Реализованная Вероятность
Шрифт:
Запоздало сморгнула родственная душа - наваждение сгинуло.
– Простите... глупо вышло.
– Голос Шейлы тускло-невыразителен; косточку она отложила на стол быстрым, вороватым движением, словно сунула кому-то пугливую взятку.
– С чего бы весь сыр-бор затеяла? когда соберусь к вам в гости, просто нажму кнопку вызова, конечно же. Не в обычае конфедератов вламываться в чужую квартиру... вы не думайте...
– Не буду.
– Почему-то неловко стало за Пришелицу Ниоткуда: всегда такую безупречно-беспощадную, теперь же вдруг явившую не только слабину, но жизнь пополам сломанную.
– Кстати, не возражаю, если сразу после гостиной вы продемонстрируете мне мой рабочий кабинет. Что-то давно
– В университет на Элиффе так и не надумали поступать?
– осведомилась Шейла в известной мере нейтрально.
– Предпочитаю частные уроки. Кроме того: допускать меня в места, где б я мог навербовать себе новых фанатиков... так ли целесообразно? Ведь в университете вашем - сплошь бывшие флибустьеры, с нестабильной психикой, падкие на сотворение себе кумиров? я не ошибаюсь? Сорву ещё чьё-то перевоспитание, покажу пример дурной-заразительный, - что тогда? В ваших же интересах на пушечный выстрел меня не подпускать не только к университету, но и к Элиффе.
– Ваше Узурпаторское? а, Ваше Узурпаторское? Народу не нужна нездоровая самокритика. Народу нужна здоровая самокритика. Перефразируя классиков.
Шейла опять созерцала его, склонив голову к плечу: довольно уныло, надо заметить. Ну уел, дескать... гордись до пенсии и дальше.
– Лучше бы ваше новоселье курировал Наставник Эндомаро, - добавила невпопад.
– Он тоже поблизости живёт. За городом - знаете? Эшрэи предпочитают уединение...
Знаю, Шейла. И что планета эта зовётся Земля, а этот город - Курск, тоже знаю. Не стоит беспокойства.
– Добро. Рабочий кабинет?
– пусть будет так. А вот вам для подкрепления сил.
Решительно поднялась из-за стола Шейла; посвистела мелодично. В гостиную вкатился домашний кибер, подхватил на поднос вино и фрукты, засеменил прочь. В направлении рабочего кабинета, надо думать.
Отпраздновали, стало быть, новоселье.
Пора и нам отчаливать. Навстречу трудовым будням.
6.
Как в зачарованном сне, скала не промелькнула - проплыла мимо; запечатлелась в глазах чётко, подробно, до малейшей шероховатости, до последней былинки, приткнувшейся в трещине. Таким же первозданным, обострённо-растянутым было чувство, как вода упруго принимает тело, её рассекающее: сначала - руки... затем - голову... торс... ноги до кончиков пальцев... Несколько губастых рыбёшек в панике вильнули мимо лица; дно приближалось причудливыми рывками, то вальяжно, то вдруг неуловимо-стремительно. Шуточки ошалевшего, как сорвавшийся с привязи щенок, субъективного времени.
Или сам он ошалел - от щенячьей радости бытия, не испытанной никогда прежде? Впадает в детство - которого и сроду толком не знал? Мудрено ли, что мировосприятие, до недавних пор такое безупречно-трезво-циничное, рассортированное по полочкам раз навсегда, теперь взбрыкивает необъезженным мустангом.
Ещё бы! не далее как вчера, кажется, не только в мировосприятии - в самом мире его не находилось места такому вот озерку, тихому, прозрачнейшему, пронизанному солнцем насквозь...
Ладони вытянутых рук толкнулись в донную гальку; вспугнули стайку зеленовато-золотистых бликов, что беспечно-эфемерно колобродили там, подобно хороводу эльфов в полнолуние. Будет вам, глупые! ненадолго вторгся в ваши забавы неуклюжий сухопутный чужак. Пора ему, пожалуй, и в родную стихию. Воздух в нетренированных лёгких почти весь вышел; да и резь в глазах от пресной воды малоприятно напоминает о себе.
