Реальность сердца
Шрифт:
— Вина? — осторожно спросил считавший себя благовоспитанным герцог Алларэ.
— Да, будьте так любезны… — откликнулась Кларисса. — Мне очень хочется выпить. Да и вам не повредит. К полудню было выпито три кувшина вина, но, вопреки надеждам Фиора, все пившие оказались вполне трезвы. Напряжение отступало постепенно, его разгоняла неспешная и бездумная салонная беседа, поддерживала которую в основном Кларисса, знавшая уйму занимательных историй и милых анекдотов. О делах предусмотрительно не говорили. Регент прекрасно понимал, что придется, но не сейчас же, парой часов позже — обязательно, а пока можно просто наслаждаться установившимся равновесием, покоем, болтовней. Еще бледный, в тон рубахе, но уже вполне живой герцог Скоринг пил, улыбался, иногда вставлял пару-тройку реплик, но тоже, как понимал Фиор, отдыхал. Ему нужно было многое рассказать, но сил еще не хватало. Странное дело, он выглядел совсем другим человеком. Изменился тон голоса, выражение лица, ощущение… Морок действительно развеялся, только под маской бывшего регента обнаружилось не подлое лживое божество, а человек, которому герцог Алларэ хотел бы задать тысячу вопросов, из них — половину неприятных, но не в комнате для допросов, а вот так, за очередным бокалом вина. Чтобы можно было спорить, объяснять, понимать… В ворота внизу постучали.
— Кто бы это мог быть? — лениво поинтересовалась Кларисса. — Фиор, взгляните, вам ближе… Впрочем, я сегодня не принимаю. Герцог Алларэ поднялся, подошел к окну и, досадуя на свою близорукость, честно попытался разглядеть, кто же так несвоевременно пожаловал в гости. Увидел он стройного черноволосого юношу в темном кафтане, верхом, в сопровождении троих гвардейцев в мундирах городской стражи.
— Удивительное дело, но это либо Алессандр, либо Альдинг!
— Госпожа моя, все-таки придется его принять, я настаиваю, — сказал герцог Скоринг; когда Кларисса кивнула, Фиор распахнул окно.
— Добро пожаловать! Слуг в доме нет, поднимайтесь наверх!
Чудесная погода начала осени так и манила на прогулку. Флэль не знал, чего ради поднялся спозаранку, не представлял себе, чем можно заняться до полудня, но первый же взгляд в окно убедил: преступлением перед собой и столичными красотами было бы сейчас сидеть дома. Ясное, чистое от горизонта до горизонта небо уже приобрело тот нежный серебристый оттенок, который, увы, был слишком недолговечен. Еще от силы девятина, и он сменится пресным, скучным серым свечением, в котором будет слишком мало тепла и слишком много уныния. Город застыл, очарованный прозрачной прохладой, хрупкой, как первая наледь на лужах. Господин старший церемониймейстер, премного довольный и свежестью воздуха, и собственным хорошим настроением, грыз сочное твердое яблоко и размышлял, куда же ему направиться. Во дворец его перестало тянуть через седмицу после назначения на должность. Нет, он всем, решительно всем был доволен, наконец-то оказавшись на посту, о котором раньше и мечтать не мог — но необходимость присутствовать на королевских советах, где обсуждались вовсе неинтересные ему дела, но огромное количество документов, в каждый из которых приходилось вникать, чтобы не пропустить ошибку… …и — особое и отдельное наказание: его величество. Богоданного короля Элграса, чьему восхождению на трон господин Кертор поспособствовал не меньше прочих, старший церемониймейстер обожал. Когда его величество занимался всем, чем угодно: налогами и податями, армиями, законодательной деятельностью… и даже шутками над приближенными. Ненавидеть же начинал быстро, и пусть недолго — но люто, когда дело доходило до придворных церемониалов, организации балов, праздников и турниров. Всего того, что Элграс называл «глупостью расписной» и «дурью утомительной». Переупрямить коронованного мальчишку с манерами не то оруженосца, не то подзаборника было невозможно, переубедить — тем более; подчиняться же требованиям в духе «Все отменить!» было попросту неприлично. Приходилось доказывать, стенать, умолять, упрашивать, апеллировать к господину регенту. На все это хотелось пожаловаться какому-нибудь разумному понимающему человеку. Желательно — с вкусом, не менее тонким, чем у господина церемониймейстера, и, конечно же, тому, кто сам понимает, почему большой бал в королевском дворце никак нельзя обозвать «валянием дурака». Никто, кроме госпожи Эйма, на роль утешительницы и приятнейшей собеседницы, сегодня не годился. Реми уехал куда-то по неведомым делам, кажется, связанным с обороной столичных предместий (неведомо, от кого), а после того, как герцогом стал Фиор, в особняке Алларэ больше не собиралось компаний болтунов и бездельников, проводивших дни и вечера за сплетнями и салонными играми. Флэль считал это большой потерей для столичного общества, но господин регент — такой серьезный, почти святой — и изящный салон были бы несовместны, как тот же господин регент и государственная измена.
