Реанимация Записки врача
Шрифт:
Но Сапрыкин, размахнувшись, как будто метал диск, плеснул из кружки прямо мне в лицо. Видно, хотел только половину, чтобы хватило и на спину, но не рассчитал и выкатил все. Я закашлялся и, сбившись с ритма, чуть было не остановился. При этом как-то чудно взмахнул руками.
— Плыви брассом! — засмеялись на трибунах.
Сначала мне было не до смеха. Но потом стало легче, и я осторожно, очень осторожно увеличил скорость. Теперь я понимал, как надо экономить силы. Эх, если бы начал дистанцию не так резво, то как бы сейчас пригодились эти лихо
— А-а-сталось пять кругов! — усталым голосом сказал судья. Ему тоже надоело стоять на солнцепеке.
Бронзовый «индеец» Скрипкин обошел меня еще на один круг. И я принимал это как должное. Но меня опять начал обходить на целый круг рыжий балагур, и это показалось, как и вначале, почему-то обидным. И еще злило, что этот парень так быстро семенил ногами, как будто переходил на бег. Почему же судьи не делали ему предупреждения или хотя бы замечания?
Когда мы поравнялись, я невольно участил шаги, и мы пошли рядом. И вдруг услышал в рупор:
— Четвертый номер! Не переходите на бег! Предупреждение!
И сейчас же взметнулся красный флажок и указал прямо на меня. Что за ерунда? Это же мой четвертый номер! Я так растерялся, что замедлил шаг и пропустил соперника. Не я сбивался на бег, а рыжий парень! Как судья мог перепутать?
— Юркин, полегче! А то снимут! — голос Сапрыкина.
Да, с судьей не поспоришь. Снимет с дистанции за милую душу, и все труды пойдут насмарку. Конечно, он смотрел на мелькание ног — и моих, и поравнявшегося со мной соперника, сложил вместе это мелькание, а наказал одного. Я огорчился и пошел осторожнее. Испугался
Вспомнил, как Сапрыкин говорил утром: «Только нечаянно не перейди на бег. Следи, чтобы если одна нога в воздухе, то вторая обязательно на земле. Не должно быть фазы полета». Теперь, после грозного предупреждения, я стал еще старательней припечатывать шаг, чтобы не было опасной подпрыжки. Вот и еще один круг пройден. Боковые судьи внимательно смотрят на ходоков — теперь, перед финишем, когда от усталости теряется координация и хочется быстрее закончить дистанцию, особенно часто сбиваются на пробежку. Вот опять:
— Девятый номер! Предупреждение!
Девятый был где-то сзади. Я его не видел.
И вот долгожданный гонг, остался последний, двадцать пятый круг! Я немного прибавил и догнал какого-то парня в голубой велосипедной шапочке с загнутым вверх козырьком. Козырек придавал ему лихой вид, но шел парень тяжело, постанывая в такт дыханию. Может быть, тоже печень схватило? На финише это обидно. Но я с какой-то истошной яростью обошел его, и вот она, долгожданная финишная черта! Еще немного! Еще!!! Ху, все! Ох-хо-хо…
По инерции прошел еще несколько шагов, пытаясь перейти на легкий бег — увидел, что так делают и Скрипкин, и рыжий, и парень-«журавль». Но ничего не получилось —
Тут подошел капитан Сапрыкин и, ничего не говоря, стал поливать из солдатской фляги мой затылок. Это было истинным наслаждением! Вода стекала на шею, спину. Голова прояснялась, снова стали доступными звуки, цвета. Через минуту я, кажется, совсем пришел в себя. Капитан похвалил меня и сказал, что я наверняка выполнил третий разряд, и посоветовал дальше занимался ходьбой, потому что есть способности. Потом из небольшого синего термоса налил стаканчик божественного холодного напитка — сладкого клюквенного морса.
— Пей медленно, — сказал капитан.
Я пил, смакуя каждый глоток, и, удивительное дело, нестерпимая жажда почти исчезла — это от одного-то маленького стаканчика.
— Состав собственного изобретения, — гордо сказал Сапрыкин, — для стайеров — незаменимая вещь.
Потом я отдыхал на траве и переодевался в душе. Переодеваться было нелегко: дрожали колени и трудно было устоять на одной ноге. Выйдя из раздевалки, увидел в глубине аллейки пустую скамейку и лег на неё навзничь.
— Зря разлеживаешься, солдат, ходить надо, — вдруг сказал незнакомый и твердый голос. Я вскинул голову и увидел победителя — Скрипкина. На нем был узкий, хорошо подогнанный офицерский костюм, на погонах три звездочки — старший лейтенант, каштановые волосы с капельками воды плотно зачесаны назад. А лицо было совсем не злое и не жестокое, а веселое и располагающее, и на груди ромб — академия. Вот тебе и ходок!
— Ты молодец, парень! Будешь стараться — ходоком станешь. А сейчас не лежи: потом не встанешь, все затечет. Подвигайся, подвигайся. Усталость «заходить» надо, размять. Понял? Ну, будь здоров! — и он, показав в улыбке длинные узкие зубы, пошел легкой походкой по аллее.
Я его послушался — походил и даже сделал небольшую гимнастику — не разминку, а «заминку». Стало действительно легче. Я был благодарен Скрипкину и удивлялся его расположенности. Ведь до соревнования тот был угрюм и неприветлив. В чем же дело?
Вечером и весь следующий день мы гуляли по городу, ходили в музей — Артиллерийский и Эрмитаж, и в них устали больше, чем на соревнованиях. Город был прекрасным, как сказочный дворец, по Невскому неторопливо текла нарядная река людей, и девушки, кажется, смотрели на нас с одобрением. Все-таки бравые молодые люди!
Другие ребята тоже неплохо выступили, и Сапрыкин был весьма доволен. Меня удивляла перемена в капитане: он стал разговорчивым и рассказывал о своих прежних спортивных делах. Он, оказывается, когда-то тоже был стайером — бегал десять тысяч и даже марафон — сорок два километра.
И я понял, почему и капитан, и ходок Скрипкин расположились ко мне: признали во мне работягу, труженика и приняли в свою компанию. Это вызывало гордость, и я решил еще настойчивее тренироваться.
1978