Разводящий еще не пришел (др. изд.)
Шрифт:
— Работаете?
— Ага...
— Рамочки для ленинской комнаты делаете?
— Рамочки... Плотник я...
— Знаю. Но вы прежде всего солдат! — повысил голос Рыбалко.
Солдат, видимо, понял свою оплошность, схватил лежащую на верстаке пилотку, вздернул руку к голове.
— Здравия желаю, товарищ старшина, — глуховатым голосом произнес солдат, глядя куда-то мимо Рыбалко.
— Доложите, чем занимаетесь.
— Я? Плотничаю. Сержант Петрищев велел сделать рамку для стенгазеты. — На лице Волошина выступили красные пятна. Он стоял перед Рыбалко, тяжелый и тихий. И все это - красные пятна на лице, полуопущенные светлые ресницы, неподвижно висящие руки, неуклюже надетая на коротко остриженную голову пилотка, запыленные сапоги и топорщившаяся над ремнем гимнастерка — как-то в один миг охладило Рыбалко, вместо горячности вызвало в нем жалость. «Что ж я так... строго... Ведь он еще совсем не обкатан жизнью военной... Эх ты, в лесу, что ли, рос?» — с горечью подумал Рыбалко и, сев на верстак, предложил Волошину папироску.
— Не курим мы, — отказался солдат и потянулся за фуганком, но не взял инструмент, а лишь переложил его с места на место.
— Снарядным нравится служить? — спросил Рыбалко. Волошин молчал. «Робок ты, братец, робок, — думал старшина. — Ничего, обкатаем, потом дома не узнают, орлом прилетишь в свое родное гнездышко». Он понимал, сколько придется затратить сил и умения, чтобы вот из этого парня получился настоящий солдат: он любил бойких людей, могущих при случае постоять за себя и способных найти верный выход при любых обстоятельствах. А что Волошин сам просится в наряд, Рыбалко не верил. «Вернее всего, — рассуждал он, — просто податлив, а другие пользуются этим. И Петрищев же хорош, не смог разобраться».
— Кто вам поручил эту работу?
— Сержант... Похлопочите, чтобы в хозвзвод определили. — Волошин чуть вскинул голову, посмотрел на Рыбалко просящими глазами.
— Разве не нравится в огневом взводе?
Солдат промолчал.
— В наряды ходить лучше?
— По мне это... Выстрелов боюсь я... Похлопочите...
— Привыкнете, товарищ Волошин, я вам помогу, будете хорошим артиллеристом.
И только под вечер старшина заглянул в библиотеку. Устя собиралась домой. Рыбалко попросил жену найти интересную книгу, такую, которая «схватила бы за душу первогодка, да так, чтобы солдат враз понял, какой род войск главнейший».
— Нет такой книги, — отмахнулась Устя.
— А ты найди... Такая книга должна быть...
— Знаешь. Максим, ты ведь не замполит, а старшина батареи, и не командуй мной. Нет у меня такой книги.
— Есть, Устиша. — Рыбалко смотрел на нее таким добрым взглядом, что жена невольно смягчилась.
— Разве поискать, что ли...
— Поищи... Эх, какой же он робкий, этот Волошин!.. А я на него еще нашумел...
— Ты на всех шумишь, — заметила Устя, подавая книгу. — Вот эта подойдет?
— Как раз! — прочитав название книги, воскликнул Рыбалко. — Я побежал. Приду не скоро, ужинай одна.
— Это к нам, Митя...
— Пущай едут, места хватит.
— Опять, наверно, офицер от Водолазова.
— А может быть, и сам генерал. Генералы тоже мотаются по Расее, нонче есть жилье, а завтра нету. Ты поди, Дарья, на свою ферму, я сам приму...