Проезжая верхом по улицам столицы, Флэль размышлял о том, что после воцарения его величества Элграса в Собре изменилось слишком многое. Здесь стало меньше легкого изящества, зато прибавилось серьезной деловитости. Короля не интересовали балы, регента не прельщала охота, членов королевского совета не воодушевляли парады. Даже Реми Алларэ, которого Кертор поначалу счел последним оплотом благородного образа жизни, взвалил на себя обязанности не только главы королевской тайной службы, но и временно замещал отсутствовавшего в связи со святым походом маршала Агро, а потому сделался отвратительно серьезен и невыносимо озабочен благом государства.
И ладно бы испортился сам, но так и своего юного приятеля Кесслера, с которым раньше можно было фехтовать, болтать и пить — тоже испортил. Приставил к делу, завалил по уши перепиской, ведением протоколов и прочей невероятной ерундой. Флэль вспомнил, как давеча удивился тому, что тайной службой восемь лет подряд управлял Реми. Благородный человек, да еще и глава Старшего Рода, занимающийся подобным ремеслом — это звучало диковато; еще лет двадцать назад только простолюдины соглашались марать руки таким занятием, теперь же оказалось, что в тайной службе его величества состояло немало собранских владетелей. Стоило бы запретить им это особым королевским указом: руководство цензорами, доносчиками и соглядатаями превращало изысканных светских людей в несказанных зануд и педантов. Самым разумным человеком в Собране оказался пропавший невесть куда герцог Гоэллон — сумел-таки избежать советов, заседаний, обсуждений и всей прочей глупости государственной важности. Правда, за компанию с ним пропало и еще некоторое количество молодых людей, но принца Араона Кертор видеть не мог, а барон Литто был слишком уж серьезен и не то чтобы высокомерен, но к приятным собеседникам относиться уж точно не мог: из него же два лишних слова не выжмешь… Пожалуй, печалило только отсутствие Алессандра Гоэллона. Наследник господина герцога эллонского все же был истинным сокровищем, жемчужиной среди столичного мусора. Великовозрастное — восемнадцатилетнее — дитя, ухитрявшееся сочетать наблюдательность с невинностью, а прямоту с наивностью способно было невзначай выдать то удивительно точную характеристику кого-то из общих знакомых, то шутку, которую не грех было и распространить. Язык у молодого человека был острый, держать его за зубами он не умел, но свежесть суждений, должно быть, происходившая из воспитания, неизменно забавляла.
Флэль вспомнил манеру слегка склонять голову, распахивать выразительные яркие глаза и мягким, извиняющимся тоном изрекать нечто вроде: «Господин казначей и Черная Тетрадь — готовый сюжет для страшной сказки на ночь…», — и улыбнулся. Ворота в особняке, который снимала госпожа Эйма, были распахнуты настежь. Рядом с ними стояла слегка обшарпанного вида карета с окошками, наглухо заделанными досками. В таких перевозили опасных преступников. Кучера не обнаружилось. Во дворе особняка Флэль увидел четверых лошадей. Поводья были наброшены на колышки. Ни алларцы, ни эллонцы, служившие в личной гвардии одного или другого герцога на таких не ездили, скорее уж, лошади принадлежали городской страже. Распахнута была и дверь, а сверху доносились резкие голоса и лязг оружия. Кертор выхватил из ножен шпагу, уже на ступенях лестницы достал кинжал, и бросился вверх. В неширокой комнате, служившей кабинетом Клариссы, бурлила каша, которую только и могут учинить пятеро сражающихся в помещении, длина и ширина которого составляет от силы полтора десятка шагов. Трое — городская стража, двое – благородные господа, одна дама, собственно, сама госпожа Эйма… и лежащий почти у двери труп, в котором Кертор опознал Сорена Кесслера. Крови на темной ткани кафтана видно не было, но поза и бледность лица свидетельствовали о том, что господину главе тайной службы предстоит пережить весьма серьезную потерю. В первом из оборонявшихся от трех стражников Флэль с удивлением признал господина регента Алларэ, а в его напарнике… предшественника господина регента на том же посту. Определенно, стоило пересмотреть свои представления о верности и преданности… Открытое окно за спинами бывшего и нынешнего регента было замечательной лазейкой, и если оба верных соратника об этом еще не подумали, то подумал Флэль. Второй этаж — не так уж высоко, а внизу стоят лошади, и достаточно просто спрыгнуть, вскочить в седло — и ищи рыбу в море! Расклад был вполне ясен: герцог Скоринг и герцог Алларэ нашли общий язык, госпожа Эйма, которая как раз примеривалась, как бы понадежнее огреть крайнего правого стражника тяжелой вазой по голове, им в этом поспособствовала, а явившегося арестовывать заговорщиков секретаря Реми убили. Флэль двинулся вперед, дабы воспрепятствовать соединению вазы и головы стражника. Госпожу Эйма он поймал за левую руку, заставил развернуться по спирали и, постаравшись быть предельно осторожным, уронил в кресло. Женщина вскрикнула. Осколки брызнули под ноги.