Обратный путь прошёл уже с нормальной скоростью и в реальном пространстве-времени. Пробкой выскочить на поверхность, отфыркиваясь ожесточённо - тоже, в общем, действия прозаические, естественные. Лёгкие, однако, ещё упражнять и упражнять.
И, отдышавшись - на широких, размеренных взмахах к противоположному, отлогому берегу.
Плавание было удовольствием новым, за месяцы не потерявшим ошеломляющей неизведанности, восхитительной остроты. Точно так же, впрочем, воспринимались история Конфедерации, и трансатомная физика, и генетика, и астронавигация... вообще весь здешний "дивный новый мир". Не окончательно растерял он, оказывается, способность души исключительно детской: любопытствовать, радостно удивляться - вплоть до эйфории. Наложились туда же, верно, и сладкая жуть воскресения из мёртвых; и трепет возвращённой молодости, рвущейся жить заново; и вся атмосфера дома-Вселенной, семьи-Человечества, куда его зовут с распростёртыми объятиями, с душой, распахнутой настежь. "И меня - как есть, с грехами - примешь ты и дашь согреться"... это про него и про Конфедерацию. Так и чувствуется, как бронированная политиканская шелуха отмирает, отлетает день за днём, слой за слоем, открывая в ответ сокровенное, истинное. Прямо страшно становится за свою дальнейшую судьбу.
Невозможные существа конфедераты, "достойные этши". Целая реальность под знаком очевидного-невероятного.
Кто бы мог подумать, например, что отдельно взятого за задницу Аррк Сета, в его сорок с порядочным хвостиком, возможно надрессировать в том же плавании - за считанные дни? Слава прогрессу - так говаривают местные, и они, бесспорно, правы, - слава прогрессу за такое полезное изобретение, как гипнообучение!
А практическую часть его занятий - вплоть до недавнего времени - курировали Шейла и Хейти. Наставник Эндомаро, тот всё может... на суше, в воздухе и в вакууме. Но вот вода - не его епархия, чего нет, того нет. Любой водный вид спорта для эшрэев суть вид ритуального самоубийства, без преувеличений. Избыток влаги разъедает их мех мгновенно, словно кислотой (такая структура волоса особая, водобоязненная); а это для них фатально.
Ноги коснулись дна. После полукилометра водного пространства, преодолённого размеренным кролем, сердце билось ровно, почти спокойно. Правильно рассудили доброхотные учителя, что такого большого мальчика уже можно отпускать купаться одного. А Наставник Эндо ждёт его - на безопасном удалении от смертоносной для себя стихии; опять же - исключительно благоразумное решение.
А галька, между прочим, у берега уступила место мягчайшему песочку; разве что одиночный гладкий круглый голыш нет-нет да и подвернётся под ступню, заставив прихромнуть. И впереди - золото пляжа перетекает в ситцево-пёструю разнотравную зелень луга вполне естественно. Ещё дальше - рощица; берёзки, резвушки-болтушки в весёленьких ажурных сарафанах, контрастируют с мрачноватыми соснами: строгие кроны, тёмная хвоя, чешуйчатые стволы-колонны словно из меди выкованы. Воздух звенит шёпотом листвы, аккордами волн, птичьими колоратурами, шмелиными басами. Щекочет ноздри таинственный озёрный аромат - сырой, тинный, камышовый; а берег уже плещет навстречу контрастной нотой - солнечной, медово-смоляной.
Гармония мира, извечная симфония звука, цвета, запаха; и где уж там гениям из людей тягаться с самим Всевышним Композитором.
Благодать.
Стоило заглянуть за черту (так здесь именуют смерть), чтобы узнать, что в природе существует столько замечательных вещей. Звонкие летние полдни; и медленные осенние вечера; и пронзительные зимние ночи; и юные весенние рассветы...
И достанет всех этих чудес - ещё на ближайших лет двести... если раньше не пришибёт метеорит.