Разыскания о начале Руси. Вместо введения в русскую историю

Иловайский Дмитрий Иванович

Если бы русь была не туземным, славянским народом, а пришла из Скандинавии, то сомнительно, чтоб она выразила к восточному обряду более симпатии, чем к западному. Но вопрос о начале нашего христианства сам по себе весьма сложный и также затемненный легендами. Норманнская школа почти ничего не сделала для его разъяснения; она обошла относящиеся сюда противоречивые свидетельства и предпочла держаться летописной легенды, так как эта легенда более согласуется с мнимым призванием варягов, чем свидетельства византийские и западные.

Обратимся теперь к восточным или арабским известиям IX и X вв. Они еще менее, чем византийские, представляют данных в пользу скандинавской системы; однако норманисты сумели и их повернуть в свою пользу. Приемы, употребленные для этой цели, весьма просты. Норманисты преспокойно относят к скандинавам все то, что арабы рассказывают о руссах. Арабы (Ибн-Фадлан) говорят, что руссы были высокого роста, стройны, светло-русы, носили короткую одежду, секиры, широкие обоюдоострые мечи с волнообразным лезвием и любили выпить. Но так как скандинавы тоже были высокий, стройный и белокурый народ, носивший короткую одежду, мечи, секиры и употреблявший горячие напитки, то ясно, что руссы пришли из Скандинавии, заключают норманисты. В наше время уже достаточно убедились, как шатки этнографические выводы, основанные на общих фразах о наружности и обычаях, и как часто сходные наружные признаки и обычаи можно встретить у разных народов.

Но и тут, если внимательно разобрать описание руссов у Ибн-Фадлана, некоторые важные черты нравов указывают именно на славян, а не на скандинавов. Таковы религиозные обряды при погребении и особенно сожжение одной из жен вместе с покойником. На последний обычай западные источники указывают как на характеристическую черту славян; русский летописец прибавляет, что то же самое делалось еще и в его время у вятичей. Ибн-Фадлан говорит о разделении имущества покойного на три части, из которых одна идет на погребальное пиршество, и это известие совершенно удовлетворительно объясняет происхождение славянского слова тризна, которым обозначалось погребальное пиршество или поминки. Далее, высокий рост и русые волосы нисколько не составляли отличительные признаки норманнов; они в той же мере принадлежали и славянам. Поиски в северных могилах показывают, что волнообразные обоюдоострые мечи были весьма мало распространены между скандинавами. Итак, перебирая все известия арабов, окажется, что в них нет ни одной черты, которую можно бы отнести по преимуществу к скандинавам. Но вот что можно вывести из них как положительный факт: уже во второй половине IX и в первой X в. арабы знали русь как многочисленный, сильный народ, имевший соседями булгар, хазар и печенегов, торговавший на Волге и в Византии. Нигде нет и малейшего намека на то, чтобы русь они считали не туземным, а пришлым народом. Эти известия совершенно согласуются с походами руссов на Каспийское море в первой половине X в., с походами, которые были предприняты в числе нескольких десятков тысяч воинов.

Арабские писатели, говоря о Восточной Европе, ставят рядом имена славяне (Саклаб) и русь и, следовательно, как будто подтверждают мнение о том, что русь народ, отличный от славян. Но тут мы должны повторить то же, что говорили о Константине Багрянородном. От арабов еще менее можно требовать, чем от византийцев, чтобы они верно различали видовые названия от родовых и всегда употребляли точные этнографические термины. Например, турки в арабских известиях являются иногда славянским племенем. Вообще арабы подтверждают то положение, что большая часть восточных славян отличала себя пред иноземцами именем руси, а имя славян по преимуществу оставалось за славянами дунайскими (и новгородскими). Но встречаются некоторые места, из которых видно, что арабы знали о племенном родстве руси и славян. Так, Ибн-Хордадбег (в IX в.), говоря о русских купцах, прибавляет: «Они же суть племя из славян». Эти купцы у него ходят в хазарскую столицу по реке славян, то есть по Волге. Вообще в известиях арабов славяне и русь являются неразлучными. В Итиле они занимают одну и ту же часть города, те и другие сжигают своих покойников вместе с одною из жен (Масуди). Норманисты вместе с летописною басней верят в пришествие из Скандинавии Аскольда и Дира, как неких искателей приключений; но Масуди (в первой половине X в.) знает одного из славянских царей, Дира, который владеет многими странами и обширными городами.

Масуди, так же как и прочие арабские писатели, приурочивает русь преимущественно к берегам Черного и Азовского морей; он говорит, что море Нейтас есть русское море и что никто, кроме руссов, по нему не плавает (мы думаем, что тут разумеется по преимуществу море Азовское), что они образуют великий народ, не подчиняющийся ни царю, ни закону; что они разделяются на многие народы и пр. Нельзя, конечно, везде принимать эти слова в буквальном смысле, но в общих чертах эти известия справедливы.

