Реальность виртуальности
Шрифт:
– Марусь, ну чо ты? Давай полегче. Так вот, сегодня услуга – это тоже товар. А эксклюзивная услуга – преимущество в конкурентной борьбе. Что сегодня представляет самую большую ценность?
– Ты как, глобально или в приложении конкретно к жизни человека? – включилась Лейла, которая во всем любила ясность и пока, как и другие, мало понимала, к чему клонит Мира.
Если бы Мерилин Монро дожила до своих пятидесяти, она, вероятно, была бы чем-то похожа на Лейлу. Яркая блондинка в кудряшках, с хорошо очерченными чувственными губами и множеством украшений. Лейла буквально помешана на «бусиках», как это называет ее муж Алекс. Она предпочитает серебро и умудряется комбинировать, казалось бы, несочетаемое. И удается! Подруги и знакомые навезли ей со всех концов планеты этнических украшений из белого металла. Когда Лейла без украшений, она кажется просто обнаженной. По крайней мере, так реагируют на отсутствие «бусиков»
– Лейла, ну ты – блондинка! Самая большая ценность для человека – время жизни. Только оно невосполнимо. Вот отмерил тебе Всевышний сколько-то десятков лет, ни больше, ни меньше. Ты можешь потерять деньги и их восполнить…
– Ну это уж кому дано, – включилась Ляля. Все подружки помнили, как в эпоху великого передела Ляля со своей организационной хваткой бывшего секретаря горкома комсомола занялась бизнесом, каким-то образом стала владелицей молочного комбината, обанкротилась (или ее обанкротили), потеряла все. Причем почти буквально. Ей пришлось распроститься с коллекцией дорогущих бриллиантов, некогда подаренных безумно влюбленным в нее тоже бывшим комсомольским работником, впоследствии первым секретарем ЦК компартии одной из союзных республик нашего некогда могущественного Отечества. Теряя все, она расплатилась с работниками комбината. Это для нее было принципиально важно. Было в ней это девальвированное нынче качество – «не оставаться должными никому ничем, кроме взаимной любви». Ну такой она человек. А потом с горя на какое-то время «подсела» на стакан, как ни пытались удержать от этого ее подружки. Правда, процесс не принял откровенно безобразный и затяжной характер. В один из критических моментов Лейла собрала всех и предложила отправить Ляльку в паломническую поездку. Что они и сделали, скинулись на путевку и буквально силой затолкали ее в громадный автобус с настоящими паломницами, которые поначалу недоумевали, как сюда попала эта совершенно отличная и явно невоцерковленная дама.
Ляля, к удивлению подружек, из поездки не вернулась, осела в одном из монастырей на Русском Севере. Просила присмотреть за квартирой. Цветочки в ее отсутствие взялась поливать Любася, жившая по соседству через пару домов. Год на связь не выходила, если не считать открыток к Рождеству и Пасхе. А потом она появилась. И это уже не была прежняя Лялька, «борзая» комсомолка эпохи блистательного секретарства. Это не была громогласная директриса в резиновых сапогах, бизнес-леди молочного двора. К счастью, исчезла бесследно и надломленная, утратившая жизненные ориентиры Лялька периода дрейфа в житейском море без руля и без ветрил. В ней словно вышло наружу ее внутреннее содержание, как будто стала ведома тайна происходящего вокруг. Она постройнела и даже как-то помолодела. И, как ни странно, стала веселее и бесшабашнее. Подруги дивились переменам, потихоньку обсуждали их между собой и ждали, что же будет.
А было то, что очень скоро Лялька устроилась редактором на телевидении. Там работал ее давний товарищ, с которым они по-хорошему дружили еще с комсомольских времен. Именно он и предложил освоившейся на телестудии Ляльке открыть авторскую программу. Знал уровень ее интеллекта, хорошие коммуникативные способности и помнил, как много лет назад и в формализованной обстановке комсомольского собрания она могла создать атмосферу искреннего обмена мнениями, причем даже и не в тему – о том, что волновало молодых по сути, глубинной сути. Предложение Ляльку поначалу ошарашило и даже испугало. Но была обещана полная свобода творческого самовыражения. Что и подкупило, потому что свободу она ценила, пожалуй, превыше всего. Так появилась на краевом телевидении программа «О главном без купюр». Она стала медийным, узнаваемым лицом, в программу престижно было попасть. В нее и попадали местные и приезжие боссы. «Мэры-пэры, депутаты, а по жизни акробаты» – так острая на язык Кира охарактеризовала состав участников программы. Но, без иронии, в ней оказывались люди, обладающие влиянием. И вовсе не всегда «кошельки», как их называла та же Мира. Люди культуры и искусства, известные политики и видные ученые. Ну и, конечно, депутаты всех уровней и партийные деятели разных мастей.
Со многими у Ляльки отношения не заканчивались рамками эфира. Ее ума и самоиронии хватило понять, что к сексуальности это не имеет никакого отношения. Обидно и даже больно для женского самолюбия. Поначалу. Все же в свой полтинник она выглядела лет на десять моложе – стильная, довольно острая на язык. Ну до Миры, как до звезд, но все же. Задавалась вопросом, что им от нее нужно? Им, «порочным детям нашей эпохи». Никого не отталкивала, просьбами и вниманием не обременяла, возможности «детей» не использовала. Разобралась: им просто интересно с ней поговорить.
