Реакция Вассермана и Латыпова на мифы, легенды и другие шутки истории
Шрифт:
Многократные национализации позволили всесторонне изучить их практически неизбежные последствия. Сдержать их удаётся, разве что если государственное предприятие реально конкурирует с частными (как Renault во Франции). Если же национализирована монополия, катастрофа неминуема.
Предприятие, щедро подпитанное казёнными — то есть для его менеджеров даровыми — деньгами, сперва расширяется и процветает. Но сравнительно скоро качество работы ухудшается. Ведь оценивают его теперь не столько потребители (своим трудовым рублём или фунтом), сколько чиновники разных рангов. А их доходы если от чего и зависят, то уж точно не от работы подведомственных заведений.
Затем падает и количество. Его оценить проще, чем качество.
Наконец, казённая продукция дорожает: количество упало, а сократить число рабочих мест или зарплату работников не согласится ни демократически избранный чиновник (ему нужны голоса и на следующих выборах), ни тем паче диктатор (он не имеет внятных способов изучать общественное мнение — и опасается незримых течений).
Есть и другие — помимо подъёма цены — способы поживиться из казённого котла. В казённой нефтяной компании ЮКОС едва ли не каждый её администратор, начиная с уровня мастера, имел персональную скважину — доход из неё капал прямо в его кошелёк. Как только частные хозяева покончили с этой формой хищений, прибыль компании выросла в несколько раз.
ЮКОС являл и другие примеры эффективности частного управления. Так, там внедрили новую компьютерную систему управления всеми скважинами и насосами. Даже создали самостоятельную компанию СибИнТек для разработки управляющих программ. СибИнТек решил поставленные ЮКОСом задачи — и ушёл на вольные хлеба. Несколько сот молодых сибиряков, изучив за нефтяные деньги искусство программирования, теперь зарабатывают благополучие собственными силами.
Ходорковского ругали за организацию аукциона по ЮКОСу: он не допустил конкурентов к торгам и отдал государству примерно 300 миллионов долларов. Честный аукцион принёс бы, по экспертным оценкам, раза в три больше. Но когда государство решило изъять основу могущества олигарха, слишком увлёкшегося политикой (и на мой взгляд, далеко не безупречного в ней), акции ЮКОСа стоили десятки миллиардов. Правда, к тому времени нефть подорожала чуть ли не впятеро. Значит, чистая прибыль — за вычетом издержек на добычу и транспортировку — выросла раз в десять. Но по меньшей мере три «крата» роста цены компании — следствие не выгодных внешних обстоятельств, а несомненной эффективности приватизации.
О ЮКОСе я говорю так подробно потому, что компания — один из очень немногих в нынешней России примеров национализации. Правда, ещё Сибнефть выкупили — хотя и по реальной цене. Но её как раз приватизировали неэффективно. Первый покупатель — Березовский — превосходный изобретатель схем ведения дел, но далеко не лучший организатор. Главный же способ его деятельности — приватизация менеджмента, то есть подкуп руководителей компаний, ему не принадлежащих — и вовсе годен только для работы с казёнными корпорациями (так, в правлении Общественного Российского Телевидения все представители государства дружно голосовали под диктовку Березовского). Не удивительно, что Абрамович — не столь изощрённый политик, но хороший управленец — выкупил Сибнефть у Березовского куда дешевле, чем продал государству.
Других сколько-нибудь серьёзных случаев национализации в новейшей российской истории не заметно. Правда, массовое вмешательство чиновников в хозяйственную жизнь иной раз называют квазинационализацией.
Формы вмешательства разнообразны — и зачастую разнобезобразны. Мелочная регламентация того, что должен регулировать — изменением спроса, — сам рынок. Нелепые и каждодневно усложняющиеся налоговые и таможенные правила. Принуждение к оплате властных затей — от посадки газонов до городских праздников — под лозунгом социальной ответственности бизнеса (хотя именно бизнес
Но чиновный произвол — ни в коей мере не национализация. Инициатива здесь исходит не от государства как целого. И интересы государства — пусть и превратно понятые — ни в коей мере не защищаются. Ибо нельзя путать интересы государства с интересами отдельных его чиновников. Так же как интересы страны — с интересами государства.
Словом, национализации у нас пока далеко не так много, чтобы считать её болезнью. Ведь и доля сырья, добычей которого не слишком сложно распоряжаться, в нашем доходе явно меньше, чем в венесуэльском.
Шадриковое хозяйство
Отец великого теоретика и организатора кораблестроения, одного из основателей прикладной математики, Алексея Николаевича Крылова работал какое-то время управляющим в имениях помещиков Родионовых. Академик вспоминает: «У Родионовых было в Вятской губернии десять тысяч десятин векового вязового леса. Вязы были в два и в три обхвата, но никакого сплава не было, поэтому в лесу велось шадриковое хозяйство, теперь совершенно забытое. Это хозяйство состояло в том, что вековой вяз рубился, от него обрубали ветки и тонкие сучья, складывали в большой костёр и сжигали, получалась маленькая кучка золы; эта зола и называлась шадрик и продавалась в то время в Нижнем на ярмарке по два рубля за пуд; ствол же оставлялся гнить в лесу. После этого не удивительно, что от вековых вязовых лесов Вятской губернии и воспоминаний не осталось. В каком ином государстве, кроме помещичье-крепостной России, могло существовать подобное хозяйство?»
Риторический — во время написания мемуаров — вопрос академика теперь вновь актуален. Россия ещё не вполне крепостная. Но уже в заметной мере капиталистическая. И относится к своим нынешним ресурсам примерно так же, как помещики Родионовы к вековым лесам.
Всё ещё не забыт закон о государственном предприятии, проведенный Николаем Ивановичем Рыжковым в бытность его председателем совета министров СССР. Бывший директор Уралмаша — завода заводов — хорошо помнил, как сковывали его инициативу предписания высшего начальства, и предоставил коллегам права, не ограничиваемые никем и ничем. Едва ли не каждый завод в считанные месяцы оброс десятками дочерних и партнёрских кооперативов. К ним продукция уходила по заниженным ценам, чтобы прибыль от последующей продажи осталась за пределами заводской кассы. Порою перепродавалось и сырьё (под лозунгом «от нашего труда оно только подешевеет»), оставляя предприятие вовсе без работы, зато избавляя директора от забот о поддержании многосложной трудовой жизни.
Массированная чубайсовская приватизация объяснена именно желанием прекратить ползучую рыжковскую. Но обернулась очередной волной хищничества. Уже не только сырьё и продукция, но и само производственное оборудование распродавалось по цене металлолома, а то и впрямь шло в лом. Сейчас то и дело сносятся производственные здания, уступая место жилью, офисам или даже автостоянкам. Громадный капитал, накопленный усилиями нескольких поколений, сожжён на шадрик.
Не одна Россия прославилась самоубийством экономики. В прибалтийских республиках и Галичине (восточном склоне Карпат, где коренные жители искренне считают именно себя украинцами) уничтожено практически всё созданное в имперское и советское время и хоть как-то связанное с промышленным производством. Здания, иной раз готовые дожить чуть ли не до четвёртого тысячелетия, в лучшем случае превращены в склады транзитного импорта: при нынешнем развале экономики без него не обойтись ни в одном постсоветском уголке. Сходная картина и в странах, перешедших из Совета Экономической Взаимопомощи в Европейский Союз.