Реактивный идет по следу
Шрифт:
Даже в КГБ нужен блат
– Так чего такого. Мы сейчас дадим команду и его тут же привезут к нам в отдел, – сказал Шпонин – Вот стоит снять трубку и проблем нет.
– Так нельзя. Никто не должен знать, что матрос Хлызов входил в контакт с сотрудниками советских секретных служб. Потом могут узнать, что его возили на допросы в особый отдел. Он сам может разболтать об этом своим ребятам. Это может нанести существенный урон разрабатываемой операции.
– Хорошо. Так давай предлагай свой вариант.
– Я предполагаю проникнуть туда под видом следователя, который расследует историю с хищениями мяса на камбузе в этой войсковой части. Для этого мы заранее уже задержали на всякий случай повара войсковой части в Росляково по подозрению в хищениях мяса. Хлызов часто стоял рабочим по камбузу и в его дежурство пропадали куски
– Конечно! – воскликнули оба следователя. Мы для тебя Риночка что угодно сделаем. В соседней комнате в шкафу есть разная одежда, которую мы используем в нашей работе. Подбери, что тебе подойдет. А пока ты переодеваешься, то мы сейчас для тебя документы выпишем на Николая Арсентьевича Петухова, следователя из нашего отдела. С нашими документами тебе тут все дороги и двери открыты.
Пока она переодевалась, ее ребята подготовили соответствующие документы.
Шестов позвонил на гауптвахту и приказал, чтобы матроса Хлызова срочно перевели в камеру-одиночку улучшенной конструкции и держали там до приезда специального представителя особого отдела флота.
Шестов представил как Бармалей, у которого он кстати также сидел в офицерских камерах в молодости, стоит вытянувшись у телефона и слушает его приказания. В конце разговора, услышав его идеально уставное «Есть», повесил трубку.
– Все Риночка для тебя готово. – сказал он, входящему в комнату стройному старшему лейтенанту – Теперь тебя не узнать. Вот твои документы и матрос Хлызов тебя ждет уже в офицерской камере-одиночке.
– Можно я заберу его рисунки? – попросила она.
– Рина ты же знаешь, что обыск мы делали с майором Хитровым. – А этот такой зануда и уставник любит чтобы все было в наличии до заключения комиссии. Я бы тебе отдал рисунки если бы не он. Поэтому нужно переждать. Потерпи немного, так как он обратил на них особое внимание. Мыслит себя психотерапевтом, знатоком человеческих душ. Я постараюсь дело уладить и потом тебе при удобном случае передам.
– Хорошо я буду ждать. Мне просто хотелось передать их Хлызову. Это позволило бы создать более доверительную атмосферу во время беседы. Вы только, мальчики, меня извините, что я вам всего не рассказываю. Сами понимаете какая у меня работа.
– Риночка о чем речь! – воскликнули оба сотрудника секретной службы хором – ты нас за новичков что ли считаешь?
Она их поблагодарила и, надев офицерскую меховую теплую куртку поехала на газике, который был выделен в ее распоряжение.
В камере одиночке
В это время на гауптвахте после полученного из особого отдела звонка возникло движение.
– Матрос Хлызов! – выкрикнул подошедший к строю Бармалей – вы переводитесь в камеру одиночку до особого распоряжения. Конвоир ведите его в четырнадцатую камеру.
Вышедшего из строя Вальку повели в одиночку.
Он вошел туда и сел на скрипучую кровать. В камере было тепло и даже уютнее после холодной нетопленной камеры для нижних чинов.
– Может быть я как революционер просижу здесь оставшиеся дни. Конечно с одной стороны скучновато, но с другой для меня как художника есть возможность порисовать, помечтать, – подумал Валька. – имеется возможность в тишине пофантазировать на самые интимные чувствительные темы.
Он подошел к стенке и, нагнувшись, поднял кусок штукатурки. Выбрав конец поострее, он стал им делать наброски на стене. Постепенно увлекшись свое работой, Валька почти забыл в каком мире находится. Творческая настенная камерная работа его захватила. Любимый образ стоял незримо перед ним, волновал, возбуждал и манил.
