Реальность сердца
Шрифт:
— Мне пора, госпожа моя. Нужно подготовиться к Большому совету, — осторожно коснулся ее плеча герцог-регент. — Я вас провожу.
— Желаю вам поладить с архиепископами! — улыбнулась на прощанье Кларисса. — Говорят, его высокопреосвященство Жерар не в ладах со своей семьей.
— Это не так уж и хорошо, — качнул головой Скоринг. — Я предпочел бы надежный союз.
Госпожа Эйма искренне порадовалась, что лицо ее прикрыто темной вуалью. То ли герцог-регент был, как о нем поговаривали, сумасшедшим, то ли наивным, как дитя, наглецом. Мечтать о надежном союзе с человеком, сестру которого ты велел отравить, а самого искалечить, и если бы не вмешательство Рене Алларэ — сгноить заживо в Шенноре… Воистину, кого Сотворившие хотят наказать — лишают разума!
— В пять часов откроется Большой совет. Постарайтесь хотя бы притвориться, что вас волнует то, что там будут обсуждать! — герцог Скоринг прогнал всех, плясавших вокруг короля, кроме двух фрейлин; это стоило обдумать, решил Араон.
— Это вы запретили подавать мне вино?
— Будете держаться, как подобает королю — вечером хоть утопитесь в нем, — сквозь зубы ответил регент. — Если же будете пренебрегать своим долгом, я подскажу архиепископу, что седмица-другая поста и покаяния в монастыре перед началом святого похода монарху не повредит!
— Вы никогда не думали, — делая самое невинное лицо и разглядывая лепнину на потолке, спросил король, — что я могу позвать гвардейцев и вас через десяток минут лишат головы на колоде? Фрейлины переглянулись над своей вышивкой. Рыжеволосая Фелида Скоринг улыбнулась одними глазами и бросила быстрый взгляд на регента, стоявшего перед королем Араоном. Слух у обоих фрейлин был кошачий. Интересно, а языки у них такие же болтливые, как у ворон? Если они расскажут товаркам о том, что король угрожал своему регенту, выйдет презабавно. Впрочем, Скоринг сам велел остаться именно этим двоим.
— Если такова милость вашего величества, зовите немедля, — глубоко поклонился регент. — Меня не так уж сложно заместить на любого другого главу Старшего Рода, мой король. Араон едва не пнул Скоринга ногой в так соблазнительно маячившее у самых колен лицо. Принимая — руками короля — десятки новых указов, герцог Скоринг не собрался поправить такую устарелую глупость, как право занимать пост регента лишь главам Старших родов; таковых же в Собране осталось на диво мало. Бароны Кертор и Литто, граф Саура, герцоги Алларэ и Гоэллон… последний невесть куда запропастился, помимо прочего. Из них король Араон рискнул бы подпустить к себе лишь барона Кертора, чей племянник, конечно, преданный сторонник алларской коалиции, но сам барон предусмотрительно держится подальше от всех и вся. Вот только в чем, кроме вина и лошадей, может разбираться южанин? Литто, Саура, Алларэ и Гоэллон же — о да, этих только подпусти к королю на расстояние, достаточное для удара кинжалом, и можно заказывать по себе панихиду. Причем за Литто и Саура нужно поблагодарить покойного батюшку, чтоб ему в Мире Воздаяния демоны тридцать три раза голову отрубили… Впрочем, оба — ровесники короля Араона, какие уж из них регенты, смех один. Барон Кертор хоть и провинциал, но в почтенном возрасте.
— Оставьте меня, я буду одеваться, — буркнул король.
— Его величество желает одеваться! — подбежала к двери светловолосая фрейлина, недавно так порадовавшая Араона своей выдумкой с театром. Хорошая девушка, хоть и крупная, как саурский тяжеловоз. Обтирание розовой водой, свежее белье, потом завивка и припудривание волос, накладываемые на лицо и руки мази, облачение в тяжелое и неудобное парадное платье… Араон все это ненавидел. Его тела касались десятки рук, вертели туда-сюда, словно куклу, наносили притирания, терзали волосы щипцами и гребнями, подавали наскоро подогнанные по размеру перстни из королевской сокровищницы — и все лишь очередного унылого заседания в кругу не менее разряженных и изнывающих в плотных одеяниях вельмож. Говорили, что король Лаэрт запросто расхаживал летом в полотняной рубахе и легких штанах, в которых тренировался со шпагой и саблей — и ни один паршивый куафер, камердинер и лакей не смел с ним спорить. Об этом стоило подумать…
Беда состояла в том, что Араон не чувствовал в себе и тени той властной силы, которую чуяли подданные в короле Лаэрте. Его слово и желание было не волей для народа Собраны, да что там народ, даже для собственных прислужников — лишь капризами пока еще пятнадцатилетнего мальчика. Хуже всего, что именно капризами и сам Араон считал свои желания. Капризами, прихотями, придурями… С первого года жизни, еще когда он сосал грудь кормилицы, его учили быть королем. Гувернеры заставляли держаться по-королевски, наставники набивали голову всем мусором, который должен знать король, чтобы править, отец называл наследником и требовал властвовать — для начала над братом. Пока король Ивеллион был жив, принц часто его боялся, еще чаще — ненавидел, и каждый день утешался мечтами о троне. Потом герцог Скоринг приподнял принца Араона за воротник и усадил на трон. Вот тут-то и оказалось, что королевские манеры никак не удаются, в голове мучительно пусто, а с высоты трона все окружающие выглядят либо льстивыми дураками, либо подлыми извергами.
