Ребята с Голубиной пади
Шрифт:
— Вам известны эти люди? — спросил у него Поддер.
— Сомневаюсь… Но мне известно, что партизаны используют консервные банки для изготовления бомб. Понимаете?
— Да? Так вы думаете, это агенты партизан? — Поддер взмахнул хлыстом. — Расстрелять!. Сейчас же расстрелять! И написать, за что расстреляны. Это устрашит остальных.
— Но второй совсем еще ребенок… — проговорил сержант, бледнея.
— Предоставьте мне, Смит, устанавливать возраст преступников! Советую вам также выкинуть из головы детское понятие о жалости, которое вам вдолбила
Сержант вспыхнул, хлестнул лошадь и поехал в сторону от дороги, где возле Гнедка, окруженные солдатами, стояли дед Коптяй и Коля Воробьев. Мимо, разглядывая пленников, проходили солдаты.
В сухую траву к ногам Коли упал кусок сахару, брошенный каким-то сердобольным солдатом. Большинство же смотрело на старика и мальчика равнодушно. Их совсем не интересовала судьба пленников. Солдаты думали об отдыхе, еде, поглядывали вперед, где над сине-зелеными вершинами кедров горел в лучах заходящего солнца крест на колокольне. Он обещал привал и отдых.
«И что это я вспылил? — думал между тем сержант, направляясь выполнять приказ. — Ведь, по сути дела, не я отвечаю за это. Я обязан подчиняться дисциплине». Так сержант оправдывал преступление, которое собирался совершить.
Солдаты добродушно подшучивали над Колиным костюмом и дразнили Рыжика. Но стоило сержанту передать им приказ Поддера, как они с каменными лицами отошли в сторону от Коли и деда Коптяя.
— Конец нам, выходит, Николай, — сказал дед Коптяй.
Коля с удивлением посмотрел на деда, не понимая, о чем тот говорит. На лице Коптяя Коля не прочитал ничего особенного. Он увидел только, как слегка дрожит в руке его трубка да курит старик не так, как всегда, а почему-то торопится, сильно затягивается, посматривая на солдат, которые стоят, словно чего-то ожидая.
Если бы дед Коптяй знал, что солдаты ждут, когда он докурит свою последнюю трубку, то не жег бы так яростно в трубке махорку.
— Слышь, Коля, беги, брат, немедля, прямо на кусты, потом овражком, — сказал вдруг дед Коптяй.
— Что ты, дедушка? Вместе уйдем!
— Беги, говорю! Ну, живо!
И только тут Коля вдруг понял, как серьезно дело. Кусты находились далеко. Бежать надо по кочкам. Трудно будет увернуться от пуль, если солдаты начнут стрелять. Эти мысли одна за другой мелькнули в голове Коли.
— Ну! — дед Коптяй подтолкнул было Колю, да задержал руку на его плече: от дороги скакал ординарец Жирбеша.
— Стой, стой! Ноу! Ноу! — кричал он. Подъехав, солдат знаками, коверкая английские и русские слова, объяснил американскому сержанту, что Поддер приказал отложить расстрел и доставить арестованных в село.
— Повезло вам, — сказал подъехавший Трутняк деду Коптяю. — Отсрочка вышла. Мой уговорил этого тощего черта. Говорит, что с вами надо делом поговорить, разузнать, что вы за купцы, и что расстрелять вас всегда можно. — Трутняк криво усмехнулся: — Может, еще и не рады будете отсрочке-то!
Ординарец и американский сержант ускакали. Солдаты вышли на дорогу, по которой уже тянулся
— Никак тоже наш брат, — сказал дед Коптяй, показывая Коле глазами на один из передних возов.
— Где? Да это же Брынза! Вот паразит!
— Смотри-ка, с винтовкой! Неужто предатель?
— Еще какой! Таких свет не видал, — Коля стал рассказывать про Брынзу.
— Вот черная душа! — отплюнулся дед Коптяй, с брезгливым любопытством поглядывая на Брынзу.
Дорога пошла под гору. Повозка с охраной с грохотом покатила вниз. Солдаты загалдели, приказывая арестованным бежать за повозкой.
Коля вопросительно посмотрел на деда Коптяя.
— Не смей, не годится нам бегать по ихней указке. Иди по-человечьи!
— Эх, жалко, поле здесь! В тайге бы такую горку, — сказал Коля.
— Быстрее! Быстрее! — кричал высокий белогвардеец с длинным, лошадиным лицом. И, подождав, когда с ним сравняется дед Коптяй, он ударил его прикладом.
Рыжик красным комком прыгнул на грудь солдата.
На помощь белогвардейцу подбежал американский солдат. Солдаты на возу хохотали, наблюдая за этой сценой.
Полузадушенного, с перебитой лапой Рыжика швырнули в придорожную канаву.
Коля порывался защитить Рыжика, но, отброшенный рукой американского солдата, сам полетел на дорогу. Поднимаясь, он увидел, как солдат с лошадиным лицом занес приклад над головой деда Коптяя. И тут Коля вспомнил свои уроки бокса. Вскочив, он по всем правилам нанес солдату удар такой силы, что у того ляскнули челюсти, и он, оглушенный, выронил винтовку. Поступок Коли произвел совершенно неожиданный результат:
— Бокс! Бокс!
— Карашо! Бокс! — хохотали американские солдаты.
Солдат с лошадиным лицом потер челюсть и тоже кисло улыбнулся.
— Так-то вернее с ними разговор, — сказал дед Коптяй и заботливо стер шероховатой ладонью пыль и кровь с Колиной щеки.
Охрана с пленниками последними входила в то самое село, в котором два часа назад Коля рассказывал ребятам о своих боевых подвигах, а они, раскрыв рты, слушали его приключения, зачарованно глядя на него.
Эти ребята и сейчас с тем же благоговением смотрели из ворот и окон на гордую поступь Коли, на его лихо сдвинутую на затылок бескозырку и рассеченную щеку.
Женщины и мужчины стояли у ворот и хмуро глядели на незваных гостей. Никто из них не унимал собак, когда свирепые псы, охрипнув от лая, бросались на солдат.
БОЕВОЕ ЗАДАНИЕ
Лука Лукич проводил Левку, Суна и Кешу до вершины перевала, где снова нес караул Гриша Полторы бродяги. Караульный сидел на валежнике с карабином на коленях и лениво похлестывал себя веткой по шее и спине, отгоняя докучливых комаров. Узнав, что ему придется дежурить до тех пор, пока его не сменит Коля Воробьев, Гриша зевнул и лениво сказал: