Разводящий еще не пришел
Шрифт:
— Вам, выходи, выходи. Раздевайся до пояса.
— Бороться, что ли, будем? — рассудил Цыганок. Он нехотя вылез из окопа, подергивая узкими плечами. Знал Цыганок, что старшина увлекается вольной борьбой и. несмотря на свои сорок лет и ранения, участвует во всех спортивных состязаниях. — Я вас не одолею, товарищ старшина. Сами знаете, писарем работал, мускулами не успел обрасти.
У старшины задергались усы. «Ты меня своими остротами не остудишь», — подумал Рыбалко.
— Раздевайся! — приказал он, снимая с себя ремень и расстегивая тужурку.
Цыганок повиновался.
— Подержи, Паша, гимнастерку, да смотри не испачкай о землю, стирать придется, а я еще не наловчился прачкину работу выполнять.
— Сорочку тоже снимай, — нетерпеливо бросил Рыбалко, еле сдерживая себя, чтобы не накричать на солдата: медлительность и многословие Цыганка подогревали старшину с каждой секундой.
Перед малорослым, с неразработанной мускулатурой Цыганком Рыбалко выглядел довольно внушительно.
— Сейчас побежим вон до того курганчика, — показал старшина. — Петрищев, засекай время.
— Наперегонки? — удивился Цыганок, глядя на седеющие виски и иссиня-черные усы Рыбалко.
— Наперегонки, — ответил старшина, выбирая место старта. «Я ж тебя сейчас раскушу, художник», — продолжал гневаться в душе Рыбалко.
Они встали в ряд. Петрищев взмахнул рукой:
— Пошли!
Вначале бежали локоть в локоть. Рыбалко искоса посматривал на солдата, тот частил ногами, широко открыв рот.
— Носом дыши, — подсказал старшина.
— Понимаю.
— Понимаешь, а «сачкуешь». Умник нашелся. Для чего присягу принимал?
— Служить верно нашему Отечеству. Об этом мне каждый день Санька Околицын, наш взводный агитатор, толкует. И я согласен с ним, — словоохотливо ответил Цыганок. — Только мне кажется: батареец из меня не получится. Ростом не подхожу. В дальномерщики с радостью пойду. Похлопочите, товарищ старшина, девять классов образования имею, геометрию и тригонометрию назубок знаю. Книжку вчера достал, какой-то И. Т. Кузнецов написал — «Стрельба с дальномером». Мне эта специальность очень по душе... Геометрия — это не станины разводить или банником работать, — продолжал Цыганок, как будто не бежал, а сидя беседовал.
— Замолчите! — крикнул Рыбалко и забеспокоился: «Самому бы не опозориться. Ишь, как кроет, с разговорчиками, и не отстает». Кальсоны липли к телу, капельки пота покатились по щекам, попали на губу. «Десяток лет сбросить бы», — подумал старшина. Но желание «раскусить» солдата, а сейчас уже желание не уступить в беге «салажонку» гнало прочь мысли о возрасте, и он, тяжело дыша, размеренно бежал по мягкому полю, покрытому порыжевшей травой.
Цыганок не отставал. Рыбалко слышал его дыхание и удивлялся: оно было таким же, как в начале старта. «Ну, конечно, хитрюга», — сделал вывод Рыбалко. Лицо у него стало синим, с темными прожилками на щеках. Цыганок затревожился:
— Может, хватит, товарищ старшина?
— Жми, — с тяжелым продохом ответил Рыбалко.
— Да ведь помрете! — выпалил Цыганок.
«Я тебе помру», — хотел старшина крикнуть, но и собственного голоса не услышал. Гулко билось сердце, но уступить — не в его характере. «Молодо-зелено такое говорить старому солдату. Что потом скажешь о своем старшине? — шевельнулась мысль в голове Рыбалко. — Потом хоть из армии уходи. Нет, товарищ Цыганок, останавливаться мне нельзя».
— Я не могу, слышите, товарищ старшина, не могу.
«Хитрит, сманивает». Рыбалко напрягся: до окопа оставалось не более ста метров, уже слышались выкрики солдат: «Цыганок, открой второе дыхание!», «Цыганок, двойную порцию получишь на обед!»
Рыбалко смахнул пот с лица и увидел впереди себя узкую, облитую потом спину Цыганка. «Салажонок, опередил все же», — не ревниво, а с радостью заключил старшина.
Он молча оделся, молча пожал руку Цыганку и, направляясь к своему мотоциклу, вдруг обернулся, погрозил пальцем:
— Я те покажу, как сушится порох! Понял? — и вскочил на сиденье, с шумом, на полном газу перескочил через кювет и вскоре скрылся в облаке дорожной пыли...
— Думал, помрет усач. Даже испугался. — надев гимнастерку, весело начал рассказывать Цыганок.
— А сам как? — поспешил спросить Петрищев, еще не веря, что этот щупленький солдатик оказался выносливее самого Рыбалко.
— И не спрашивайте, товарищ сержант, все внутренности перемешались. Теперь не пойму, где сердце, а где селезенка — кругом стучит, даже в пятки отдает, — засмеялся Цыганок и похлопал по плечу Волошина: — Понял что-нибудь, Пашенька? Нет? Теперь мне замковым до гроба служить. Скидки на малый рост не будет. Одним словом, артиллерия! Работай банником, разводи станины. Вот так, Пашенька. Придет время, и тебя, Волошин, раскусят. А как же, Пашенька, воинская служба, она, как наждачная бумага, всю ржавчину счищает.
Павел потянулся за лопатой Цыганка и начал молча соскабливать с нее землю. Петрищева это покоробило:
— Товарищ Цыганок, встать! Возьми лопату, надо углубить нишу для боеприпасов, остальным — замаскировать дерном землю.
Углублять пришлось на целый метр. Под конец работы Цыганок с трудом разогнулся: болела спина, на руках мозоли. «Что-то надо придумать, к врачу, что ли. сходить», — глядя на свои ладони, подумал он.
После отбоя в казарме наступила тишина. Цыганку не спалось. Он слышал, как у двери вышагивал дневальный: топ-топ, топ-топ.
У Цыганка гудело и ныло все тело. Раньше, бывало, только он прикоснется к постели, мгновенно смыкались глаза, а нынче нет — сон не приходит и в голову лезут разные мысли.
«Я те покажу, как сушится порох», — пришли на ум слова старшины, и на душе у Цыганка немилосердно заскребли кошки. Он вспомнил солнечную Одессу, вспомнил Тоню, веселых грузчиков — туда бы ему сейчас, туда. Артиллерист из него не получится, не того он калибра.
Топ-топ, топ-топ — будто по голове прошлись. Цыганок сбросил одеяло, ощупью нашел сапоги, достал из кармана брюк спички, папиросы и направился к выходу. Жмурясь от света, он закурил, покашливая.