Ребенок от отца моего мужа
Шрифт:
Я больше не чувствую тела, окружающую реальность, есть только адское состояние апокалипсиса внутри. Не могу смотреть на людей, говорить с ними. Хочу видеть своего малыша. Внутри больше нет ран, там огромная черная дыра горя и отчаяния, что душит, съедает.
Слезы обжигают щеки, они льются непрерывным водопадом. Горькие, пропитанные осознанием, что моего крохи больше нет со мной.
— Я хочу видеть сына! — едва шевеля губами, говорю доктору, который снова пришел проверить меня. До этого он приходил несколько раз, что-то говорил. Не помню. Кажется, были и Леша с Андреем. Память
— Мне очень жаль… — бормочет, глядя в пол.
— Покажите мне его! Мне надо увидеть… своими глазами, — хватаю его с силой за рукав, тяну так, что он покачивается на ногах. Даже сейчас одно воспоминание о малыше, и он дает мне силы.
— Я поговорю с Алексеем… — поспешно выбегает. Он меня боится.
— При чем тут Алексей?! Это мой сын! — кричу ему вслед. — Слышите, мой! — и снова отчаяние забирает меня к себе, в черное забвение. И там лучше, я не хочу возвращаться в реальность, она слишком жестока для меня.
Девять бесценных месяцев мой малыш был со мной, вот где было настоящее счастье. Я наивно полагала, что у нас еще столько времени впереди… а мой ангелочек упорхнул. Даже на руках его не успела подержать.
Все же в сопровождении Леши, меня привели в морг. Показали крохотное синюшное тельце издалека. Близко не подпустили. Я рвалась к своему крохе, кричала, но укол и снова черная бездна.
— Это не мой сын! — все, что я успела сказать, перед очередным падением в свое небытие отчаяния.
Новое пробуждение, как всегда боль. Восстанавливаю по фрагментам встречу с моим крохой. Почему мое материнское сердце молчало? Да, мне жаль ребеночка того… Но я не чувствую особенной связи. Не ощущаю сына там на небесах. У меня в голове какой-то диссонанс, раздвоение, боль от потери, и нет принятия этой потери.
Возможно, так и бывает у матерей, переживших подобное горе. Мы не можем принять данный факт, до последнего верим в чудо. И все же меня мучает осознание, чувство, что он совсем рядом, но я не могу его найти. Это сводит с ума. Доводит до грани безумия. Ведь моего крохи нет. Но и не ощущаю, что он ушел.
— Птичка, ты ж у меня сильная, — рука Леши дрожит, в глазах стоят слезы.
Он рядом, пытается поддержать. Только как могут любые слова унять боль? Зачем мне поддержка? Утешение? Что это все поменяет?
— Где тело! Где мой малыш! Я хочу его похоронить!
— Они его… это… — запинается. — Ты не волнуйся. Давай я позову медсестру, пусть сделают тебе укол.
— Что они?! Что, Лешааа! — кричу так, что срываю горло.
— Кремировали. Так психолог сказал лучше. Так ты быстрее сможешь вернуться к нормальной жизни.
— К какой нормальной?! Лешааа! — впиваюсь ногтями ему в руку. — Как может быть что-то без моего крохи? Кааак? Скажи! Вы не имели права у меня отбирать тело! Без моего согласия! Не имели правааа!
До этого я с трудом выдавливала из себя пару фраз. А тут меня прорывает. Кричу, задыхаюсь, слезы льются ручьем, ничего не вижу, только в ушах стоит крик моего сыночка. Снова укол… Небытие…
Очнулась я уже в другой больнице… Новый врач с ослепительной белоснежной
* * *
Врач вышел на подземную парковку. Снял очки, протер глаза. Руки дрожат. Снова эти крики, за живое хватают, душу выворачивают. Не может он больше так.
— Гореть мне в аду… нам всем, — бормочет сдавленно.
Он не мог поступить иначе. Слишком многое на кону поставлено. Или все же мог? Может еще можно что-то исправить.
Обернулся, услышав шаги. Узнал приближающуюся фигуру. Врач назначил встречу без свидетелей, хотел обсудить, сложившуюся ситуацию. Эта встреча стала последней в его жизни…
Глава 20
Время не лечит. Оно лишь медленно и уверенно разъедает раны, превращает каждую минуту жизни в мучительное существование. Мир ведь остался прежним, снуют туда-сюда люди, жизнь бьет ключом. Только не для Влада. Он замер в какой-то своей плоскости, и не желал возвращаться. С виду оставался прежним, работал, двигался, что-то делал, создавал иллюзию обычной жизни.
Никогда бы не предположил, что одна девчушка, перевернет его осознание, раздавит своими маленькими кулачками сердце, превратив в израненный сгусток боли. Тревога съедала его изнутри, опустошающее чувство опасности. Он не понимал причин. Может, мася влипла во что-то? Вдруг у нее нет денег. Даже после всех ножей в спину, он продолжал ежесекундно думать о ней. И это измучившее его беспокойство не оставляло ни днем, ни ночью.
Через несколько месяцев ему стали сниться сны, где его девочка тянула руки и звала его. Он просыпался в холодном поту. Что там ужасы войны, вот где настоящий кошмар.
Чтобы как-то привести себя в чувство, Влад доставал телефон, открывал фотографию и неотрывно смотрел на изображение своей Илоночки в объятиях какого-то мужика.
Через два месяца после побега она прислала это ему на почту. Подписала: «У меня новая жизнь. Скоро выхожу замуж». А ведь именно в тот момент он созрел для ее поисков. Хотел найти, посмотреть в глаза, выяснить все. Не мог он без этой лживой лицемерки. Понимал, что увяз по горло, цепи болезненной одержимости сковали его. Не может он дышать без нее. Просто увидеть. Прикоснуться. Услышать голос. Но эта фотография сожгла последнюю слепую надежду.
Надо ее отпустить. Принять мысль, что его мася, больше никогда не будет с ним. Она идет дальше. Живет. Радуется жизни. А он остался там, в прошлом, под обломками их недолгого счастья.
Была еще беременная Светка. Скорое появление ребенка должно было его немного вытянуть из трясины, дать силы. Увы, нет. Влад по-прежнему без содрогания не мог смотреть на супругу. Ничего не смягчилось. Он не хотел от нее ребенка. Никогда не сможет принять душой. Хоть и обеспечит всем необходимым. Он все еще оплакивал их дитя любви с Илоной. Как она могла? Пусть бы ушла. Строила жизнь с другим. Но только бы оставила их сына.