Как-то спросила у Ахмада. Он больше других отличался из списка лялькиных «воздыхателей», как называла их Маруся, – совершенно другой ментальностью и этничностью и какой-то поразительной искренностью: если принял человека, то до конца. Поэтому делал крюк в триста километров, чтобы просто попить с ней кофе и часик поболтать ни о чем.
– Я поговорю с тобой и как будто обновляюсь. Хоть и ни о чем. Жить хочется. Понимаешь?
Ну об этой своей особенности она догадывалась давно. Из случайностей складывается статистика. В подтверждение крутились в голове слова отца Амвросия. В своем затянувшемся паломничестве она начала подумывать о постриге, чтобы навсегда остаться в монастыре. Он не одобрил.
– Нет. Ваше место в миру. Служение тоже бывает разным, – таким был его вердикт.
– И все же деньги можно восполнить, любовь можно пережить вновь, – продолжала Мира.
– Ты любовью так не разбрасывайся, – это Любася вступила в разговор со своей извечной арией «Выпьем за любовь!» Она тоже была блондинкой, светло-русой. С Никой их роднило желание быть, чувствовать, казаться моложе, существенно моложе своих лет. Обе жили в вечном ожидании и, что скрывать, активном поиске своего мужчины «на диван», как это обозначали дамы между собой. Нет, от любви не отказался бы никто! Лейла не в счет: их дружески прочный, «породистый» брак с Алексом, вероятно, уже и был любовью. Ну или такой считался. Но если Ника не изменяла своему стилю тридцатилетней давности и всегда носила прямые, черные, как смоль, волосы до плеч, Любася следовала духу времени: модны кудри – будут кудри, нужно вытянуть до прямых – будут прямые. И, вопреки своему многолетнему учительству в прошлом, она всегда хорошо знала предельную длину юбки, чтобы ножки выглядели наиболее выигрышно. А вынырнув из учительской среды на волю, как женщина, кажется, обрела новое дыхание. Это изумляло и радовало.
Подруги считали, что она влюбилась в мужика, которого усиленно называет «магом», чем вызывала в свой адрес поток довольно язвительных насмешек. Упаси, Бог, не по поводу любви! Эта тема – святая в дамском сообществе. По поводу «магичности» «мага». Они не без иронии выслушивали ее истории: то дождь остановил, то огонь разжег отсыревшими спичками, то в море зашел, а к нему дельфинов стая собралась, то орел, как будто один и тот же, встречал за каждым поворотом дороги. Что было правдой, а что вымыслом в любасиных рассказах, понять было трудно. Но одному радовалось сообщество: после знакомства с ним она как-то мобилизовалась и внутренне переформатировалась. И достаточно безболезненно пережила свою незадавшуюся блиц-любовь. Даже дело свое открыла – «Ритуальное агентство». Не стоит путать с ритуальными услугами по погребению. Любася занимается исключительно радостными событиями: рождение, крещение, свадьбы, юбилеи… Подруги резвились и усиленно подталкивали включить услугу «в последний путь». Нет, Любася даже радостно хоронить никого не желала. Но в своем деле весьма преуспела.
А вот ее неоднократные попытки затащить в сообщество мага, которые, кстати, поддерживала и Маруся, тоже знакомая с ним по случаю, успехом не увенчались. Дамы дорожили единственным мужчиной в их замкнутом мире – Алексом, мужем Лейлы. Да и он был хорош, потому что дружбе не мешал, иногда председательствовал на их посиделках, был «вещью в себе». Он – профессиональный юрист, специалист в области административного права, работает в какой-то крупной компании. Его востребованность позволяет Лейле в свободное от работы время не пренебрегать сообществом, а, напротив, активно в нем участвовать. У Лейлы с Алексом нет детей, но они уже давно приняли эту данность. Холят и лелеят друг друга, в отпуск путешествуют и, кстати, занялись творчеством. Он вдруг неожиданно для дам стал играть на сцене самодеятельного театра, и весьма успешно. Даже Мира с ее насмешливостью вынуждена была признать, что в этом что-то есть. А Лейла – мать родная в своем трудовом коллективе (а это какая-то строительная компания). Руководит отделом по работе с персоналом. Она тоже занялась художественным самовыражением – осваивает процесс изготовления ювелирных изделий в мастерской одной местной знаменитости и просто хорошего художника.
– Что вы все уклоняетесь от темы? Самая большая ценность – время жизни. Только это – истина не для всех. Но уж лялькины мужики это чуют, поверьте мне. И предпочитают иметь дело с правильными людьми – энергетически и эмоционально правильными, с донорами. Знают и ценят. Но пока не рублем. Нет такой услуги, чтобы, просто пообщавшись, обновиться. Психоаналитики не в счет. Во-первых, нормального еще попробуй найди. А во-вторых, у нас в ментальности все то, что с «психо», ассоциируется с психушками. А рядом с Лялькой они обновляются! И это – факт! Из этого можно сделать товар. И без иронии! – Мира убежденно жестикулировала.