Он собрался уходить, но вдруг присел на скамейку. — Наш председатель, Околицын Матвей Сидорович, совершенно измотался. Собирается к вам за подмогой. Машин не хватает для вывозки зерна... Нонче все спешат...