Разящая стрела амура
Шрифт:
— Не желаете ли перейти улицу? — спросил он у девушки в еще чистой юбке, которая нерешительно мялась на краю тротуара.
Та посмотрела на работягу и спросила:
— А сколько вы берете?
— Всего два су и вы окажетесь на другой стороне без единого пятнышка грязи!
Девушка заглянула в свой тощий кошелек, потом печально взглянула на свою новую юбку и положила в руку работяги две монетки.
— Одну минуту, мадмуазель, — работяга сунул монеты в карман, а затем одним прыжком оказался на середине улицы.
Сообразив, что ее подло обворовали, девушка начала всхлипывать от обиды, а ловкий мошенник остановился на другой стороне, поджидая новую жертву.
Ариадна Парисовна, наблюдавшая эту сцену из окна кареты, нахмурилась как грозовая туча.
— Эй, ты! — крикнула она работяге, вылезая из
— Что угодно, ваша милость? — тот подбежал ближе, на полусогнутых ногах — Хочешь заработать луидор? — спросила госпожа Эйфор-Коровина, поджав губы.
— Конечно, ваша милость, — поклонился работяга и задрожал от жадности.
— Тогда ступай к черному ходу и жди пока тебе откроют, — приказала Ариадна Парисовна и начала подниматься по лестнице, вслед за Верой Николаевной, которая от щипков перешла к мелкому хихиканью, которое нравилось мамаше Пуатье еще меньше, чем щипки.
Поднявшись на пару ступеней, потомственная ведьма обернулась и крикнула кучеру, показывая на плачущую девушку на другой стороне улицы.
— Отведите вон ту несчастную и отвезите, куда она скажет!
Кучер вздрогнул, ему показалось, что он ослышался.
— Отвезти в ваше заведение, госпожа Гурдан? — переспросил он.
— Отвези, куда она скажет! Совсем оглох, болван?! — для острастки Ариадна Парисовна замахнулась на кучера зонтиком.
Тот моментально обернулся к дрожащей девице и крикнул:
— Эй, ты! Госпожа оказывает тебе большую честь! Садись в карету!
В этот момент на его голову обрушился удар, изумленный кучер обернулся и его рука невольно поползла творить крестное знамение. Его госпожа стояла на самом верху лестницы и лицо ее побледнело от гнева. У кучера не возникло ни малейших сомнений, что ударила его именно она.
— Святой Франциск, — пробормотал он и снова обратился к обмершей от удивления девушке. — Стойте там, мадмуазель, сейчас я разверну карету и подъеду к вам!
— Вот так, — пробормотала госпожа Эйфор-Коровина и спокойно вошла в огромные дубовые двери, которые услужливо распахнул перед ней привратник Шуазеля.
Мамаша Пуатье смотрела на Ариадну Парисовну с явным недоумением. На ее лице отразилась напряженная работа отсталого ума, а затем она с некоторой тревогой спросила:
— Госпожа Гурдан, помните, на улице Бержер вы сказали мне, что даже если Франсуаза не получит от Его Величества то предложение, ради которого мы все так стараемся, то ей все равно будет назначен пансион?
— Д-да, — слегка заикнувшись, ответила Ариадна Парисовна. Разумеется.
— Да? Это замечательно… — глаза мамаши Пуатье сузились. — А помните ли вы, госпожа Гурдан…
— Извините, мадам, если ваши расспросы не имеют неотложной важности, не могли бы вы приберечь их для какой-нибудь вечерней беседы у камина? раздраженно оборвала ее госпожа Эйфор-Коровина. — А сейчас мы должны съесть по тарелке горячего супа и приступить к урокам!
— К-каким урокам? — спросила Вера Николаевна, с трудом зафиксировав свои вращающиеся глаза на Ариадне Парисовне.
— Как странно, — встряла мамаша Пуатье, — с самого моего приезда я наблюдаю здесь повальное заикание!
— Сегодня день Фомы Заики! — рявкнула на нее госпожа Эйфор-Коровина. Тем, кто проронит не больше сотни слов за день, будут отпущены грехи, связанные с алчными помыслами.
Мамаша Пуатье хотела сказать, что никогда не слышала о святом Фоме Заике, но поспешно зажала рот ладонью. Всю дорогу до столовой она пыталась подсчитать, сказала она сегодня больше сотни слов, или же меньше. Ей ужасно хотелось спросить, считаются ли указания прислуге и кучеру наемного экипажа словами, но этот вопрос, как ни крути, никак не мог содержать менее девяти слов, а это в сложившихся обстоятельствах было бы непростительным расточительством.
