Реальность виртуальности
Шрифт:
Каждое его слово было обращено к ее глубинной внутренней сути. Казалось, он видит ее насквозь.
– Вы правильно выбрали икону, у которой следует молиться. Хотя, когда вы здесь, полны раскаяния и надежд, каждый из Святых, глядящих с ликов, готов помочь вам и, поверьте, пытается это сделать. Надо быть готовой принять эту помощь.
– «Когда я молчал, обветшали кости мои от вседневного стенания моего, ибо день и ночь тяготела надо мной рука Твоя. Свежесть моя исчезла, как в летнюю засуху. Но я открыл Тебе грех свой и не скрыл беззакония моего. Я сказал: „Исповедаю Господу преступления мои!“ И Он снял с меня вину греха моего», – помните строки из псалма Давида?
– Стыдно признаться, но не только не помню,
– Давайте завтра, сейчас уже наступает время вечерней. Да и утро вечера мудренее.
– Как мне вас найти? Я вижу вас впервые.
– Зато я наблюдаю за вами ровно три дня, как вы здесь. После утренней и трапезы приходите сюда, в храм. Если будут привлекать на послушание, скажите: «Отец Амвросий велел быть в храме».
И он ушел за алтарную стену. А Лялька, как во сне, переместилась на свое место в левом углу храма – там была скамеечка, если устанешь долго стоять и успеешь оказаться рядом раньше других, можно присесть. К своему удивлению, уже более внимательно следя за службой, услышала в хоре голосов других священников, руководящих богослужением, голос своего недавнего собеседника. А память подсказала – он звучал во время службы все эти три дня, что они были в монастыре.
Тяжелая работа
Лялька спала беспокойно. Голова вспухала от опять обрушившихся мыслей. Казалось, что они влетели, распахнув запертую дверь, за которой столпились за дни тишины разума.
«Что мне говорить? И чем он может мне помочь? Как мне объяснить все, что со мной произошло? И кому нужны чужие проблемы? Кто я такая, чтобы тратить на меня время?»
Лялька всегда знала цену времени жизни. Поэтому не любила людей, которые претендуют на внимание, если были ей не интересны. Это не мешало в прошлом работать, как это теперь принято говорить, топ-менеджером в сфере молодежной политики, а потом в бизнесе. Она была достаточно прагматична, могла отстраниться и уйти от назойливого общения, если личность, как ей казалось, не заслуживала того. Добродетелью терпимости не обладала. Правда, умудрялась делать это в меру деликатно, но границы своего личного пространства охраняла. Близко к себе допускала тех, кого полюбила. Уж если впустила, так впустила. И никогда ничего не делала наполовину. Ирча всегда говорила: «У тебя середины нет. Меры ты не знаешь». Это так и было. Иронизируя над собой, определила: ее метод познания мира и способ общения с ним – это ограниченный во времени фанатизм. Ей всегда претила фальшь, и честность она считала наименее энергозатратной, а значит, наиболее предпочтительной формой отношений. Предъявляя себя миру такой, какой была, с щенячьей наивностью полагала, что и остальные поступают так же. И только с годами поняла – так работает механизм ее мировосприятия, но это не повод требовать того же от окружающих. Они – другие.
Измучившись в полудреме, утром встала разбитая, но прежняя злость на себя, как ни странно, вернула волю к жизни. Она не знала, чего ждать от предстоящей встречи с отцом Амвросием, и решила успокоиться – будь что будет. На утренней стояла спокойная и пустая. Одними глазами наблюдала за священниками, изредка поглядывая на ее, как она для себя уже определила, икону. Боялась разменять глубокое внутреннее чувство, которое испытала накануне. А после трапезы, отговорившись от послушания, не без внутреннего трепета вошла в храм.
Там, как обычно после службы, несколько послушниц драили церковную утварь, счищали воск с подсвечников, натирали до блеска позолоту и смазывали кисточками маслом. Отца Амвросия видно не было, и она опять присела на свою излюбленную скамеечку. Удивительный храм! Почему-то именно здесь она ощущала какое-то невероятное спокойствие. Или так в любом храме, просто она этого не замечала?