Например, что руссы не подчиняются ни царю, ни закону, с арабской точки зрения значит то, что руссы тогда не имели политического единства, то есть были раздроблены на многие независимые племена; что довольно верно относительно восточных славян в первой половине X в. Их объединение принадлежит позднейшему времени и совершилось совсем не так быстро, как об этом рассказывает наша летопись. Арабские известия о руссах на берегах Черного и Азовского морей и на Волге вполне подтверждают мнение некоторых ученых о существовании кроме Днепровской Руси еще Руси Черноморской. Существование Азовско-Черноморской Руси действительно объясняет нам многое доселе непонятное, как то: византийских тавроскифов (по нашему крайнему разумению, это собственно тыроскифы, то есть то же самое, что славянские тиревцы или тиверцы), происхождение русского Тмутараканского княжества, ту роль, которую играл Корсун в начальной русской истории и особенно в истории нашего христианства, и т. д. Но как ко всему этому отнеслись норманисты? Все, что прямо противоречит их теории в арабских известиях, то неверно и ошибочно. Что сообщается темно и запутанно, истолковывается в пользу возлюбленных скандинавов. Наконец, явные ошибки и недоразумения являлись у них положительными фактами. В последнем случае я разумею пресловутое известие арабского географа Ахмеда аль-Катиба, жившего в Египте во второй половине IX в.

Аль-Катиб между прочим говорит, что в 844 г. язычники, именуемые русью, ворвались в Севилью, разграбили ее и опустошили. При первом знакомстве с его рукописью известный ориенталист Френ, один из столбов норманнской теории, указал на приведенные слова, как на сильное подкрепление для этой теории, и они действительно были приняты за таковое остальными норманистами. А между тем при самом поверхностном взгляде на подобное известие можно было усомниться в его достоверности. Каким образом руссы попали в Севилью? Французский ориенталист Рено весьма правдоподобно объясняет странное известие аль-Катиба превратными географическими представлениями арабов о Балтийском море. А именно: Масуди полагал, что это море есть рукав, соединяющий Черное и Азовское моря с Западным океаном, и что язычники, нападавшие на Испанию, вероятно, были руссы, то есть руссы припонтийские, а не скандинавские, которых он совсем не знает. Аль-Катиб жил ранее Масуди, и неизвестно, точно ли упомянутые слова, найденные в его сочинении, принадлежат ему самому. Очень может быть, что они вставлены позднейшим переписчиком, который был знаком с сочинением Масуди и его предположение передал как положительный факт. Какое бы ни было происхождение этого странного известия, во всяком случае, оно не заслуживает никакой веры. Латинские летописцы, перечислявшие нападения скандинавов на Западную Европу, говорят обыкновенно о норманнах и совсем не знают Скандинавской Руси. И конечно, если б она существовала, то была бы им известна.

IV

Известия западные. – Угорская русь. – Греческий путь

Перейдем теперь к двум западным источникам, которые находились в числе главных опор скандинавской теории. Мы говорим о Вертинских летописях и епископе Лиутпранде. Напомним сущность известий о руси Вертинских летописей. «В 839 году византийский император Феофил отправил посольство к императору Людовику Благочестивому. При этом посольстве находилось несколько человек, которые называли себя россами: они были

посланы в Константинополь для изъявления дружбы от своего князя, который именовался Хаканом. Феофил в письме к Людовику просит дать средство этим людям отправиться домой, так как возвращаться тем же путем, каким они пришли в Константинополь, было опасно по причине жестоких и варварских народов. Император Людовик расспросил о причинах пришествия этих людей; нашел, что они из племени свеонов, и, заподозрив в них шпионство, велел задержать их до тех пор, пока в точности не объяснится, с какими намерениями они пришли». Норманисты, как и следовало ожидать, мнение Людовика о том, что пришедшие люди были из племени шведов, приняли за положительный факт, а слово Хакан обратили в Гакон. Противники норманистов совершенно справедливо указали на существование древнерусского титула хакана или кагана. Так, митрополит Иларион в своем похвальном слове Владимиру Святому называет его коганом. Этот титул встречается и в Слове о полку Игореве. Ясно, что в Вертинских летописях идет речь о нарицательном хакане, а не о собственном имени Гакон. Относительно слов «из племени свеонов» некоторые антинорманисты пришли к такому толкованию. Они допускают, что пришельцы были действительно родом шведы, но находившиеся на службе у киевского князя. Мы думаем, что это натяжка. Во-первых, если б они были шведы, то почему стали бы называть себя руссами, а не шведами. Во-вторых, самый текст летописей не говорит ясно и положительно о шведском происхождении. Так как в то время уже начались нападения норманнов на берега Франции, то, естественно, франкский двор, мало знакомый с севером и востоком Европы, отнесся подозрительно к этим пришельцам. Притом, как основательно заметил один из антинорманистов (Нейман), не видим главного в отрывочном известии Вертинских летописей: чем кончилось дело, то есть подтвердилось ли, что это были шведы? Мы с своей стороны предложим еще вопрос: если тут нет ошибки, то в каком смысле принимать здесь название свеонов? В первой половине IX в. это название исключительно принадлежало обитателям настоящей Швеции или употреблялось еще и для обитателей южного Балтийского поморья (откуда вышли и сами шведы)? Разве оно не могло обнимать не одни только германские племена, но и некоторые славянские? Мы знаем, что славянские и германские народы нередко являются под одним и тем же именем или под именами, происшедшими от того же корня. Например: имя англы есть то же, что наше онглы или угличи, а немецкие туринги то же, что славянские туричи (переделанное в тиверцы). Впоследствии у одного народа подобное название утрачивается, у другого сохраняется. Если не взять в расчет это обстоятельство, то на основании сходных имен, пожалуй, можно доказывать, что англичане славянского происхождения. Могла быть также просто ошибка или у автора в рукописи, то есть вместо slavorum или sclavoruml. И не такие ошибки можно встречать в источниках. Напомним Льва Диакона, который наших древлян называет германцами.

