Рецидив
Шрифт:
— Ты побледнел. Пойдем в дом, завтрак голов.
— А где Глеб?
— Так уехал, еще часа два назад. Сказал присмотреть за тобой и кормить хорошо.
— Как уехал?
— Ну, как обычно уезжают, сначала с кем-то разговаривал по телефону, потом сел, крикнул, мол, Алевтина не волнуйся и помчался. Он всегда такой, куда-то спешит торопиться, не жалеет и не бережет себя.
— Мне надо позвонить. Где рюкзак, я приехала с ним.
Услышать его было острой необходимостью, я готова была бежать через весь двор по снегу за своим
— В доме, где и оставила.
Быстро забегаю обратно в комнату, натягиваю первую попавшуюся одежду, черт, я так и так босиком. Морозов таскал вчера меня на руках. Пофиг, прямо по снегу как есть, бегу к дому. И как можно было все проспать? Судорожно роюсь в рюкзаке, телефон на самом дне, но не выключен и не разряжен.
На экране ни одного уведомления или пропущенного звонка. Странно. Самый первый номер именно Морозова, жму на вызов. Долгие гудки, сижу прямо на полу и слушаю их. Сбрасываю и набираю снова. И снова только гудки. Не знаю, что думать, но Морозов ведь сильный, он со всем справиться, он не может просто так пропасть.
Набираю Свята, но в ответ только тишина. Что за черт? Повторяю, так несколько раз, но ничего не выходит. Номер Стаськи, но тоже тишина, словно обрубили всю сеть..
— О, подружка брательника, ты чего на полу?
Антоша стоит в тех же трениках и серой майке, чешет затылок. Сейчас мне абсолютно не до него. Смотрю, соображаю, почему я не могу ни до кого дозвониться. Сеть есть, деньги на телефоне тоже.
— О, да ты такая расписная, зэчка что ли? Где сидела?
— Да, пошел ты.
— Господи, не ожидал от Глеба такого. Хуй пойми, кого в дом поводит.
— Ты захотел по яйцам я смотрю получить? Рот свой закрой поганый.
— Антон, иди умойся, смотреть противно.
— Не смотри.
Антоха огрызается, а ведь взрослый мужик, алкаш чертов, Алевтина лишь качает головой, непутевый сынок проходит, мимо не продолжая наш с ним диалог.
— Алевтина, можно позвонить, с моим телефоном что-то не то?
— Конечно, пойдем, не надо сидеть на полу девочка.
Вспоминаю наизусть номер Свята, идут гудки.
— Свят, это Агата.
— Да, алло.
— Свят?
— Вы не туда попали.
— Шилов, ты чего? Эй, Святослав, это я!
— Нет, спасибо, нам ничего не надо.
Длинные гудки, он сбросил. Смотрю на набранный номер, может я ошиблась, но нет, все правильно, последний его номер был именно этот. Снова ничего не понимаю. Что за долбаное утро загадок и странного предчувствия чего-то необратимого?
— Надень носки, совсем сумасшедшая побежала по снегу, у меня чуть сердце не остановилось.
Алевтина протягивает вязаные шерстяные носки, такие белые с красными полосками, смотрю на них, как на что-то сказочное и не из моего мира.
— Мне не холодно.
— Надень, Глеб не простит,
Своему мужчине? Его девушку?
Несколько дней назад я была просто танцовщица в клубе, девчонка с кучей страхов и комплексов, даже охрана считала меня дикой. Может ли жизнь человека измениться за такое короткое время? Или это всего лишь иллюзия?
Глава 36 Агата
Сидела и тупо смотрела в окно, на заснеженный двор, сжимая в руке свой телефон, ни один номер так и не набирался, кроме Глеба, но там были лишь длинные гудки. Странное поведение Святазаставило задуматься, там точно что-то происходит, он был не один. Глеб или Коваль? Лучше Глеб.
— Ешь блинчики, пока горячие, вот варенье, сметанка.
Алевтина суетилась, кухню заполнили ароматы, а мне кусок в горло не лез. Горячая кружка чая грела руки, а меня колотило изнутри диким ознобом.
— Глеб часто к вам приезжает? — задаю вопросы, чтоб как-то отвлечься от мыслей.
— Нет, не так часто, как хотелось, но я все понимаю, у него своя жизнь, работа. Вот, дом мне построил на месте старого, да зачем мне такой здоровый, техникой напичкал, я и пользоваться половиной не умею.
— Он любит вас.
— Конечно, и я его люблю, у него же кроме нас никого нет. Как сиротой остался в тринадцать лет, так с нами был, пока в армию не пошел. Мои-то двое пацанов, сама одного видела, младший, Тимофей, на север подался, муж умер от пьянки, Глеб — одна радость.
— Сиротой? Как так случилось?
Я подобралась, внимательно вглядываясь в лицо этой милой женщины. На нем печаль и тоска, но когда она говорит о племяннике, глаза сверяться радостью. Я сама сирота, никого и ничего, у Морозова хоть дом есть и тетя, которая всегда ждет. Меня же не ждет никто. Алевтина отвернулась, вытерла со стола несуществующие крошки. Трогаю пальцами кулон с крыльями.
— Его мать, мою сестру, застрелил его отец.
Я даже потеряла дар речи. Шок! Просто шок! Как такое могло случиться?
— Но…как?
— Никто не знает, зачем он это сделал, на суде признал вину, но молчал обо всем. Глеб нашел их, Наташа была уже мертва, отец пьян.
— Господи, ужас какой.
В голове не укладывалось, хотя моя история не лучше. Мою мать тоже убили, я считаю, что именно убили, хоть она вскрыла себе вены, но ее убийца — мой отчим. В груди начинает жечь огнем, дышать нечем, глотаю воздух, смахиваю слезы, текущие по щекам.
— Извините.
Выхожу из дома, так и не надев предложенные носки, обуваю свои кроссовки, спортивную кофту. На улице легкий мороз, изо рта идет пар, страшно захотелось курить, кажется, сто лет не курила. Снова набираю Глеба, но эти долбаные гудки разрывают мозг. Что с ним? Где он? Прессует Шиловых, или кто-то прессует его?