Араон прекрасно знал, в чем дело: он не был настоящим королем. Вот дворец его и отвергал, трон стремился скинуть с себя, и даже поддельный венец мстительно натирал уши. Оставалось только капризничать, надувать щеки и тиранить фрейлин с лакеями — они-то подчинялись, куда им деваться… Вот герцог Скоринг — другое дело; он знал, зачем ему нужна власть. Планов у него было больше, чем монеты в королевской казне, и все он хотел воплотить в жизнь. Оттого ему не мешало парадное платье в дикую жару, не хотелось спать во время советов и вообще регент постоянно был бодр, деятелен и даже весел. Король ему искренне завидовал — настолько, что даже и не пытался вмешиваться в управление государством. Слишком уж хорошо было ясно: встань на пути у такого рвения, и скорийский бык попросту затопчет и не заметит. У Араона же, как он сам обнаружил, и копыта были мелковаты, и желания кого-то затаптывать не находилось.
Не терзал бы дурацкими советами, да не запрещал виночерпию подавать вино в любое время — и пусть себе тешится. Главное, что господин герцог-регент удерживает на безопасном расстоянии Реми Алларэ и всю его клику; остальное несущественно. Обоих глав орденов король Араон видел впервые в жизни, они не покидали своих резиденций даже на время ежегодных чествований Сотворивших, оставляя эту почетную обязанность архиепископу Сеорийскому — патриарх был слишком стар. На главу ордена Блюдущих Чистоту король взирал не без опаски. Юноша смутно подозревал, что герцог-регент втянул в ересь не только своих скорийцев и бруленцев, но и самого короля. Откуда ж еще чудеса на коронации, зачем нужен мерзкий черный напиток? Блюдущие же чуют подобное лучше, чем гончие — дичь. К тому же архиепископ Жерар — младший сын Мишеля Алларэ, которого чаще называли Старым Герцогом. Дядя герцогов Алларэ и Гоэллона. И зачем только герцог-регент вздумал его приглашать?! Высокий худой человек в дымчато-сером одеянии с единственным украшением — вышитым голубой и белой шелковой нитью знаком ордена, потоком воды, сидел, скрестив перед грудью длинные пальцы. В ухе, к изумлению Араона, поблескивала серьга с сапфиром — словно у моряка-контрабандиста. Узкое гладко выбритое лицо с резко обозначенными скулами было совершенно бесстрастным, смотрел архиепископ Жерар куда-то вдаль. Архиепископ Игнасий, глава ордена Бдящих Братьев, был совсем иным. Одеяние его было ярко-алым, с вышитыми золотом языками пламени на груди, а сам он был обилен телом и волосом. Длинная черная бородища едва ли не закрывала эмблему ордена, руки заросли шерстью до самых ногтей, и казалось, что густые брови плавно переходят в роскошные усы. Пузатый, тяжеловесный и громогласный, Игнасий еще и был не по сану подвижен, если не сказать, суетлив — его интересовало решительно все, от гобеленов на стенах, до свитков в руках регента, вот он и вертелся туда-сюда.
— С удовольствием, ваше величество, с удовольствием мы приберем к рукам еретиков! — басил Игнасий, потирая ладони, и каждая была размером со сковороду. Еретиков было заранее жалко — такой если подзатыльник отвесит, так убьет сразу.
— Доброе дело затеяли вы, доброе и нужное!
— Несомненно, ваше высокопреосвященство, — едва кивнул Жерар соратнику. Араон про себя назвал их «Огненный» и «Мокрый». — Мой орден готов выступить немедля. Как Араон ни старался, поймать взгляд светло-голубых глаз Мокрого архиепископа ему не удавалось. Плохой признак: наверняка алларец держит камень под рясой. Откровенный и добродушный Огненный нравился королю гораздо больше. Едва ли он такой простак, каким кажется, а то не стал бы главой ордена, но уж двуличия в нем точно нет, это понятно сразу. В равнодушии Жерара же чуялся подвох.
— Как я осведомлен, на землях баронства Брулен творятся вопиющие бесчинства, — продолжил Мокрый Архиепископ; по манере беседы его стоило переименовать в Ледяного. Должно быть, алларца сначала искупали в море, а потом заперли в подвале с ледником, вот он и покрылся прозрачной блестящей корочкой. — Еретики захватили замок Бру, убили баронессу Брулен и ее законного наследника, преследовали воспитанницу баронессы девицу Къела, угрожали жизни доброго слуги короны владетеля Далорна… Королю Араону захотелось поковырять ногтем в ухе: может быть, он ослышался? Кто-кто добрый слуга короны?! Прихвостень Реми?..