Рэгтайм

Доктороу Эдгар Лоуренс

Спустя несколько минут Отец шел назад через улицу. В конце концов, Колхаус просто требует справедливости, а его людям на нее наплевать. Это другое поколение. В них нет ничего человеческого. Отец содрогнулся. Настоящие чудовища! У них перекрученные мозги. Собирать армию! Они — грязные революционеры, иначе их не назовешь.

Знаменитое упорство Колхауса стало теперь оплотом против аргументов его бешеных парней. Теперь он стоит между мистером Морганом и ужасной бедой. Ничего из этих соображений Отец не доверил окружному прокурору. У прокурора и без того хватало неприятностей. Он забрасывал в топку одну порцию виски за другой. Щетина на лице. Глаза-протуберанцы покраснели. Стоит у окна. Шагает. Кулаком правой руки колотит себя в ладонь левой. То и дело заглядывает в телеграмму Моргана. Отец прочистил горло. «Там не сказано, что вы должны повесить соучастников», — проговорил он. «Что? — вскричал Уитмен. — Что? Олл-райт, олл-райт… — Брякнулся на стул. — Много их там?» — «Пятеро», — сказал Отец, бессознательно исключая из этого числа Младшего Брата Матери. Уитмен вздохнул. «Я думаю, это лучшее, что вы можете сделать», — сказал Отец. «Факт, — отозвался окружной прокурор, — но что я скажу газетам?» «Немало, — возразил Отец. — Во-первых, вы скажете, что Колхаус Уокер захвачен. Во-вторых, сокровища мистера Моргана спасены, в-третьих, город в безопасности, в-четвертых, вы используете все возможности вашей службы и полиции для того, чтобы выследить всех подручных, пока последний из них не окажется за решеткой, где ему и следует быть». Уитмен подумал. «Да, мы возьмем их, — пробормотал он, — прямо там, за баррикадой». — «Ну, — сказал Отец, — это будет сделать трудновато. Они возьмут заложника и не отпустят его до тех пор, пока не будут в безопасности». — «Кто заложник?» — спросил Уитмен. «Я», — сказал Отец. «Понимаю, — сказал Уитмен. — А как вы думаете, почему хорек решил, что он один удержит здание?» — «Он будет сидеть в алькове, недосягаемый для пуль, руки на детонаторе, — сказал Отец. — Мне кажется, этого вполне достаточно».

Быть может, в этот момент Отец питал надежду, что после своего освобождения он сможет привести полицию в логово преступников. Он думал, что без Колхауса у них поубавится пылу пренебрегать законом. Это были убийцы, анархисты и поджигатели, но он не трусил. Он знает этот тип людей и покажет им, кто здесь настоящий мужчина. Что касается Младшего Брата, то он в этот момент даже радовался, что приложит руку к его захвату.

Уитмен уставился в пространство. «Олл-райт, — сказал он, — олл-райт. Подождем до темноты, может быть, никто не увидит того, что мы сделаем. Ради мистера Моргана, и ради его проклятой гутенберговской Библии, и ради проклятого пятистраничного письма руки покойного Джорджа Вашингтона».

Итак, переговоры завершились.

39

К восьми часам утра люди Форда прислали к библиотеке грузовик со всем комплектом запчастей для «модели-Т». Компания «Пантасот» доставила крышу. Помощники Моргана согласились оплатить все счета. При всем честном народе, глазевшем со всех углов, брандмейстер Конклин под руководством двух механиков приступил к работе, кусок за куском разбирал развалину и строил новый «форд», начиная с шасси. Потея, ворча, жалуясь, а порой и плача, трудился славный герой. Новые шины, новые крылья, новый радиатор, новое магнето, новые двери, новые подножки, новое ветровое стекло, новые фары, новые сиденья. К пяти часам пополудни, когда солнце еще сияло во всю силу над Нью-Йорком, блестящий черный «форд, модель-Т» с заказной брезентовой крышей стоял у бордюра.

Весь день люди Колхауса призывали его изменить решение. Они просто бесились, споря с ним. Он терпеливо их урезонивал. Становилось ясно, что они просто не знают, что им делать без вождя. «Ты стремишься к самоубийству», — кричали они, а сами казались жалкими и потерянными. Уныние сгущалось в библиотеке с каждой минутой. Молодые люди безучастно смотрели из окон на возрождение автомобиля, в котором когда-то Колхаус Уокер Мл. начал свое ухаживание.

