Разыскивается живым или мертвым
Шрифт:
— Всегда пожалуйста, обращайтесь ещё, — равнодушно произнёс клерк, возвращаясь к своим делам.
Я же вышел на улицу, как оплёванный. Удивительно, но этот клерк сумел испортить мне настроение всего тремя фразами. Расспрашивать его о Луисе Эрнандесе желание отпало моментально.
Неудивительно, что в Аризоне такой бардак. Впятером наводить порядок на территории в двадцать тысяч квадратных миль это всё равно что черпать воду решетом. Это как если бы на всю Москву и Московскую область было всего пять участковых.
Нет, были ещё и маршалы, и их помощники, и выборные констебли в городках и деревнях, но законников на этой территории всё равно было ничтожно мало. Значит, буду действовать самостоятельно, по ситуации.
Я снова направился к дому Эрнандесов, взглянуть ещё раз на свою цель и возможные препятствия. В одиночку штурмовать дом, в котором засел преступник, не самая лучшая затея из возможных, но мне даже позвать на помощь некого. Предчувствие было нехорошее, такое, будто я собрался совать голову в пасть к голодному тигру, хотя вообще ничего не предвещало.
Жилые кварталы Тусона казались сонными и тихими, в отличие от главных улиц, на которых народ развлекался как мог, но для меня эта тишина казалась гнетущей. Как затишье перед бурей. Нет, тут мычали коровы, квохтали куры, кричали дети, стучали молотки и визжали пилы, но это всё равно были тихие и мирные места, в которые я сейчас ехал с револьверами и карабином.
Остановился я, разумеется, чуть поодаль. Ниггер фыркнул и тряхнул гривой, когда я спустился на землю, потянулся губами к моей шляпе, ткнул меня головой в плечо.
— Жди здесь, приятель, — тихо сказал я.
Это всего лишь разведка, не более. Я не собирался устраивать побоище прямо здесь, не то мне придётся отстреливаться от всего города. Оружие тут имелось у каждого, даже у некоторых детей и подростков.
Я пошёл по тротуару, изображая из себя обыкновенного прохожего, но я и сам понимал, что маскировка так себе. Здесь, как в деревне, все друг друга знают, и новое лицо на улице это уже событие неординарное, а уж если у этого лица при себе оружия на целый пехотный взвод, то и подавно.
Далеко пройти я не успел. Из ворот дома выехал Луис Эрнандес в компании какого-то молодого парнишки, и они поспешной рысью проехали мимо меня, словно куда-то очень сильно спешили. Эрнандес, к счастью, меня не узнал, мне повезло, что он видел только мой силуэт на фоне солнца.
Проехали они, не перекинувшись ни единым словечком, хмурые и встревоженные, и как только у меня появилась возможность, я развернулся и практически бегом отправился к Ниггеру, чтобы вскочить в седло и пойти по следу.
Ну уж нет, упускать такую возможность никак нельзя. Даже если это он поехал вместе со старшим сыном к дантисту или на почту.
Жаль, Ниггер не мог идти по следу, как гончий пёс. Зато это мог
— Пёс! Давай, за ними! — прошипел я.
Бродяга был достаточно умён, чтобы понять мой приказ, и тут же побежал по следу, уткнувшись мордой в землю. Хоть это и было пока излишним, я всё ещё мог видеть их силуэты вдали.
Я никогда не был мастером слежки, да и вообще, одно дело — преследовать зверя в лесу, и совсем другое — преследовать человека посреди города, но выбора мне не предоставили.
Двигался Эрнандес куда-то к восточной окраине города. С той стороны Тусон был окружён горными хребтами, отделяющими его от Нью-Мексико, глубокими каньонами и скалистой пустыней. Не самое приятное место, в общем, и чем дальше от реки и оазиса, тем более безлюдными и безжизненными были эти места. Через перевалы вели две дороги, южная и северная, через которую прошёл я, но Луис Эрнандес не поехал ни по той, ни по другой. Он поехал прямо на восток, в пустыню, в которой я как раз и увидел гигантские аризонские кактусы.
Тут мне уже пришлось упустить их из пределов видимости. Это в городе я мог потихоньку ехать следом, смешиваясь с толпой, в потоке, а за городом так уже не получится. Но тут меня уже мог выручить Бродяга, ни разу не упустивший следа.
Марсианские горные пейзажи настраивали на какой-то тревожный лад, палящее солнце, подбирающееся к зениту, нещадно жарило и норовило высушить меня до состояния вяленого помидора. Я ехал какой-то едва заметной тропкой, петляя между зарослей колючек, опунций и кактусов всех мастей. Над камнями поднималось зыбкое марево раскалённого воздуха, казалось, разбей туда яйцо, и можно смело жарить яичницу.
И хотя от города мы отъехали совсем недалеко, меня не покидало ощущение, что вокруг нет больше ничего, кроме меня и моей цели. Что мы снова одни в пустыне, только на этот раз добычей станет он, а не я.
Тропа привела меня к небольшому ущелью. Бродяга не лаял, только бегал кругами, иногда подскакивая на задних лапах, чтобы привлечь моё внимание, но внутрь не совался, тесный проход между скалами напоминал ворота в какую-то чуждую и враждебную страну. Тропа за проходом уходила куда-то вбок и вниз, и, насколько я мог видеть следы на песке, здесь Луис Эрнандес и его спутник спешились и повели лошадей под уздцы.
Спешился и я.
Лезть без мыла через этот проход, теряя голову от предвкушения близкой мести, я не стал. Неторопливо завёл Ниггера в тень, выкурил сигарету, достал винчестер из седельной кобуры, чувствуя, что он мне может пригодиться. Пусть лучше болтается за спиной. Бродягу я оставил там же, приказав сидеть и сторожить.
Сердце бешено колотилось, в глотке пересохло. Я нервничал. Руки не дрожали, но волнение всё равно давало о себе знать. Я осторожно заглянул за эти скалы, проходя дальше по тропе.