Реформы Ивана Грозного. (Очерки социально-экономической и политической истории России XVI в.)

Зимин Александр Александрович

С течением времени стал слагаться обычай, что старожильцы, как тяглые люди, не могут покидать своих земельных участков, т. е. что они не пользуются правом перехода и считаются крепкими тяглу. В жалованных грамотах первой половины XVI в. все чаще появляются указания, запрещавшие феодалам перезывать и принимать к себе «письменных людей и тяглых из иных волостей» [360] . По Важской уставной грамоте 1552 г. предписывалось важским становым и волостным крестьянам «старых им своих тяглецов хрестьян из-за монастырей выводить назад безсрочно и безпошлинно и сажати их по старым деревням» [361] . Говорить о крестьянах, вышедших «не в срок, без отказа», уже специально не приходится: в случае их розыска они возвращались своим господам. В одной грамоте 1559 г. строго было наказано местным властям, чтобы черносошных крестьян Белозерского уезда, вышедших «не в срок, без отказу», «водворять» на их старое место в «черные волости» [362] .

360

М. А. Дьяконов, Акты, вып. I, № 7 (1533 г.); ср. АИ, т. I, № 147; ААЭ, т. I, № 210, 385; С. А. Шумаков. Обзор вып. IV, № 581 (1538 г.) и т. д.

361

ААЭ, т. I, № 234, стр. 238.

362

РИБ, т. II, СПб., 1875. № 36. cтб. 40–41.

Монастыри и помещики пользовались всякими средствами, чтобы удержать за собою крестьян, не допустить их выхода вообще. В одной челобитной 1555 г. черносошные крестьяне жаловались, что ржевские, псковские, луцкие и другие дети боярские «хрестьян деи из-за себя не выпутают, да поймав деи их мучат и грабят и в железа куют и пожилое деи на них емлют не по Судебнику, рублев по пяти и по десяти, и отказати де им хрестьянина из-за тех детей боярских немочно» [363] . Публицист первой половины XVI в. Максим Грек в одном из своих сочинений говорит, что если изнуренный непосильным трудом и поборами монастырский крестьянин «восхощет инде негде переселитися, не отпущаем его, увы, аще не положит уставленный оброк, о нем же толика лета жил есть в нашем селе» [364] . Итак, крестьянин должен был выплатить годовой оброк, прежде чем выйти на свободу. Выполнение этого требования было непосильно бедному крестьянину, о котором писал Максим Грек, и в дальнейшем перед ним оставалась альтернатива — либо бежать от феодала, либо оставаться и впредь за ним: выйти законно он уже не мог. Следовательно, крестьяне-старо-жильцы, обязанные тяглом и попавшие в «письмо», т. е. писцовую книгу, на практике в XVI в. правом перехода не пользовались. Право выхода их детей, племянников и захребетников, не попавших в писцовые книги, было стеснено. Однако закон того времени отставал от сложившейся в течение ряда десятилетий практики. Еще по статье 57 Судебника 1497 г. допускался один срок в году (за неделю до и после Юрьева дня осеннего), когда крестьянам разрешено было переходить «из волости в волость, из села в село».

363

ДАИ, т. I, СПб., 1846, № 56, стр. 120.

364

Максим Грек, Сочинения, ч. 2, Казань, 1860, стр. 131–132.

Картина приниженного положения крестьян в русском феодальном обществе была бы неполной, если б мы забыли упомянуть об их сословной неполноправности. Крестьяне фактически были лишены права собственности на основное средство производства — землю. Они устранялись от участия в органах центрального управления, их роль в судебных и финансовых учреждениях на местах была совершенно ничтожна. Весь аппарат власти находился в руках господствующего класса.

