Red is my favourite colour
Шрифт:
— Значит так. Вы все, — он обвёл нас палочкой с красным огоньком на конце, — думаете над своим поведением и над тем, что вы скажете Амелии, когда она вернётся. Анна, тебя это тоже касается.
Сестра вся сжалась под тяжеловесным преподавательским тоном Оминиса, но послушно кивнула, не отводя от него взгляда.
— И следите за Уизли. Хоть какая-то польза от вас должна быть, — между делом вставил своё слово я, игнорируя их многозначительные вздохи.
Возвращались
Что значит это «Нельзя»? Нельзя прикасаться к Амелии? Общаться с ней? Чёрт возьми, думать о ней?! Кто мне может запретить, кто?! Любые запреты всегда меня только забавляли, вспомнить хотя бы бесконечное брюзжание мадам Пергамм о том, что «вход в запретную секцию воспрещён». Да плевать я хотел на все эти «нельзя», чтоб их!
Да, я трижды сглупил, когда, не подумав как следует, повёл себя слишком развязно по отношению к Амелии. Видя, как она отреагировала на выходку Уизли, я принял решение учиться на чужих ошибках. Если и есть хотя бы мизерный шанс подступиться к ней, я им воспользуюсь во что бы то ни стало. Интересно, она уже нашла мой блокнот?..
Комментарий к 19. Фамильяр
Ваши «жду продолжения» и особенно комментарии невероятно мотивируют, спасибо! <3
P.S. Если догадаетесь (вдруг, кто знает?), откуда заголовок газеты и название книги, вам печенька ??
========== 20. Старые знакомые ==========
Комментарий к 20. Старые знакомые
? LIOVA — Всё потерял
? FACE — Рыть
Приятного чтения <3
— Странные они какие-то, вы не находите?
Вопрос слетел с моих губ, как только мы с профессором вышли на улицу после долгого и, признаться, скучного обеда у четы Моррисов. Луиза не составила нам компанию и предпочла трапезничать в каморке с фамильяром, а Бенджамин с набитым ртом рассказывал о пользе конского навоза при удобрении ягод и о том, как их корова недавно отелилась. Аппетит как-то сразу пропал, и я досиживала остаток обеда, впившись сумасшедшим взглядом в стол.
Долгожданные свет и прохлада сиюминутно подняли мне настроение, и я стала разбалтывать профессора, которого разморило после еды. Он лениво брёл вдоль изгороди, с нежностью смотря на пасущийся скот.
— Луиза нелюдимая, да оно и немудрено, — туманно отозвался профессор, встретившись с моим любопытным и вопрошающим взглядом. — Ну, я про детей. Очень уж она переживает из-за этого.
— Вот как получается — кто-то не может иметь детей и считает это своим проклятьем, а кто-то рожает и оставляет в приюте…
Это были скорее размышления вслух, чем поддерживающая диалог реплика, но Корбатов резко остановился, и его взгляд начал приобретать осознанность.
— Вам ничего неизвестно о ваших родителях, душа моя?
— Простите, я не хотела втягивать вас в этот бессмысленный разговор. — Я отмахнулась, и в голове всплыли слова Луизы о том, что я постоянно извиняюсь. Ну и чёрт с ним.
— Поверьте, я не стал бы поддерживать
— Миссис Морган никому из нас никогда не рассказывала, как мы оказались в интернате, если мы сами этого не помнили. Может, в Хогвартсе есть какая-то информация, но я не узнавала.
Я погрустнела, хоть и сама подняла болезненную тему, и инстинктивно спрятала половину лица в широкий ворот свитера. Ветра не было, и улица встретила нас приятными и мягкими прикосновениями солнца, как нежные поцелуи матери. Хотя, откуда мне было знать?..
— Если хотите, я спрошу у Матильды, когда вернёмся. — Профессор довольно выпустил изо рта дым и прочистил горло. — А пока я вам обещал поездку в Рай. Думаю, мы можем отправиться сейчас же, чтобы не возвращаться затемно. — Он, скорее для подтверждения своих слов, мельком глянул на наручные часы.
Охваченная воодушевлением и предвкушением встречи со старыми друзьями, я не заметила, как мы уже сидели в карете, а краснощёкий и нелепо-весёлый, но с тенью грусти на лице мистер Моррис, стоя у подъездной дорожки, махал нам вслед.
Час дороги пролетел, к моему удивлению, молниеносно: мысленно я уже отбивалась от многочисленных вопросов своих бывших одноклассниц о том, куда же меня отправили, чем я сейчас занимаюсь и зачем приехала. Глупая и совершенно неосмысленная улыбка прилипла к губам и никак не хотела отлипать, поэтому Корбатов, глядя на меня с усмешкой, не лез с расспросами, позволив мне вдоволь насладиться приятным волнением.
Вдалеке стали проглядываться очертания массивного здания, второго такого в округе. Его строгая и неукоснительная угловатость говорила о том, что это далеко не семейное гнёздышко обеспеченной пары с кучей любимых детей. Безликие, одинаковые и такие сиротливо-тоскливые окна — печальные глаза не менее печального заведения. Даже начавшая желтеть листва в роскошном садике и чопорные цветочные клумбы не делали картину позитивнее, скорее наоборот. Вся радость от предстоящей встречи вмиг сменилась нахлынувшей тоской, облепившей сердце, как стая мотыльков горящий фонарь.
Я изо всех сил отмахивалась от назойливых мыслей о проведённых здесь пятнадцати годах, наполненных совершенно разными эмоциями и событиями, но ни разу не настоящим счастьем. Даже когда к нам приезжали артисты, волонтёры и просто гости, всё, на что я была способна — это радость, может быть, веселье, но никогда не счастье. Такое всеобъемлющее чувство, когда хочется обнять весь мир и не отпускать до посинения пальцев. Откуда я знаю, что такое вообще бывает?
Пока мы шли по тропинке с прибитой вчерашним дождём пылью, я не отрывала глаз от этих устрашающих окон. Сколько раз я смотрела в них и терялась в собственных надеждах на обретение полноценной семьи? Детей одного за другим забирали, а я всё смотрела в окно. Зима сменялась весной, обрушивая на землю радость подступающего тепла вместе с капелью, а я всё ждала и смотрела на мир через эти ненавистные стеклянные «глаза». Мальчишки на соседней улице пинали мяч, дрались и гоготали, как ненормальные, а я всё смотрела и смотрела. Ждала и ждала.