Таким образом, известие Вертинских летописей, служившее сильною опорой норманистам, по нашему мнению, обращается в одно из многих доказательств против их теории. Что можно извлечь из них положительного, так это существование русского княжества в России в первой половине IX в., то есть до так называемого призвания варягов. А русское посольство к императору Феофилу указывает на ранние сношения руси с Византией и, следовательно, подтверждает упомянутые нами намеки на эти сношения в беседах Фотия. А если посольство не решалось возвращаться прежнею дорогой, то мало ли какие причины оно могло для того иметь. Наконец, почему не допустить буквального смысла летописей, то есть опасности от варварских народов (угры, хазары и т. п.), с которыми русь в то время могла находиться во враждебных отношениях?

Мы уже заметили выше, какую шаткую основу для точных этнографических выводов представляют иногда народные имена, если судить о них по первому взгляду, не принимая в расчет много различных видоизменений, которым они подвергались. Весьма часто народное имя или прозвание имеет за собой длинную и запутанную историю, так что очень трудно добраться до его происхождения и первоначального смысла. К такого рода случаям я отношу название руоци, или руотсы (Ruotsi), под которым шведы известны у финнов. Норманисты из этого названия сделали свое обычное заключение: финны называют шведов руссами; следовательно, наша русь пришла из Швеции. Но, во-первых, не доказано, чтобы руотсы означали то же, что руссы; а во-вторых, название руссов встречается и помимо нашей собственной руси. На южном берегу Балтийского моря мы также находим в Средние века русь (Неман), пруссов, рузию или русцию, рутенов, руян или ругиан и т. п. Все эти названия имеют между собою тесную филологическую связь, но нисколько не означают колонистов из Южной Руси на берега Балтийского моря или наоборот. Если же объяснять колонистами (что и делает славянская школа, выводящая варягов – русь с Балтийского поморья), то полабские древане окажутся колонистами из Волыни, или наоборот, фракийские друговиты колонистами полоцких дреговичей; поляки пойдут от киевских полян или киев (куяба у арабов) от польских куявов и т. п.; об англах и турингах мы уже говорили. А главное, надобно прежде объяснить самое слово руотси. Это слово нисколько не указывает на тождество шведов с нашею русью. Филологически никем не доказано, чтобы слова руотси и ось были тождество, а не созвучие¹².

Что касается до предполагаемой связи шведской провинции Рослагена или Родслагена и общества Rodhsin (гребцов) с нашею русью, от нее добросовестно отказались уже сами представители норманистов (после монографии г. Гедеонова).

Епископ Кремонский Лиутпранд был два раза послом в Константинополе, во второй половине X в. и упоминает о руссах два раза. В одном случае он говорит: «На севере от Константинополя живут угры, печенеги, хазары, руссы, которых мы иначе называем нордманами, и булгары, ближайшие соседи». В другом месте он вспоминает рассказ своего отчима о нападении Игоревой руси на Константинополь и прибавляет: «Это есть северный народ, который греки по наружному качеству называют руссами, а мы по положению их страны нордманами». Тут весь вопрос заключается в том: разумел ли Лиутпранд под именем норманнов только скандинавские народы, или он дает этому имени более обширный смысл, то есть относит сюда вообще народы северные? Примеры последнего встречаются и у других средневековых летописцев, и мы нисколько не колеблемся истолковать именно в этом смысле слова Лиутпранда. Если же принять слово «норманны» в смысле скандинавов, то что же выходит? Оказывается, что руссы, поселившиеся на Днепре, все еще продолжают называться норманнами или скандинавами, хотя уже прошло сто лет со времени их предполагаемого выхода из Скандинавии (Лиутпранд выражается тут прямо о своем времени: nos vero vocamus). Если же Лиутпранд подразумевал собственно скандинавское происхождение руси, то кто ему мешал прямо указать на него, а не выражаться неопределенными терминами? Но дело в том, что он говорит только о положении страны. Он прямо помещает руссов в соседство угров, печенегов, хазар и булгар, что совершенно соответствует положению приднепровской руси и было бы весьма несогласно с понятием о Скандинавии¹³.