Реабилитации не будет или Анти-Архипелаг

Столешников А. П.

Люди Троцкого занялись Москвой, а Троцкий занялся мировой революцией в Германии. Впоследствии именно концентрация на мировой революции в Европе и приведёт к тому, что Троцкий упустит власть внутри страны. Но тогда, после революции, Троцкий контролировал положение в партии и внутри страны полностью. Деньги и власть были его – Троцкого. Придя к власти, Троцкий первым делом вообще запустил такую инфляцию, что рубль обесценился совсем и единственным человеком в стране, у которого была валюта, остался Троцкий, это у него одного был неограниченный счёт в «Ниа Банке», у других забрали всё и даже банки все закрыли кроме этого одного. «Ниа -Банк» так и называли «Большевистским банком». Это был, считай, первый государственный банк Советской России. Это давало возможность

Троцкому лично своими руками выдавать деньги только тем, кому он считал нужным. У Петрограда Троцкий сразу по приходу к власти отобрал всё самое необходимое: еду и деньги. Теперь Троцкий будет выдавать еду по своим собственным талонам. – Простой и самый эффективный метод заставить себе подчиниться кого угодно, хоть животных. Тот же Борис Соколов так описывает Петербург ещё в октябре 1917, когда он 7октября приехал с фронта в Петроград:

«Буфет (на Невском), куда я забежал утром перекусить был забит мужиками, пьющими водку и закусывающими огромными бутербродами с лососиной», и «Октябрь 1917 года в Петрограде производил впечатление нормальной жизни: бары и рестораны, ночные клубы и театры были переполнены хорошо одетыми и весёлыми людьми. Балетная премьера в Мариинском театре как всегда привлекала публику…Людей, очевидно, не трогали политические перипетии в правительстве», и «Походя к Зимнему дворцу, на меня сильное впечатление произвело большое количество автомобилей. Было припарковано не мене 70 автомобилей различной расцветки и разновидности».

А что будет меньше чем через месяц? Русско-еврейский поэт Александр Блок пишет в своём стихотворении «Двенадцать», написанном в январе 1918 года, всего лишь через два месяца после описания Петрограда Соколовым:

Поздний вечер.

Пустеет улица.

Один бродяга сутулится, да свищет ветер…

Эй, бедняга!

Подходи – поцелуемся…

Хлеба! Что впереди?

Проходи!

Чёрное, чёрное небо.

Злоба, грустная злоба

Кипит в груди…

Чёрная злоба, святая злоба…

Товарищ! Гляди в оба!

Гуляет ветер, порхает снег.

Идут Двенадцать человек.

Винтовок чёрные ремни, Кругом – огни, огни, огни…

В зубах цигарка, примят картуз,

На спину б надо бубновый туз!

Свобода, свобода,

Эх, эх без креста!

Тра-та-та!

Холодно, товарищ, холодно!

А вот, как описывает Петроград января 1918 года снова прибывший из Англии, но находившийся в Петербурге уже с 1913 года, британский агент Брус Локкарт в своих мемуарах «Британский агент».

«Это был абсолютно другой город. Улицы были в ужасающем состоянии. Снег не убирался уже несколько недель и поездка на санях от Финляндского вокзала до английского посольства была как американские горы, только без всякой безопасности. Люди на улицах выглядели очень несчастными и депрессированными. Лошади были в ужасном состоянии. Их как будто уже недели не кормили. Перед Троицким мостом валялась дохлая лошадь. Она вросла в лёд и очевидно лежала уже давно».

Далее Локкарт так описывает жизнь в Петрограде в начале 1918 года.

«Некоторое время после революции настоящую опасность в городе представляли не большевики, а бандиты и анархисты. Они захватили лучшие дома в городе и, вооружённые до зубов, осуществляли действительное управление столицей. Однажды они ограбили самого Моисея Урицкого, раздев его догола, когда тот ехал в ЧК. Ему повезло, что остался живой. После этого случая Урицкий ездил только с охраной и сам держал палец на спусковом крючке. По ночам раздавалась беспорядочная стрельба.

Большевики не имели реальной силы, чтобы справиться с этой ситуацией…

Троцкий сам охранялся охраной из семисот нью-йоркских «прибалтов».