* * *

В XVI в., как и в более раннее время, крестьяне, в первую очередь черносошные, входили в общины-волости, где они были связаны целой системой взаимных обязанностей. Лучше всего жизнь крестьянской общины-волости рисуется по материалам, относящимся к истории Северного края (Новгорода, Двины и Белоозера). Волость являлась по существу владельцем занимаемой ею Земли. Она вела тяжбы о земле в случае возникновения каких-либо споров. Она распоряжалась землею, уступала ее другим лицам, заключала соглашения с крестьянами, берущими ее на «оброк». Крестьянская община во главе с выборным старостой отвечала за своевременный сбор оброка, государевых податей (тягла, или потуга), она же раскладывала их на отдельные крестьянские хозяйства, «посмотря по пашням и по животом и по промыслом» [365] . Раскладка податей по волостям называлась раз* метом, а внутри волости — разрубом. В ведении общины находился целый ряд уголовных дел. Члены ее были связаны круговой порукой и в случае совершения на ее территории убийства — «душегубства».

365

ДАИ, т. I, № 51 — XVII, стр. 82.

Могла пашня на отдельных участках обрабатываться «наездом волостью», т. е. всей волостью сообща [366] . В связи с мобилизацией земельной собственности, концентрацией земель у монастырей и обезземеливанием черносошных крестьян на севере Руси в XVI в. развивалась крестьянская аренда. Волостные люди — общинники на определенный срок нанимали землю за известную плату («празгу»).

В середине XVI в. все больше проявляется расслоение крестьянства Из состава крестьянской общины выделялось некоторое число богатых крестьян, которые имели подчас значительные денежные средства [367] . Так, например, один из крестьян Ивановской волости, Семен Филиппов, дал в конце 70-х годов XVI в. вклад в Волоколамский монастырь деньгами и хлебом на 40 рублей с полтиною. Другой крестьянин, Балашковской волости, Иван Пестрой, в 60-х годах XVI в. дал 17 рублей вкладу. Примерно тогда же крестьянин Спасской волости Лапа Васильев сын дал «на помин души» 36 рублей, а после дал дважды 9 рублей [368] . Некоторые из крестьян, связанные с торгово-промышленной деятельностью, превращались в видных предпринимателей-купцов [369] . Такими были, например, Строгановы, Кологривовы и др. «Лутчие», зажиточные крестьяне занимали важнейшие выборные должности в волости — сотских, десятских, пятидесятских, старост и целовальников [370] .

366

И. А. Перельман, указ. соч., стр. 160.

367

Г. Штаден, О Москве Ивана Грозного, стр. 122.

368

А. А. Титов, Вкладные и записные книги Иосифова-Волоколамского монастыря, стр. 86, 94–95, 104.

369

А. А. Савич, указ. соч., стр. 225.

370

А. И. Копанев, Куростровская волость во второй половине XVI в., стр. 156.

Развитие товарно-денежных отношений в стране приводило к пауперизации и обезземеливанию значительных масс крестьянства. Уже в конце XV в. в результате расслоения деревни, роста внутреннего рынка и усиления податных требований государственной власти на Руси появляются бобыли. К середине XVI в. в связи с обеднением крестьян и усилением его феодальной эксплуатации бобыльство становится все более заметным явлением жизни русской феодальной деревни. «Бобыль, — пишет Б. Д. Греков, — зависимый от своего господина человек, по договору получающий право «жить за» господином и тем самым освобождающийся от тягла» [371] . Бобыль был обязан, согласно «бобыльской порядной», документу, которым оформлялись бобыльские отношения, платить феодалу оброк и выполнять ряд обязанностей; господин иногда давал ему участок нетяглой земли для обработки, а иногда использовал его для организации своей собственной запашки [372] . Как правило, в середине XVI в. бобыли еще не были прикреплены к определенному участку земли, а иногда просто являлись непашенными людьми. Среди бобылей нередко встречались кузнецы и другие мастеровые люди. В Поморском крае (судя по источнику еще до 1573/74 г.) бобыли «промышляли… в варницах, дрова секли, а летом ходили на море, на судех наймуючись» [373] . Промыслы иногда давали возможность бобылям скопить известные суммы денег. Так, например, в 1572/73 г. «бобылек» Кузьма Резвец дал в Волоколамский монастырь 10 рублей. Этот вклад обеспечивал ему возможность рассчитывать на пожизненный прокорм на монастырском дворе («И того Куземку, покаместа жив, пущати на монастырь и кормити его с нищими з записными») [374] . Доходы Куземки были, впрочем, не столь велики, если он вынужден был довольствоваться одними условиями жизни с записными нищими. Бобыли могли жить и в собственных дворах. Такие бобыли («кои живут о себе (особе? — А. 3.) дворцами») в Соловецком монастыре в 1548 г. платили по сравнению с крестьянами половинный сбор в пользу приказчика [375] . Могли жить в одном дворе и несколько бобылей (в 1543/44 г. в сельце Вертолово, Волоколамского уезда, в одном дворе жило 3 бобыля) [376] ; могли они жить в захребетниках у зажиточных крестьян, исполняя батрацкую работу. Бывали случаи, когда вотчинники превращали бобылей в старожильцев, сажая их на «пустых долях», давая им известные ссуды в «подмогу» [377] .