Дамы уселись за стол. Им подали тазики, чтобы они могли умыть руки и лицо перед едой. Этому «варварскому обычаю» герцога Шуазеля научил турецкий посланник, во время своего визита в Париж. Герцог никогда в жизни не стал бы мыть руки перед едой, если бы в те несколько дней, что Ахмет-паша жил в его доме, не отметил интересной закономерности. После того, как Шуазель начал мыть руки перед едой, его перестали мучить кишечные колики, а «медвежья болезнь» совершенно отступила.
Шуазель даже попытался выяснить у Вольтера, есть ли научное объяснение такому феномену — исчезновение «медвежьей болезни» после мытья рук перед едой. Однако Вольтер только еще больше запутал герцога, сказав, что мыть руки перед едой — это нравственный подвиг и природа за него вознаграждает.
Вера Николаевна опустила в емкость с водой лицо, зачерпнула жидкость ладошкой и полила себе на голову.
— Мозги кипят, — сообщила она, увидев, что слуги смотрят на нее с величайшим изумлением.
Мадам Саниной вообще хотелось раздеться и отправить всю одежду в стирку.
После прогулки ей казалось, что кошмарный канализационный запах буквально въелся в ее кожу. «Сколько же мне придется отмокать в ванной, когда я вернусь домой?!», — подумала она.
Столовую во дворце герцога Шуазеля отделали по последней моде. Весь потолок занимала гигантская фреска «Трапеза богов», где весь римский пантеон небожителей поглощал амброзию в виде разнообразных кабанов, осетров и пулярок, и запивал ее, видимо, нектаром из литровых кубков. От этого нектара некоторые сатиры валялись в обнимку с нимфами «по периметру» фрески.
Подгулявший Марс явно намеревался залезть под тунику Венере. При этом их несовершеннолетний сын Эрот целился папаше в причинное место очень острой стрелой, очевидно, подражая супермену своего времени — Эдипу. [6]
Стены были сплошь покрыты шпалерами.
Эти высокохудожественные ковры, по мотивам своих произведений, выпускал конечно же Буше. Они ткались на принадлежащей ему мануфактуре и особенно ценились за то, что их можно стирать. В условиях тотальной антисанитарии и моды на содержание собачьих свор прямо во дворце, вельможам пришлись по вкусу картины, которые можно стирать.
6
Царь Эдип — любимый герой греков и римлян. Он для них был как Бэтмен, Супермен или Человек-паук для современных американцев.
Суть подвига в следующем: жил-был сварливый и вздорный царь города Фивы с соответствующим имечком — Лай. Получив по древнему Интернету (Дельфийский оракул) сообщение, что его убьет сын. Лай, от греха подальше, приказал нести младенца в горы и там бросить на растерзание волкам. За это боги наказали Фивы Сфинксом. Однако исполнители, вместо того, чтобы бросить младенца волкам, уступили его по сходной цене бездетной царской семье города Коринф, посчитав, что царь Полиб и голодные волки — это примерно одно и то же.
Дальше все как в бразильском сериале: мальчик узнал от Дельфийского оракула, что убьет своего отца и женится на собственной матери. Это сильно его потрясло и он решил покончить с собой. Любимым способом самоубийства у греков было сражение с чудовищем. Оказалось, что единственное на всю округу чудовище прописано в Фивах и зовут его Сфинкс. По дороге молодой человек, в котором сварливость были заложена генетически, встретил такого же вздорного субъекта. Между ними возник спор кто кому должен уступить дорогу, и поскольку рядом не оказалось сотрудника древнегреческого ГИБДД, началась драка. В результате молодой забияка Эдип убил старого забияку Лая, а также восемь его охранников. Прибыв в Фивы, он спросил: «Ну, где тут у вас Сфинкс?». Его отвели к скале, где чудовище морочило людям головы хитроумными загадками.
Однако Эдип загадку отгадал, а истеричный Сфинкс, с расстройства, бросился в море.
Дальше оказалось, что по обычаям Фив победители чудовищ женятся на местных царицах.
Местная царица Иокаста как раз стала вдовой, потому что какой-то бандит убил ее мужа царя на большой дороге, как раз тогда, когда этот самый царь ехал к Дельфийскому оракулу узнать, чем выводят сфинксов. Эдип, как человек законопослушный, женился и стал царем Фив. И вроде бы все было хорошо, но тут в стране начался мор.
Стали выяснять причину. Этимология острого недомогания подданных оказалась неожиданной.
Их царь Эдип, оказывается, убил отца и женился на собственной матери. Иокаста повесилась, Эдип выколол себе глаза, но это не помогло ему избавится от страсти к близким родственникам, и он начал жить со своей сестрой. Соседи еще долго смаковали подробности этого чудовищного скандала, а жрецы Дельфийского оракула умножили цены в прейскуранте предсказаний на три.