В борьбе за мировую еврейскую револ юцию

Отобрав у людей еду и деньги, и запустив по улицам вооружённые патрули, обладающие правом ставить к стенке по своему усмотрению, и сдав их всех на расправу к Моисею Урицкому и Зиновьеву-Апфельбауму, Троцкий мог вполне заняться неподписанием мирного договора

с немцами. Формально ещё была война, и Германия, как и Россия до революции, ещё была Германской империей и имела императора, который был таким же размазнёй, как и Николай Второй. Император Вильгельм имел полностью еврейское правительство, хранил свои деньги в еврейском банке Блейхрёдера в Берлине и весь немецкий Генеральный штаб, на который так любят ссылаться американцы, был забит евреями. В связи с этим вам ясно, почему поезд с Лениными и другими, а их было около 250-300, евреями, беспрепятственно проехал через линию фронта с обоих сторон? Поэтому, в результате эффективных и координированных действий Троцкого и немецких евреев, ровно через год после русской революции, в ноябре 1918 года, отречётся от престола и германский император. У власти в Германии евреи поставят такое же марионеточное «демократическое» временное правительство немецкого «Керенского» по имени Фридрих Эберт, в задачу которого тоже будет входить передать власть немецкому «Троцкому» или вообще самому Троцкому, когда тот войдёт в Германию на красных штыках. Однако в Германии окажется не предателем министр обороны по имени Густав Носке, который и не даст пропасть Германии таким же ужасным способом, каким пропала Россия.

Однако был один «маленький нюанс» – перед этим надо было расквитаться с Учредительным Собранием. Борис Соколов говорит, что сейчас «практически никто не упоминает об Учредительном Собрании, а ведь это было центральное событие того времени». Далее: «Ленин, ещё по приезде в Петроград объявил, что Всероссийское Учредительное собрание должно быть созвано немедленно». Троцкий ещё 7 октября на Всероссийском Демократическом Совещании всех партий требует созыва Учредительного Собрания. Весь 1917 год большевики имеют только два лозунга: «Мир на фронте» и «Даёшь Учредительное Собрание». Но Учредительное Собрание ждала та же судьба, что и мира на фронте – власть переменилась, и политика тоже развернулась на 180 градусов. Учредительное событие должно было начаться 27 ноября, но большевики тут же перенесли его на 5 января, объясняя, что, дескать, прежде, все делегаты должны зарегистрировать свои фамилии и место проживания у товарища Урицкого. Это была явная провокация. Соколов, как член военной комиссии эсеров, в функцию которого входила охрана Учредительного собрания подробно описывает, как большевики уже сразу после выборов в Учредительное собрание задумали разогнать его, что они успешно и сделали.

Соколов, присутствовавший на Учредительном Собрании, подробно описывает, каким образом большевики это сделали. Огромную демонстрацию петербуржцев расстреляли нью-йоркские боевики Троцкого, а Таврический дворец, где происходило Учредительное Собрание был набит теми же нью-йоркскими гангстерами, замаскированными под «прибалтов» и молоденькими, «зелёными» солдатиками, которым приказывали когда надо свистеть и топать. Когда большевикам надоела вся эта комедия, они попросту выгнали всех вон.

Приказ о роспуске Учредительного Собрания был подписан Лениным и американцем Моисеем Урицким, который кроме должности Председателя петроградской ВЧК имел по случаю и должность коменданта Таврического дворца, где и проходило Учредительное Собрание. Все делегаты Учредительного Собрания обязаны своими жизнями Ленину, который не дал Урицкому кончить их прямо там, в Таврическом дворце. Ленин дал делегатам возможность беспрепятственно покинуть дворец, большего он уже дать не мог. Урицкий моментально расстрелял всех, кто не успел скрыться.

Заправлял расстрелом демонстрации и разгоном Учредительного собрания Моисей Урицкий. Троцкий уже вовсю ломал мирные переговоры с немцами.

Примечательно, что Учредительное Собрание успело принять резолюцию, которой оно осуждало все сепаратные мирные переговоры с немцами. И смех – и грех. Это показывает умственный уровень и предательский состав самого Учредительного Собрания. Резолюция Учредительного Собрания была на руку Троцкому. Однако Троцкий уже не нуждался в их помощи. Ленин их выкинул всех в шею, а Урицкий за углом поставил к стенке.