371

Б. Д. Греков, Крестьяне на Руси, кн. 2, стр, 205.

372

Б. Д. Греков, Крестьяне на Руси, кн. 2, стр. 192–198.

373

М. Дьяконов, Очерки из истории сельского населения в Московском государстве, стр. 220.

374

А. А. Титов, Вкладные и записные книги Иосифова-Волоколамского монастыря, стр. 100.

375

ААЭ т. I, № 221

376

АФЗиХ, ч. 2, № 179, стр. 179.

377

А. Г. Маньков, Записи о старожильцах в приходо-расходных книгах Иосифова-Волоколамского монастыря («Научный бюллетень Ленинградского государственного университета», № 19, Л., 1947, стр. 51–52); И. И. Смирнов, Превращение бобыля в старожильца, стр. 87–88.

Процесс обезземеливания и расслоения феодальной деревни в середине XVI в. проявляется также в развитии еще одного разряда зависимого крестьянства — новоприходцев. Новоприходцы — это обедневшие обезземеленные крестьяне, вынужденные искать «пристанища» у богатого хозяина, феодала. Обычно они заключали с господами договоры, согласно которым вступали в сеньориальную зависимость. До середины XVI в., очевидно, эти договоры в большей части были устными [378] , но во второй половине XVI в. в связи с усилением крепостнического гнета складывается и развивается порядная, оформлявшая это поступление свободного человека в зависимые отношения. Новоприходец, так же как и половник, брал подмогу на обзаведение. В течение одного года он был или освобожден от платы оброка господину, или платил его «вполы», в уменьшенном размере [379] . За эту льготу и подмогу новоприходец обязан был «деревня розпахати и поля огородити и старые хоромы починити и новые поставити», как говорилось в одной порядной 1576 г. [380] Если он эти обязанности выполнял недостаточно, то платил «заряд» — неустойку, достигавшую иногда значительной суммы (5–10 рублей) [381] . По истечении льготных лет новоприходцы сливались с основной массой зависимых крестьян, выполняли барское «зделье» (работали на пашне), платили оброк и «тянули» государево тягло. Желавшие уйти от феодала новоприходцы до истечения льготных лет должны были вернуть «подмогу» и заплатить «пожилое» с «повозом» в размерах, предусмотренных статьей 88 Судебника 1550 г.: если крестьянин жил за феодалом 1 год, то он платил ¹/ ₄пожилого и повоза, 2 года — половину, 3 года — ³/ ₄, а если жил четыре года, то платил полную стоимость пожилого и повоза [382] , т. е. рубль и два алтына, «в полех за двор» и в два раза меньше, если двор находился «в лесек». Крестьянская порядная в отдельных районах Русского государства имела черты, напоминающие служилую кабалу. Так называемые «деревенские кабалы» Спасо-Прилуцкого монастыря широко использовались как для установления кабальных отношений, так и для оформления крестьянского поряда [383] . Развивающиеся крепостнические отношения воспринимали некоторые юридические формы, свойственные холопьей кабале.

378

М. Дьяконов, Очерки из истории сельского населения в Московском государстве, стр. 75.

