Рецепт счастья
Шрифт:
— Её пора кормить? — спрашиваю я и продолжаю покачивать малышку.
Краем глаза замечаю взгляд Богдана, который метнулся к дочери, а затем тут же перескочил на что-то иное.
— Через полчаса, — отвечает мама, а потом возвращает внимание к Богдану: — Ну что, Баран ты рогатый мой?! Не ёкает в грудине-то ничего по ребёночку?
Он хмыкает, так и не смотря в камеру, но ничего не отвечает.
— Ой мужики! — возмущается мама. — Дитё родное не интересно ему!
— А что с опекой? — спрашивает вдруг он, и меня это несколько обескураживает.
— А что с опекой? Кровинушку твою надо, чтобы по ДНК доказывать, что ты папаня! И мамашку эту безответственную надо вести туда, чтобы отказ писала от дочери! Официально, в пользу отца.
У меня сердце в пятки уходит и перехватывает дыхание. Ну как можно матери отказаться от такого крохотного чуда? Малышка, хоть и не даёт спать ночами, но она же такая милая…
Чёрт!
По руке течёт тёплая жидкость, и я понимаю, что памперс мама всё-таки не использовала, а меня только что обгадили…
— Ма-а-ам… Хватит разговаривать… Мне… блузку похоже в стирку надо нести, — говорю я, а мама, вздрогнув, тут же прощается с братом и начинает поднимать кипиш, путаясь в меню скайпа.
— Как блузку? Она же дорогая! Да она же единственная у тебя! — После чего она чешет голову несколько секунд и спокойно выдыхает. — Не переживай, до года у детей ни цвета, ни запаха как такового моча не имеет.
И мне становится чуть легче… Совсем капельку…
После того, как мама переодевает Майю, кормит её и укладывает спать, а я тем временем принимаю душ, мы идём вместе пить чай. У нас привычка семейная — вместе садиться за кружку чая вечерами и разговаривать: обсуждать произошедшие за день события.
— Ну как твоя практика? Ты местом довольна или согласилась туда пойти лишь из-за финансов?! Ты это брось, не тебе о деньгах беспокоиться! Учись лучше!
Я расплываюсь в улыбке, привыкшая к постоянным нравоучениям. Но я-то знаю, как она переживает за каждый мой экзамен, как сама спать не может, если у меня трудности с учёбой.
— Ещё как довольна, мама! — отвечаю я, подпираю рукой голову и мечтательно улыбаюсь. — Там такая лаборатория…
На секунду перед моими глазами появляется улыбка Яна Теймуразовича. Я запомнила его отчество, несколько раз повторяла, пока ехала в маршрутке. Вот только не уверена: смогу ли произнести его вслух.
Интересно: какая у его отца национальность? Или в его семье тоже любят оригинальничать?
— Пока меня наставляет мужчина… Начальница лаборатории на больничном.
— Этого ещё не хватало… — настораживается мама, сощурив карие глаза. — А я думаю: что это ты у нас такая задумчивая ходишь. Значит, мужчина.
Она отставляет опустошённую кружку в сторону и вновь обращает на меня всё внимание.
— Мам, я не Богдан! — возмущаюсь я. — И умею думать головой… И вообще… Это просто мужчина. Наставник. Не более того…
Язык не поворачивается продолжать отговорки; мама смотрит пристально, будто читает меня, как раскрытую книгу.
— Красивый мужчина — полбеды, а красивый
Я закусываю губу, а мама переводит грустный взгляд в сторону.
— Знаю…
Красивый мужчина-наставник, что уж там… Вот только по любому далеко Богдана не ушёл в свободных, как сейчас модно, «отношениях».
8
— Итак, мазки в институте делала когда-нибудь? На практических, например. — интересуется Ян Теймуразович, нахмурившись и скрестив на груди руки. — Или такого не проходили?
Я отрицательно мотаю головой и пытаюсь подавить желание зевнуть, плотно сжав губы. Он и так сегодня чрезмерно раздражительный: не доволен моей работой, да ещё и стоит над душой амбалом, благодаря чему совершенно не получается сосредоточиться. Аж жуть берёт…
— Мазки не делала, но общий принцип знаю, — запоздало отвечаю, сжавшись под взглядом начальника.
Какой же длинный сегодня день. Бессонная ночь в полной мере даёт о себе знать — у Майи начались колики из-за смесей, — и я едва соображаю, что к чему делать. Сколько уже сегодня напортачила? Не сосчитать… Попрут меня в шею отсюда… И ни о деньгах, ни о работе в будущем мечтать явно не стоит.
Мужчина тяжело выдыхает, хватает стул у противоположного стола, где стоит компьютер, и присаживается рядом.
— Лучше объясню, а ты внимательно слушай.
Ян Теймуразович достаёт из верхнего ящика несколько предметных стёкол, упаковок с сухими и спиртовыми салфетками и выкладывает всё на поверхность стола. Я окидываю взглядом предложенный инвентарь, а желудок сковывает от страха. Одна ошибка — и придётся искать другую производственную практику. Да меня Ян сожрёт, как начальник, и косточками не подавится!
— Методика такова: сначала обезжириваешь предметное стекло спиртовой салфеткой, чтобы не оставалось пятен, затем протираешь сухой салфеткой. Стеклянной палочкой берешь образец крови из пробирки и наносишь пару капель на предметное стекло, лопаточкой размазываешь ровную полосу. И просто ждешь полного высыхания, чтобы в краситель не попала вода. Это понятно?
Я киваю, чувствуя себя болванчиком, пытаюсь мысленно провести операцию, чтобы всё удержать в памяти и ничего не спутать. Только вот голова с трудом соображает… И к горлу подкатывает тошнота… Ох уж эта моя нервозность.
— Остаётся только зафиксировать и окрасить мазок. Обязательно выдерживай время, потому как каждый производитель устанавливает свой период в зависимости от состава и концентрации жидкости. Между фиксированием и окраской проточной водой стёкла не промывать, только после, затем оставляешь до полного высыхания. — Краем глаза замечаю, что Ян буравит меня взглядом. Я поворачиваюсь, смотрю ему прямо в глаза и утопаю в них. Они карие, но по краю радужки заметны вкрапления зелёными пятнышками. — Сделай все три образца. Остальное объясню по факту. — Доносится поручение как-то приглушённо.