Отец Амвросий появился из-за алтарной стены и направился прямо к ней.
«Какой красивый мужик – и монах. Да его к нам в Славногорск, мои бы подружки на дуэли перестрелялись», – подумала Лялька. И тут же ужаснулась – уж больно неуместной показалась влетевшая в голову мысль. Она встала.
– Доброе утро, а точнее, день, – как-то просто произнес Амвросий. – Как вам у нас? Да вы присаживайтесь, – и он сел на скамью поодаль.
– Мне здесь нравится. Я не часто бываю в монастырях и в храмы хожу не часто, а точнее, редко, но здесь мне как-то легко. Нет, даже не легко. «Легко» – не то слово. Мне здесь как-то особо.
– Вы же из Славногорска? Просто у нас сейчас две группы паломников – из Екатеринбурга и из Славногорска. Летом нас много посещают. Из разных мест. Некоторые приезжают по нескольку раз. Иногда живут неделями. Говорят, что здесь легче разобраться в себе, найти путь к себе настоящему.
– И как они этот путь находят? – в ее голосе прозвучала тайная надежда.
– По-разному. Но все сходятся в одном: здесь загадочным образом приходит понимание истинного значения событий, произошедших в жизни, истинный смыл событийного ряда, я бы так сказал. А от этого готовность принять свое прошлое, простить и отпустить свои обиды, подняться над суетой житейской и понять, куда двигаться и что делать.
– И у всех получается?
– Статистику не ведем, – он улыбнулся. – Храм принимает всех. А вот кто с чем уезжает, знать не дано. И я не возьму на себя смелость говорить о многих. Единицы раскрываются, и не все могут, находясь здесь, сразу осознать, что же они получили. Мы стараемся помочь каждому. Но разве любой готов принять помощь?
– А что нужно, чтобы быть готовым? – она с надеждой заглянула ему в глаза.
– Нужно быть открытым и честным – перед собой, перед Всевышним. И стремиться стать лучше, чище. Думаете, все, кто это декларируют на словах, на самом деле этого хотят? Вы ведь замечали, что больше всего человека ранит жестокая правда о себе? Надо обладать смелостью, чтобы увидеть себя таким, каков ты есть… – он не отвел взгляд.
– Покаяться? Видела я уже и кающихся, и рыдающих… – Лялька хмыкнула и опустила глаза.
– А вы когда-нибудь причащались? – спросил он буднично, словно между делом.
– Нет, что вы… – в ее голосе – испуг с растерянностью, словно он спросил: «Вы же уже слетали на Луну?»
– А вы примите причастие. Здесь, у нас. А слезы в храме тоже бывают разные. Есть слезы искреннего раскаяния и вселенской боли, есть артистически-ритуальные слезы, когда рыдает эго, освобождая совесть слезопролитием, есть слезы освобождения… Не всегда слезы – показатель искренности и веры. Но причастие – это таинство. Это – огромная работа верующего над собой, это, если хотите, – шанс, который Господь дарует человеку через церковь и ее священнослужителей, – он был спокойно убедителен.
– Я не готова…
– К чему не готова? – улыбнулся отец Амвросий. – Я и не предлагаю это сделать сейчас. На это, действительно, нужно некоторое время. Или вы не готовы встретиться с самой собой? А как же стремление постичь глубинную суть людей, вещей, явлений? – спросил с полуулыбкой.
И тут Ляльку проняло во второй раз. Она удивленно-обезоруженно посмотрела на этого человека в монашеской рясе. Как, каким образом ему ведомо о ней, как ей казалось, глубоко личное, почти забытое и, точнее, перекрытое событиями ее жизни последних месяцев? И сразу всплыло воспоминание двухлетней давности. Заработав поначалу своего молочно-товарного бизнеса приличные деньги, Лялька не упустила возможность съездить в туристическую поездку в Израиль. Прямые рейсы из соседнего города позволяли на недельку «припасть к экзотике Святой земли», как она говорила своим подружкам. И эта формулировка, казавшаяся ей такой оригинальной тогда, почему-то теперь резанула своей бравурностью на грани кощунства.