379

Н. Тимофеев, Крестьянские выходы конца XVI в. («Исторический архив», т. II, М.—Л., 1939, стр. 74).

380

АЮ, № 178, стр. 196.

381

АЮ, № 183, 186 и др.

382

Если жил пять и больше лет, то он, становясь старожильцем, платил столько же.

383

В. М. Панеях, К вопросу. стр. 230.

Новоприходцы — один из наиболее подвижных элементов феодальной деревни, представляли большой интерес для землевладельцев, хозяйство которых не было обеспечено в достаточной степени рабочими руками. Крупные вотчинники, как, например, новгородский владыка, имели в своем распоряжении особых специалистов «окладчиков», которые привлекали и переманивали крестьян от других феодалов, ссужая им в долг денежные суммы, необходимые для уплаты пожилого [384] . Так, например, 19 ноября 1573 г. из казны Волоколамского монастыря приказчику был дан 1 рубль, т. е. размер пожилого «крестьянину на выход, что ему отказывать из-за Бориса из-за Сукина» [385] . В отдельные годы этот монастырь отпускал до 30 рублей «крестьянам давати на выход». Вербовка крестьян принимала особенно широкие размеры в ноябре перед Юрьевым днем (26 ноября старого стиля), когда по Судебнику разрешен был крестьянский переход.

384

Б. Д. Греков, Юрьев день и заповедные годы («Известия Академии наук СССР», серия VI, № 1–2, т. XX, Л., 1926, стр. 67–84).

385

Н. Тимофеев, указ. соч., стр. 72.

По социальному положению новоприходцев напоминают севернорусские половники. Развитие половничества в XVI в., особенно на севере Руси, где мобилизация крестьянских земель достигла значительных размеров, также связано с ростом крестьянского обезземеливания. Не имея средств для поддержания собственного хозяйства, лишенный достаточных для прокормления своей семьи земель, иногда крестьянин поряжался к феодалу или к зажиточному крестьянину на условиях работы «исполу», вынужденный отдавать половину урожая своему господину. Такой крестьянин-половник обрабатывал господскую пашню своими средствами производства («на конех на своих и снасть всякая древянная наша половничья») [386] . Могли половники поряжаться не на землю, а на какие-либо угодья, в частности на рыбные [387] . Заключая договор-порядную на известный срок (обычно от 3 до 5 лет), половник мог в той или иной мере привлекаться, наряду с другими крестьянами, к отбыванию государева тягла [388] . Однако иногда он мог и освобождаться от выплаты государевых податей — его положение и без того было тяжело: он платил господину половину всего урожая, тогда как в 50–70-х годах XVI в. обыкновенный крестьянин на севере Руси доставлял землевладельцу и государству в общей сложности около 30 % его валового дохода, а иногда и еще меньше [389] . Нуждаясь в рабочих руках, северные монастыри и помещики стремились привлечь половников на свои земли разными способами, в том числе выдачей «подмоги» хлебом и деньгами на обзаведение, ссуд, которые должны были им возвращаться. После того как кончался указанный в условиях поряда срок пребывания у хозяина, половники могли уйти, погасив свою задолженность. Обычно же они возобновляли условия поряда, оставаясь в положении временно зависимого крестьянина или превращаясь в старожильцев.

386

РИБ, т. XII, СПб., 1890, стб. 140.

387

Порядная после 1547 г. (АЮ, № 176).

388

М. Дьяконов, Очерки из истории сельского населения Московского государства, стр. 158–160.

389

Н. А. Рожков, Сельское хозяйство Московской Руси в XVI в., стр. 264; ср. С. Г. Струмилин, указ. соч., стр. 51.

Таковы важнейшие разряды зависимого населения, составлявшего основную массу непосредственных производителей материальных благ в феодальной деревне середины XVI в. В целом условия их жизни были чрезвычайно тяжелыми и имели тенденцию к постепенному ухудшению в дальнейшем. Это ухудшение выражалось прежде всего в постепенном сокращении черных крестьянских земель в результате захвата их феодалами и в уменьшении величины наделов зависимых крестьян за счет развивающейся барской запашки.

