Ребус-фактор
Шрифт:
– На первых порах!
Официантка, лениво вытирающая лужицы пива на столах в дальнем конце зала, обернулась к нам: не собираются ли эти двое затеять драку? Варлам послал ей воздушный поцелуй. Официантка фыркнула, как лошадь, и утратила к нам интерес.
– Перестань шуметь, не то нас выведут. Народ Тверди будет поддерживать нас и десять лет, и двадцать, надо только уметь разговаривать с ним. Это мы умеем, а чего еще не можем, тому быстро научимся. Но главное – в другом. За это время, за несколько лет, мы должны переломить ситуацию в игре. Ты спросишь: как?..
– Ну и спрошу… Игра-то уже кончена.
– Игра не кончена, – сказал Варлам. – Даже
– А будет? – спросил я. – Погоди, погоди, «темпо» ведь размножаются только в специфических условиях Марции…
– И это говорит инженер! Условия можно создать где угодно. Раньше я сомневался в этом – теперь знаю точно.
– Откуда?
Варлам невесело усмехнулся и поморщился от боли.
– Ты уже понял…
– Сегодняшнее… связано с «темпо»? – Я перешел на шепот.
– Учти, я тебе этого не говорил, – сказал Варлам. – Но как отец сыну скажу: сегодня меня немного поучили не совать нос в чужие секреты. Аккуратно так поучили, без следов на лице. Если окажусь непонятливым, в следующий раз меня, надо полагать, поучат летально. А того человека – ты его не знаешь, – которого я оставил на Марции разузнать об этих микробах все, что только можно, я теперь, наверное, никогда не увижу. Мир его праху. В области шпионажа мы пока еще сущие дети. Но мы научимся. Мне придется изо всех сил изображать, что я понятливый ученик. Сейчас мы должны вести себя тихо, улыбаться, исподволь собирать информацию и ждать своего часа. Мы не знаем, к чему приведут эксперименты марциан с поголовным темпированием и каковы могут быть отдаленные последствия. Возможно, сами марциане этого еще не знают… Ты пей пиво, пей…
Я пил и радовался: все-таки нашлась зацепка, благодаря ей я мог меньше презирать моего биологического отца. Разумеется, он и сейчас был политиком и в разговоре со мной манипулировал правдой, но побои – это побои. Покорного раба не станут «учить» ногами по ребрам. Варлам все еще работал на пользу Тверди, пусть даже своеобразно понимая, в чем она состоит, эта польза.
А когда он поймет, что все напрасно, распростится с последними остатками иллюзий и начнет драться за власть только потому, что она власть? Рано ли, поздно ли, но это случится. Скорее рано…
– Значит, ты все-таки хочешь уйти? – спросил он, разлив по кружкам остатки пива. – В инженеры? Подумай, не спеши. Я не стану давить на тебя, тем более что это бесполезно. Понимаю: тебе сейчас хочется забиться в самую глубокую нору, чтобы не видеть того, что стало с нашей Твердью. Делать свое дело и не смотреть по сторонам. Это вариант, не спорю. Может, не идеальный, однако все же вариант. Кхм. Пей пиво, пей… И слушай. У меня есть для тебя вариант получше. Что бы ты сказал, если бы я предложил тебе покинуть на время Твердь?
Этого я никак не ожидал.
– Кажется, покинуть Твердь можно только в одном направлении, – пробормотал я.
– Верно. Мы открываем на Марции дипломатическую миссию. Ты вполне годишься на роль советника нашего посланника. Хочешь?
– Если я должен выведать все о «темпо»… – начал я, воодушевляясь.
– Нет! – немедленно прервал меня Варлам. – Ты мне живой нужен. Обещай мне, что и близко не подойдешь к этим секретам. Ими займутся другие… Твоя задача иная: собирать сведения об объектах, известных под названием черных кораблей. Мы должны понять, что они такое. Будет совсем хорошо, если в этом понимании мы опередим марциан.
– Черт… – Я потер лоб. – Я совсем забыл о черных кораблях…
– Ребус-фактор, – напомнил мне Варлам. – Что, правда забыл? Это плохо. Придется вспомнить… конечно, если ты согласишься. Само собой, о черных кораблях ничего толком не известно, но лично я подозреваю, что главная наша надежда – как раз они. Точнее, породившая их цивилизация. Это элементарно, Ларс, сынок. В борьбе с метрополией мы вынуждены были опереться на третью силу – Марцию. Теперь мы должны найти четвертую силу, чтобы потягаться уже с Марцией. Условия сделки – детали далекого будущего. Сейчас нам надо, во-первых, убедиться в наличии четвертой силы, а во-вторых, вступить с нею в контакт. Задача не из простых и не из решаемых быстро. Вот именно эту работу я и хочу тебе предложить… С ответом не тороплю, подумай.
Я и сам не был готов дать немедленный ответ. Быть заранее готовым к такому предложению – на это не хватило моей фантазии.
– Ты должен понять одну вещь, – сказал мне Варлам. – Я не вправе рассчитывать на твои сыновние чувства. Я только знаю, что из тебя получился человек, а не дрянь. Решай сам. Это твоя жизнь. Я за тебя решать не стану.
Мы долго молчали. В пустом полутемном пивном зале с липкими столешницами слышались только шаркающие шаги неуклюжей официантки. Она то и дело поглядывала на нас и наконец сварливо осведомилась, долго ли мы еще собираемся тут торчать.
Мы расплатились и вышли. В ночном городском небе тускло светились звезды. Им мешал свет уличных фонарей, Луны Малой и Карлика, ползущего с востока к югу по восходящей дуге. Вселенная жила своей жизнью, Твердь – своей, а мне предстояло выбрать свой путь.
И, кажется, я его уже выбрал.
Эпилог
Несуразное угловатое чудовище появилось внезапно, завершив очередной гиперпрыжок. Только что на дальних задворках очередной звездной системы не было ничего, если не считать метеоритов, кометных ядер и космической пыли, – но вот пылинки вспыхнули, мгновенно сгорая под натиском гиперполя, рисунок созвездий исказился, и из разгоревшегося бледно-лилового зарева медленно выплыл устрашающих размеров монстр.
Автоматический бот-сеятель был уже очень стар. Корабли его класса обычно жили пятьдесят, сто, полтораста лет – этот давно разменял третью сотню. Его обшивка истончилась, ресурсы дублирования систем и саморемонта подошли к концу. Корабль знал, что по теории вероятностей погибнет скорее от физического износа, чем от внешних факторов. Дальний космос сыграл с ним злую шутку. Корабль не превратился в облако осколков при случайном столкновении с ядром кометы, не попал в плотный метеоритный рой, не испарился, проложив гиперканал прямо к поверхности звезды. Ему предстояло умирать медленно, может быть, в течение еще целого столетия.