Реальность сердца
Шрифт:
— Вы, кажется, меньше прочих удивлены поступком Реми Алларэ?
— Это так. Я ожидала подобного. У алларцев много своих обычаев, не меньше, чем у огандских Кланов, да они ведь и родичи между собой… — улыбнулась Кларисса. — По одному из обычаев у военного вождя, который не может сражаться сам, есть девятина, чтобы выбрать себе преемника.
— Почему же бастард, а не этот горе-дуэлянт?
— Реми никогда не любил сыновей Клер. Старуха Алларэ говорила… — госпожа Эйма осеклась. И нужно же было так проговориться! Она, выученная, как молчать или лгать, но и под пыткой не выдавать своих тайн, в пустячном разговоре…
Под нижним платьем она всегда носила длинный узкий стилет без рукояти, плотно прижатый к телу корсажем. Королевская гвардия, внимательно оглядывавшая Клариссу при входе во дворец, и не догадывалась, что низкий вырез платья таит в себе еще что-то, помимо соблазнительной фигуры. И останется — не более получаса, чтобы предупредить Ханну, удрать с ней из дворца, потом бежать всем втроем. Из-за пары слов, из-за того, что Кларисса непозволительно забылась, дала скуке взять себя в плен!.. Скоринг стоял близко, очень близко — и так удачно, глядя вдаль поверх ее головы. Удар… Острие бессильно скользнуло, только прорвав ткань темно-синего расшитого жилета. В следующее мгновение оба запястья Клариссы оказались накрепко стиснуты. Скоринг хорошенько встряхнул ее. Стилет упал на пол. Как это могло быть?!
— Я ношу кольчугу. — Какой спокойный у него голос…
— Это не кольчуга!.. — нет, не может быть, совсем другое ощущение — словно острие прошлось по оконному стеклу… Еще можно вырваться! Если ударить в колено, он может разжать кулак.
— Не нужно, Кларисса. Прошу вас! Госпожа моя, я все о вас знаю, — мягкий, успокаивающий голос; герцог Скоринг выпустил ее руки, но тут же обнял за плечи, прижал к груди. Другой рукой приподнял рукой подбородок, заставил глядеть себе в лицо. — Я знаю, кому вы верны, где вы жили до приезда в столицу. Я знаю, как вы любите Хельги. Вам не нужно меня бояться! Ни за себя, ни за мужа, ни за дочь…
— Но почему тогда?..
— Вы были так забавны в своем стремлении подобраться ко мне поближе, — полные губы улыбнулись. — Но дело не в этом. Кларисса, я никогда не причиню вам вреда.
— Ответьте, почему! — объятие казалось некрепким, но вырываться женщина не рискнула. Она уже видела, как быстро и ловко двигается герцог Скоринг.
— Вы — мой тонкий мостик, мой парламентер, мой единственный шанс… — Скоринг наклонился близко-близко, губы почти соприкасались, но он не попытался поцеловать Клариссу. — Вы мой единственный друг.
— Даже после этого? — стилет валялся совсем близко.
— Особенно после этого. Прекрасный повод объясниться без вашего милого лукавства, Кларисса.
— Но почему — я?
— Потому что вы помните, кто вы, госпожа моя, и не стыдитесь этого. Потому что вы еще помните, как записывали откровения охваченного страстью человека, зная, что его четвертуют за эту откровенность. И зная, для чего это совершаете. Потому что вы знаете, какими руками выковываются победы. Из каких заготовок. Вы готовы были меня убить, чтобы Хельги и Ханна спаслись бегством, и не стыдитесь этого, верно?
— Да… — едва выговорила изумленная Кларисса.
— Вот поэтому, госпожа моя. Вы играли в куртизанку, вы добивались моей благосклонности, вы подошли ко мне близко-близко — и не побоялись взяться за кинжал. Ради тех, кого любите. Кларисса, мы с вами из одного племени.
— Нет, герцог, я не ваша… — но у нее не было ни одного достойного возражения, только бессильное упрямство.
— Разумеется, — Скоринг опустил руки и сделал полшага назад. — Вы мне не рабыня и ничем не обязаны. Вы можете уйти и не возвращаться. Я не причиню вам вреда. Вы вольны идти к золотому герцогу…
— За что вы так ненавидите Реми? — изумилась женщина. Она опустила руку на тонкий, не толще удилища, ствол кофейного дерева. Растеньице обиженно качнулось, темные глянцевые листья с удлиненными кончиками затрепетали. Клариссу и Скоринга теперь разделяла усыпанная мелкими пестрыми камешками дорожка; она заметила, что герцог-регент наступил на стилет. Он уже полностью справился со вспышкой чувств, исказившей лицо до неузнаваемости. «Быстро, слишком быстро для искренней ненависти», — подумала Кларисса. Впрочем, герцог всегда был быстр.
— Это неважно. Впрочем… вы так хотите это знать, а я хотел бы видеть его лицо, когда вы расскажете ему. Прежде всего скажу — я не хотел убивать герцогиню Алларэ, но нисколько об этом не жалею. Я лишь взял жизнь за жизнь, но чтобы защитить будущего короля, а не походя, даже не заметив того…
— Смерть Анны Агайрон — его рук дело?
— Да, и все было проделано так глупо, что показания герцогини указали бы на истинного отравителя. Самое нелепое, что метил он не в Анну, а в Мио.
— Жизнь за жизнь? — напомнила Кларисса.
— У меня была сестра-близнец. Ее давно забыли. Ваша Ханна красива, а Ирма была тоже высокой, но слишком неуклюжей. Еще она была очень похожа на меня. Что простительно мужчине, то уродует женщину. Дурочка влюбилась в герцога Алларэ. Ему было семнадцать, он упивался поклонением дам и господ столицы. Ирма… для него она была лишь некрасивой навязчивой девицей. Он публично оскорбил ее и отверг. Другая бы поревела и утешилась, но сестренка… — Скоринг повернул голову в сторону. Тяжелый правильный профиль — впору на монету, и такой же неподвижный. Голос и выражение лица слишком уж расходились между собой. — Она покончила с собой. Я тогда был на Западном фронте. Отец запретил мне мстить, сказав, что это запятнает честь семьи. Для всех Ирма просто утонула, несчастный случай.
— Но вы еще и приказали пытать его!
— Я делал это сам. Мне нужна была исповедь…
— Герцог Гоэллон не простит вам смерти Мио, — вздохнула Кларисса.
— Я знаю, — пожал плечами Скоринг. — Знаю, но не жалею об этом. Моей сестре было далеко до герцогини Алларэ, но разве любить можно только золотых девочек? Кларисса замолчала, поплотнее закутав плечи накидкой. Поблизости от герцога-регента вдруг стало холодно, невзирая на всю духоту зимнего сада.