Уже в середине XVI в. наряду с уменьшением крестьянских наделов происходит увеличение повинностей крестьян, выражавшееся, в частности, в развитии барщины и в переводе натуральных поборов на деньги. Как свидетельствует Книга ключей Волоколамского монастыря, к середине XVI в. происходил пересмотр порядков административного обложения крестьян, в результате чего возросли пошлины, взимавшиеся монастырскими приказчиками, ключниками [390] . Кроме поборов в пользу феодала, с крестьян взимались различного вида подати, шедшие в пользу самого феодального государства.

390

С. М. Каштанов. К проблеме происхождения феодального иммунитета, стр. 109, 118–119.

Рост эксплуатации крестьян делал их положение невыносимым. Максим Грек писал, что крестьяне «во скудосте и нищете всегда пребывают, ниже ржаного хлеба чиста ядуще, многажды же и без соли от последния нищеты» [391] . В таких условиях они все чаще и чаще попадали в кабалу. Неслучайно особенное развитие служилая кабала получила во второй половине XVI в. Яркие материалы для характеристики крестьянской задолженности дает так называемая Долговая книга Волоколамского монастыря 1532 г. Сравнивая ее текст с сохранившимися «сотными грамотами», рисующими общую численность крестьянских дворов в отдельных селах и деревнях Волоколамского уезда, можно прийти к выводу, что подавляющее большинство монастырских крестьян были должниками монастыря. Так, в 1532 г. задолжало монастырю 63 домохозяина [392] села Зубова, Раховского стана, с деревнями [393] . Даже позднее, в 1543/44 г., т. е. когда количество дворов должно было возрасти, в указанных монастырских владениях насчитывалось только 77 дворов (не считая монастырского), из них 6 непашенных. Следовательно, основная масса крестьян была опутана сетью долгов. Записи о крестьянских долгах в тексте Долговой книги назывались «головное серебро». Термин «головное серебро» в литературе толкуется по-разному. Сочетание понятия «головного» с кабалою В. Г. Гейман связал с приобретением «головы» кабального человека [394] . Однако уже В. М. Панеях обратил внимание, что этот термин в актах Спасо-Прилуцкого монастыря означал «приобретение головы не всякого порядившегося крестьянина, а лишь такого, поряд которого сопровождался каким-либо видом займа» [395] . Вместе с тем В. М. Панеях высказывает предположение, что Долговая книга 1532 г. «различает какие-то два вида займа: один сопряженный с получением головного серебра, другой — с ним не сопряженный» [396] . С этим согласиться нельзя: записи, имеющие заголовок «головное серебро», ничем по характеру не отличаются от иных сведений о должниках. Кроме того, этим заголовком помечены записи на крестьян села Луковникова — в других частях книги никаких должников из этого села мы не встречаем. Следовательно, перед нами обычная запись о монастырских должниках: «головное серебро» как обычный долг крестьянина было настолько хорошо известно в вотчине, что этот термин, вероятно, не считали нужным каждый раз оговаривать, ограничиваясь указанием суммы денег, взятой крестьянином и его семьей [397] .

391

Максим Грек, Сочинения, ч. 2, стр. 131.

392

Не считая, конечно, их жен и детей.

393

Ср. сотную грамоту 1543/44 г. (АФЗиХ, ч. 2, № 179) с Долговой книгой 1532 г. (Книга ключей, стр. 146–148).

394

В. Г. Гейман, указ. соч., стр. 280.

395

В. М. Панеях, К вопросу… стр. 229.

396

В. М. Панеях, К вопросу… стр. 330.

397

Л. В. Черепнин высказывает аналогичное мнение о широком смысле термина «головное серебро» в XVI в., хотя для XV в. под ним могли разуметься «цена холопа, посаженного на пашню», ссуда и сумма, необходимая для выкупа страдника (Л. В. Черепнин, Актовый материал как источник по истории русского крестьянства XV в. — «Проблемы источниковедения», вып. IV, М., 1955, стр. 333).