Раздался шум в коридоре. Бряцание ключей и двери камеры открылись. Валька вытянулся в центре и увидел на пороге стройного старшего лейтенанта с портфелем в руках.
Валька сделал стойку «смирно» и выкрикнул:
– Арестованный матрос Хлызов на пятнадцать суток за распитие спиртных напитков.
Офицер обернулся к конвоиру и сказал:
– Оставьте нас и никого не пускайте до моего приказа.
Конвоир закрыл за собой дверь и вышел.
– Офицер подошел в Вальке и сказал мягким шепотом:
– Валька, Валечка расслабся.
Только тут он увидел, что это был женщина и при этом та о которой он только что вспоминал. Это была девушка его первой любви
Рина сняла свою куртку и шапку. Стряхнув свои пышные белокурые волосы, она предстала во всей свой первозданной девичьей красе.
– Валя я тебе. Только ради тебя я пришла.
Она уже решилась, так как понимала, что ее прощание с Великой родиной, которая дала ей жизнь, положение, правда тайное, образование и дальнейшую поддержку начинает происходить в реальности. Она должна будет ее вскоре покинуть. Там за океаном ее ждет то самое светлое буржуйское будущее, которое будет длиться до тех пор пока она не засыпется или ее работа будет продолжаться и всю жизнь. Поэтому она полагала, что прощание должно быть ритуальным, как будто она переходит в иной мир. Ее, как девственницу, мучил только один вопрос. Кто же он ее первый избранник. Она не желала просто отдаться, она хотела отдаться с символическим смыслом. Ее первый мужчина должен был олицетворять собой нечто знаменательное в этой советской жизни. Сердце русской девушки не долго молчало, так как с первых дней знакомства в Валькой, она поняла, что это он и есть. И хотя ее постоянно окружало большое множество очень красивых и представительных мужчин, но ни один из них не мог зажечь в ней этого желания. Только Валька должен был взять ее девственность для того, чтобы и он сам ощутил и величие этого мига и таким образом смог бы сам получить поддержку и творить дальше как великий советский художник непонятый в этой стране никем. Он олицетворял собой всех тех творческих людей, сидевших за черт знает что, когда в это время вокруг них начинают происходить события глобального значения.
Женщину-разведчицу невозможно разоблачить
Рина насмотрелась в спецшколе КГБ различных порнографических и эротических фильмов, ознакомилась с журналами такого же содержания и также читала много литературы по психоанализу и сексу, что бы не выглядеть сплошной советской дурой там за океаном. В результате обилия и наполнения подобной информацией в сознании простой советской девушки стал формироваться новый образ активной и дееспособной разведчицы международного класса. Но все же оставаясь где-то там в подсознании советской девушкой, она понимала, что даже если сейчас будет приказ партии лечь в постель с американским конгресменом или агентом ЦРУ, она, не моргнув глазом, снимет свои трусики и прыгнет к нему в постель во имя великой родины. Но в тоже время ее внутренняя чистота требовала того, что ее девственность должна принадлежать ее родине. Поэтому то Валька и должен был ее получить девственной и непорочной. А после него, раз уж опять такое тяжелое положение в стране и родное социалистическое отечество опять в очередной раз в опасности и если уж больше никто кроме нее не сможет выполнить приказ родины, так как советских мужчин на это дело не найти, пускай ею владеют иностранные агенты, политики и иные капиталисты, естественно за большие деньги и важные государственные особо секретные сведения. Они, как ей представлялось, наевшись ананасов и рябчиков толстопузые, напрыгавшись и натрахавшись с разными сексуальными извращениями на ее советском теле, будут делиться своим служебными секретами, которые она будет записывать на магнитофон, стоящий под ее кроватью. Она таким образом понимала, что несомненно принесет больше пользы свой родине, чем если бы круглосуточно несла вахты, стоя в качестве знатной прядильщицы-многостаночницы у прядильно-ниточного станка, обслуживала детей, мужа, добывала продукты, стоя в километровых очередях, готовили и стирала и за все это она имела полное право называться гордо советской женщиной. И раз к году 8 марта Родина-мать говорила бы ей «огромное спасибо» с трибуны.