Ребенок от убийцы брата
Шрифт:
— Уверена?
Я кивнула.
— Я вышла замуж за отца своего ребенка.
Рафаэль
Забавно было вернуться обратно в школу. Звонок на урок, бегающая малышня, запахи столовой и цветы в кадках.
А ещё пустой класс и молоденькая учительница, строго экзаменирующая мои знания. Красота.
Алла оказалась правильным выбором — несмотря на аппарат, который помогал ей слышать окружающий мир, психологически она оставалась по-прежнему глухой, и потому не только прекрасно объясняла мне все мои огрехи, но и подробно рассказывала, какие трудности возникают у глухих в общении со слышащими.
Учиться
Я на секунду отвлекся от занятий, подумав, что она у меня теперь наконец-то есть. Семья. Умный, верткий сын и робкая сиротка, воспринимающая меня как опасного инопланетянина.
Интересно, какие у неё до меня были мужики?
Парни мои, правда, никого в её сегодняшней жизни не обнаружили, но это ведь не значит, что никого совсем не было.
Скорее всего, всё дело в Ромке — парень сейчас в таком возрасте, когда требуется много времени и внимания. А Ксанка у меня девица ответственная, никогда не стала бы развлекаться в ущерб сыну.
И всё-таки интересно, какие у неё раньше были ухажёры, если она так… дичится. Хлюпики, наверное, какие-нибудь. Худые очкарики, декларирующие стихи про любовь — их единственную возможность покорить девушку. Почему-то мне казалось, что на стихи Оксана бы обязательно купилась.
Хотя, скорее всего, всё было намного прозаичнее. Стихов не было, и очкариков тоже не было. А был молодой мажорчик на папиной машине, с папиными же банковскими карточками и пустыми мозгами. Из тех, что любят покататься с девушками без обязательств и чуть что всех отсылают к своим богатеньким родителям. Недаром же Ксанка так нервно относится к деньгам — видимо, когда-то научили.
— Рафаэль Исламович, — воскликнула Алла, и я понял, что отвлекся. Дожили! Сижу на уроке и мечтаю о девице, которая мне нравится.
Прямо как будто вернулся назад, в свои чудесные школьные годы. Надо будет рассказать Соболю — поржём надо этим вместе.
Оксана
Вернувшись домой, я минут двадцать слонялась по квартире без дела — не привыкла я находиться дома посередине дня безо всяких дел. Если такое и случалось изредка, то только когда Ромка болел — то есть оставалась я всегда при Ромке. Оказывается, я отвыкла быть одной…
Я прошлась из комнаты на кухню, из кухни в комнату — и пыталась как-то приладиться с мыслью, что моя жизнь сильно изменилось: Ромка теперь будет проводить время не только со мной, но и со своим отцом. А я сама… а я сама сегодня осталась без работы, зато с мужем.
Только что с ним делать, я понятия не имела.
Вскипятив чайник и выпив чаю, я несколько раз прокрутила в голове сегодняшнее утро и наше бракосочетание. Уфф…. Вот где было неловко.
А потом я подумала о том, что Рафаэль, несмотря на всю сложность ситуации, все же постарался сделать это действо не совсем казенным. И цветы были, и музыканты.
Да, это была не та свадьба, о которой я мечтала; да и жених тоже не походил на того мужчину, которого я могла бы выбрать сама, но не оценить его стараний я не могла.
Поэтому, покопавшись в недавних покупках, я нашла красное шёлковое платье. Белое, кстати, тоже имелось — но надеть белое я не отважилось. А красное… с одной стороны, на Руси ведь когда-то
Волосы я оставила распущенными, немного подправив утренние локоны. Ну, и накрасилась по новой.
Время пролетело незаметно — и ровно в час я уже сидела в машине, которая везла меня куда-то в центр.
Оказалось, что ресторан, который выбрал Рафаэль, находился на крыше гостиницы, о чем мне вежливо сообщил Игорь, когда припарковался у входа в один из самых дорогих отелей Москвы. Но меня выбило из колеи не это — после сумасшедших трат в ГУМе и дорогущего кольца (что-то мне подсказывало, что Вероника была права насчёт стоимости первого колечка), дорогой ресторан уже не казался чем-то диковинным.
Но когда я вышла из машины, я увидела на крыльце здания встречающих меня Рафаэля и Ромку. Сын оказался одет в строгий черный костюм — копию костюма Валеева. Оба выскочили на крыльцо без курток, с одинаковыми букетами красных роз, что ещё больше подчеркивало их похожесть. Отец и сын… Они стояли рядом, такие похожие, а Ромка-то… Ромка, оказывается, так вырос! Я всё ещё принимала его за малыша, которого носила на руках днями и ночами напролёт. А мой мальчик уже превратился в маленького мужчину. Я вспомнила, как он плакал ночами, когда у него болел животик: Лейсян кормила его дешевой смесью, от которой он мучился, а я ещё не понимала, в чем дело… Я вспомнила, как паниковала, когда невеста брата сбежала из дома, оставив на меня своего ребенка; как не спала неделями, когда врачи стали подозревать, что Ромочка не слышит. Я вспомнила, как выла по ночам, не зная, как справлюсь со всем — а утром изо всех сил улыбалась на работе, боясь потерять наш единственный источник дохода. Вспомнила и тот самый первый момент, когда Ромка стал отвечать мне на жестовом языке… стал мне отвечать! И как я радовалась тогда этому его первому ответу.
А сейчас он стоит в строгом костюме с букетом цветом — мой маленький защитник. И я была уверена, что через двадцать с лишним лет он превратиться в высокого мужчину, с красивыми чертами лица…
… и галстук, как у Валеева, и ботинки.
Да, Ромка определённо не был сыном моего брата. Он был моим сыном. От розовых пяточек до темной макушки. Моим. Я не носила его в своём теле, но я выносила его на своих руках.
Я разрыдалась.
— Оксан? — шагнул в мою сторону Валеев. В глазах у него застыло странное выражение, будто он до жути чего-то испугался.
«Мам?» — спросил Ромка.
«Ты у меня, оказывается, так вырос», — безуспешно пытаясь прекратить рыдания, сказала я, прижимая сына к себе и целуя его в макушку. — «Ромка, ты такой большой».
«И я похож на папу», — важно кивнул мой мальчик, пытаясь удержать букет на локте. — «Знаешь, мама, нам несколько человек это сказали. Вот так».
«Это же хорошо?» — прищурившись, спросила я. Ромка, светясь от счастья, довольно кивнул.
А Валеев вдруг тихо рассмеялся.
— Ух, и напугала ты меня, Оксана Александровна, — протянул он тихо, затем более бодро скомандовав Ромке «Сын, показывай нам дорогу». А сам взял меня под руку и не отпускал до тех пора, пока мы не расселись за столик.