— Простите, — вполне искренне сказал Кертор. Быть грубым с дамой он не собирался, но и позволить ей встрять в месиво не мог. Хотя бы потому, что она могла попасть под случайный удар. За это время крайний левый стражник выбыл из числа участников событий — увы, Флэль стоял в тот момент спиной и не увидел, кто именно его ранил в бедро, заставив упасть на пол и откатиться ко входу. «Господа регенты» творили нечто странное. Сражаться на пару, прикрывая друг друга, они были не приучены, импровизация у них выходила крайне паршивая, к тому же оба больше думали о том, как защитить напарника, а не себя. При этом оба пытались не убить, а обезоружить или хотя бы вывести из строя противников — и это уж точно было напрасным. Оба по отдельности были хорошими фехтовальщиками, но вместе только мешали друг другу. Кому-то удалось избавиться от стражника, но, наверняка, лишь по случайности. Да и драться шпагами там, где разумный человек взялся бы за кинжал — тоже прескверная идея. Вот стража как раз пользовалась огандскими дагами, которые вошли в обиход уже лет тридцать назад. Плащи стражники намотали на свободные руки. Разумно. Все, на что хватало обоих заговорщиков — не подпускать противников к себе. Стражники, должно быть, получили приказ взять обоих живьем, а потому не слишком рвались в атаку, действовали осторожно, сохраняя дистанцию в шаг — но теснили своих жертв к раскрытому настежь окну, а внизу-то никого не было!
Все эти наблюдения заняли краткий миг, которого Флэлю хватило, чтобы, оставив Клариссу лелеять, сидя в кресле, вывернутую руку, занять позицию у окна. Господа регенты были так поглощены сражением, что позволили Кертору совершить этот маневр; все, на что их хватило — короткое предупреждение: «Сзади!». Кажется, это был герцог Скоринг, который в правой руке держал короткую рапиру, а в левой — небольшую черную дубинку. Бешеный взгляд герцога Алларэ хлестнул по лицу. От господ герцогов-регентов Флэля отделял широкий письменный стол, что было для него крайне выгодным, а вот заговорщики оказались зажатыми между столом и двумя стражниками. Чтобы действовать к своей выгоде, им нужно было бы разойтись, перестать прикрывать друг друга и попытаться разделить слаженно работавших нападавших. Вместо того оба держались спина к спине. До прихода Кертора это еще могло бы сработать, но теперь Скорингу и Алларэ оставалось только сложить оружие.
— Господа, — пытаясь перекричать шум, возопил керторец. — Сдавайтесь, ваше положение безнадежно!
— Убирайтесь вон, Кертор! — приказал нынешний регент. — Вы не понимаете… Кертор все прекрасно понимал, и распоряжениям второго лица в государстве подчиняться не собирался с того самого момента, как увидел тело Кесслера и опознал в черноволосом здоровяке герцога Скоринга. Поднимать оружие против Фиора не хотелось, но Флэль не видел затруднений в том, чтобы одним-единственным ударом лишить того шпаги. Ударить повыше локтя, а вот с герцогом Скорингом можно и не так деликатно… Главное — чтобы обезоруженный Алларэ не нарвался на удар кого-то из противников.
— Сдавайтесь! — еще раз предложил Кертор, выжидая удобный момент для выпада. Следующий миг преподнес ему сразу несколько полезных, но печальных уроков. Во-первых, оказалось, что не стоило проявлять деликатность и благовоспитанность по отношению к даме, ибо дама оказалась сущей змеей. Поднять кресло она не смогла, но вот толкнула его достаточно сильно, чтобы сбить с ног правого стражника. При этом она ухитрилась откуда-то достать узкий длинный стилет и теперь потребовалось бы чуть больше усилий, чтобы убрать ее из действия. Во-вторых, падение стражника произвело чудодейственный эффект на покойного господина Кесслера, который оказался ни разу не покойным: юноша резво восстал и бросился в драку, занимая освободившееся место напротив герцога Алларэ. Этот обезоруживать не собирался, он, кажется, собирался убивать… В-третьих, подобные намерения Сорена оказались для Фиора сюрпризом. Регент развернулся на четверть оборота влево, уходя от прямого удара в живот, и, имея прекрасную возможность захватить бруленца за опрометчиво выставленное запястье, ударив следом в горло… предпочел сбить шпагу того вниз, да еще к себе, а не наружу. Не иначе как подумал, что поединок — сугубо дружеский, а Кесслер сейчас отступит на шаг, кивком отметив удачный удар. Расплата последовала незамедлительно. Реми был отличным учителем, и своего юного приятеля натаскал вполне достойно. Сорен, шпага которого оказалась под лезвием шпаги Алларэ, довел удар до конца, вонзив острие в левую ногу противника, на ладонь выше колена. Удар ладонью в лицо — вот, оказывается, что хотел сделать Фиор, рискуя ранением — его, конечно, не остановил, хотя и заставил откинуть назад голову и потерять равновесие. Далее события развивались еще более удивительным образом. В комнату вбежало не меньше троих в мундирах городской стражи, но еще раньше сбитый с ног поднялся, двинулся вперед, взмахивая плащом…