Ко двору подъехала крытая брезентом легковая машина. Из нее сначала вышел солдат-водитель, затем высокий большеголовый офицер с медицинскими погонами на тужурке. Он окинул взглядом обширный двор, добротный, городского типа дом с верандой, фруктовый сад (ветки деревьев гнулись под тяжестью плодов), хозяйственные постройки — небольшой закуток под шиферной крышей и сарай, подле которого заметил собачью конуру.
— Это у нас вроде постоялого двора, — словоохотливо пояснил солдат, подойдя к калитке. — В полку квартир не хватает, многие офицеры поначалу живут у Дмитрича. Сазонов, этот самый Дмитрич, человек хозяйственный и приветливый.
С крыльца сошел мужчина лет под шестьдесят, в ситцевой сорочке и солдатских брюках. На ногах у него были порыжевшие кирзовые сапоги.
— Принимай, Дмитрич, жильца, полковник Водолазов просил устроить, — обратился к нему шофер, как к старому знакомому.
Дмитрич открыл калитку и без лишних слов предложил:
— Прошу, заходите и располагайтесь... Багаж какой у вас есть? — спросил он, разглядывая капитана медицинской службы. «Глаза-то какие свирепые», — отметил Дмитрич и принялся сгружать многочисленные тюки и чемоданы.
...За окном высились горы. Освещенные нежно-розовым закатом, они напомнили врачу родной Кавказ, Нальчик, где прошло его детство и юность. Позабыв о том, что надо распаковать книги, он все смотрел и смотрел на молчаливые громадины, которые всегда волновали его своим видом. Бой часов, неожиданно зазвучавший над головой, прервал мысли о родном крае. Часы висели под самым потолком — круглые, увенчанные летной эмблемой. Они издавали мягкий, мелодичный звон. Довольно просторная комната имела два окна, между которыми стоял письменный стол с чернильным прибором, у глухого простенка — железная кровать, покрытая верблюжьим одеялом. В углу — вешалка, тоже, как и часы, украшенная пропеллером.
— Да ведь это гостиница! — воскликнул Дроздов. Он разделся, повесил шинель, опустился в кресло. — Ничего, жить можно.
За дверью послышались шаги.
— Можно к вам? — Дмитрич робко перешагнул порог. Его маленькие глазки остановились на багаже.
— Это книги, — сказал врач.
— А здесь?
— Книги.
— А тут?
— Книги, папаша...
— Первый раз вижу, чтобы военный таскал столько книг. Кто же вы будете, если не секрет?
— Врач, Дроздов Владимир Иванович.
— Ага! — о чем-то подумав, обрадовался Дмитрич.
— Вы начальник гостиницы? — спросил Дроздов.
— Что вы, это мой дом. Я колхозник, ночной сторож.
— Хорошо живете. Мебель, часы...
— А-а, — протянул Дмитрич, — квартировал у меня летчик с семьей, Герой Советского Союза, товарищ Морозов. Здесь неподалеку имеется аэродром. Несчастье случилось с летчиком. Разбился в горах. Жена с ребятишками уехала. Вещички — они напоминают о любимом муже. А это — лишняя боль, лишняя... Вот, я и полагаю, бросила она их... У меня же они денег не просят и питания для них опять же не требуется... Так вот и стоят... Устраивайтесь, не буду мешать, о цене за комнату потом поговорим. — Он вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
«Ночной сторож, а глаза совсем свежие. Спит на дежурстве!» — решил Дроздов и начал распаковывать вещи.
Квартирантов, главным образом военных, перебывало у Дмитрича не один десяток. Были и гражданские с новостройки. Жил с неделю иностранец — не то англичанин, не то американец, какой-то важный турист. Все ходил по комнате, курил трубку, ругал русские морозы. Деньжищ у него была уйма, возьмет пачку, и на, Дмитрич, ступай за виски. Не считал деньги-то. Дмитрич привык к жильцам. Но вот этот, новенький, почему-то не понравился. «Взгляд, как у следователя, аж оторопь берет, — рассуждал Сазонов, выйдя из дому. — Ничего, как бы он ни смотрел, а денежку платить будет».