Разжигательница
Шрифт:
Она начинает читать, развлекая принца увлекательными историями, открывая его разум и сердце. Случившееся с ним не было его виной, и она использует всю свою силу, чтобы он вырос достойным человеком. Его лицо сияет, когда начинается сражение на мечах братьев Паласьо у штурвала их корабля. У неё в руке один из игрушечных мечей принца, которым она размахивает над своей головой.
— «Как ты мог предать меня, брат? Мы должны были объединиться ради сокровища!»
— «Сокровища только
Давида смеётся и приглаживает его взлохмаченные золотые кудри.
— Вот видишь, мне уже и не нужно читать тебе. Ты сам неплохо справляешься.
— Отец говорит, что со следующей недели начнётся моя военная подготовка. У меня не будет больше времени на сказки.
От боли, прозвучавшей в его голосе, на её глаза набежали слёзы. Она собирается утешить его, сказать ему, что куда бы они ни пошёл и что бы он ни делал, сказки всегда будут с ним. Что она будет думать о нём и надеяться, что он сохранит своё сердце.
Но дверь с грохотом распахивается, и король Фернандо врывается в комнату. За ним следует худощавый солдат, чьё лицо исполосовано шрамами.
Книга Давиды падает на пол, когда она преклоняет колени перед королём.
— Ваше величество, мы не знали, что вы придёте.
— Молчать. Из-за тебя мой сын ноет всему дворцу, что у него начинаются тренировки.
— Отец, я…
Король хватает вазу со стола и швыряет её в камин. Стекло разбивается и отскакивает от стены. Один из осколков прилетает в щёку Кастиана. Мальчик, с открытым от испуга ртом, вытирает кровь внешней стороной ладони.
— Когда я говорю, чтобы все молчали, все должны молчать, — Фернандо поднимает книгу, лежавшую у ног Давиды. В её горле застревает ком, пока он листает страницы. Она знает, как это выглядит со стороны. Знает, что прощения не будет. Знает, что за эти слова, эти сказки следует наказание.
— Я оказал тебе своё доверие, и вот чем ты ответила? Отравляешь разум моего сына? — он бросает книгу в огонь, и Кастиан бросается за ней.
— Нет!
Но стоит ему только дотянуться до уголка, книга уже охвачена пламенем, а кулак короля прилетает в лицо мальчика. Одно из колец на руке короля оставляет заметный порез, из которого течёт кровь по брови принца.
Губы Кастиана дрожат, когда он встаёт перед отцом и его стражником. Он сдерживает вопль так, как может, но Давида знает его сердце и знает, что оно болит сильнее, чем мальчик может выдержать. Она поднимается и обнимает его, шепча на ухо:
— Всё будет хорошо, мой милый.
Она
Кастиан кричит и пинает солдата, но его останавливает отец. Держит мальчика за плечи. Заставляет смотреть.
— Я сказал молчать, — говорит король.
Муки Давиды обжигают, как огонь мои ладони. Я резко отстраняюсь, сбивая несколько ящиков. Стоящий сверху падает и трескается, из него выпадает множество недозревших слив. Я присаживаюсь на пол, собирая их, чтобы занять чем-то свои пальцы.
— Мне жаль, мне так жаль, — повторяю я несколько раз, нас обеих трясёт. Она больше не вспомнит тот день, но боюсь, меня он будет преследовать всю оставшуюся жизнь.
Это сделал король.
Король отдал приказ наказать её, а не принц. Кастиан был ребёнком. Он, судя по всему, переживал за неё, доверял ей. И как тот мальчик стал Кастианом, которого я знаю? Почему молва говорит, что это принц вырвал ей язык? Я хочу вырвать из своего сердца эту тревогу за него, которую ощутила в воспоминании. Напуганный ребёнок, запертый в библиотеке.
Я была такой же.
И она не тот шпион, которого я искала. Она просто ещё одна мориа, втянутая в войну, которую начали не мы. Она могла уйти с остальными. Могла найти убежище. Но не стала. Я встряхиваю головой, не понимая, зачем она добровольно осталась во дворце, если не помогать мятежникам. Одни сражаются. Другие прячутся. Третьи помогают так, как могут. Теперь я иначе воспринимаю воспоминание Гектора. Давида наблюдала за прогрессом Кастиана на тренировке не в целях шпионажа. Она смотрела на него, как мать на своего ребёнка.
— Ты остаёшься ради него, да?
Давида кивает и сжимает мои ладони. Она слегка касается пальцем чуть выше моего сердца. Её глаза увлажняются. У неё всё ещё есть куча хороших воспоминаний о мальчике. Я думаю о том, что сказала Нурия, после того как я забрала её воспоминание. Холодная, пустая комната в её разуме. Давида чувствует то же самое? Она гладит меня по щеке, этот заботливый жест я бы хотела запомнить.
В своём воспоминании Гектор говорил, что больше всего любит Давиду за её теплоту. Персуари могут усилить уже существующие эмоции. Понимание. Доброту. Не только подталкивать к действиям. Что такого делали с Кастианом, что ей требовалось использовать свой дар на нём?
— Я никому не скажу, клянусь.
Позади нас раздаётся грохот со звоном кастрюль и сковород, падающих на пол. Я подскакиваю на ноги и встаю перед Саидой. Мой желудок сжимается, когда я открываю дверь кладовой.
— Судья Алессандро, — говорю, в то время как страх сковывает моё тело. Не за себя, за Давиду.
Алессандро стоит посреди пустой кухни, с альманом в кулаке. Камень пульсирует воспоминанием обо мне и Давиде. Его лицо исказило злорадство, пока он размахивает камнем как трофеем. Давида тянет меня за рукав, и я пытаюсь взглядом заверить её, что всё в порядке.