Сам Колхаус ни разу не подошел к окну. Он сидел за столом Джона Пирпонта Моргана и составлял свое завещание.

Младший Брат замкнулся в горьком молчании. Отец, который содержался теперь в библиотеке как официальный заложник, решил поговорить с ним. Он думал о том, что он расскажет Матери. Однако тогда лишь только, когда сгустилась темнота и приблизился час ухода, он заставил себя подойти к шурину. Это была последняя возможность поговорить с глазу на глаз.

Молодой человек был в туалете — смывал с лица жженую пробку. Он глянул на Отца в зеркало. «Мне самому от тебя ничего не требуется, — сказал Отец, — но не кажется ли тебе, что твоя сестра заслуживает каких-то объяснений?» «Если она обо мне думает, — сказал Младший Брат, — она получит объяснения. Я не хочу их передавать через тебя. Ты самодовольный субъект без малейшего понимания истории. Ты плохо платишь своим рабочим и понятия не имеешь об их нуждах». — «Ясно, ясно», — сказал Отец. «Ты считаешь себя джентльменом во всех своих действиях, — продолжал Младший Брат, — но это просто самообман всех таких, как ты, всех, кто глумится над гуманностью». — «Ты жил под моей крышей и работал в моем бизнесе», — сказал Отец. «Да, ты мог себе позволить такое великодушие, — сказал Младший Брат, — но я оплатил свой долг, и ты об этом узнаешь». Младший Брат мыл лицо мылом и горячей водой, движения его были мощными и резкими. Он вытирался полотенцем с вышитыми инициалами ДПМ. Он швырнул полотенце на пол, надел рубашку, нашарил в карманах запонки, пристегнул манжеты и воротничок, поднял подтяжки. «Ты объездил весь мир и ничего не понял, — сказал он. — Ты думаешь, что это преступление — войти сюда, в это здание, принадлежащее другому, угрожать его собственности. Между тем это гнездо стервятника, нора шакала. — Он надел пиджак, провел ладонями по своей бритой голове, затем водрузил на нее свой „дерби“. С интересом посмотрел на себя в зеркало. — Гудбай. Ты меня больше не увидишь. Передай моей сестре, что я всегда буду о ней думать. — Он на мгновение застыл, глядя в пол. Потом прочистил горло: — Ты можешь сказать ей, что я всегда любил ее и всегда восхищался ею».

Группа собралась в холле. Все были одеты в колхаусовскую униформу — костюм, галстук, «дерби». Колхаус приказал им надвинуть котелки на глаза и поднять воротники, чтобы их не опознали. Надеждой на спасение был «форд-Т». Колхаус объяснил, как заводить его, как держать газ. «Когда вы будете в безопасности, позвоните мне по телефону». Отец спросил: «Разве я не еду с ними?» — «Здесь уже есть заложник, — сказал Колхаус, показывая на МБМ. — Белые лица похожи одно на другое». Все засмеялись. Перед огромной бронзовой дверью Колхаус обнял каждого. Младшему Брату достались не менее пылкие объятия, чем другим. Потом он вынул из кармана часы. К этому времени день за окнами уже померк. Он занял свое место в алькове, оседлал мраморную скамью и положил руки на детонатор. «Рубильник немного расхлябан», — крикнул ему Младший Брат. «Олл-райт, — сказал Колхаус, — идите». Один из молодых людей снял засов с дверей, и без дальнейших церемоний все они вывалились наружу. «Задвиньте засов, пожалуйста», — скомандовал Колхаус. Отец подчинился. Он приложил ухо к дверям, но все, что он слышал, было его собственное тяжелое, прерывистое дыхание. Потом после мучительно долгого интервала, во время которого вся надежда на спасение собственной жизни уже утекла из него, он услышал свистящий кашель и лопотание движка «модели-Т». Через несколько мгновений он услышал, что машина пошла. Он побежал в глубину холла. «Они уехали», — сказал он Колхаусу Уокеру Мл. Чернокожий не пошевелился, он смотрел на свои руки, лежавшие на рубильнике детонатора. Отец сел на пол, спиной к мраморной стене. Поднял колени и опустил голову. Некоторое время они оба не двигались. Потом Колхаус попросил Отца рассказать ему о его сыне. Он хотел узнать, как он ходит, хороший ли у него аппетит, начал ли уже говорить, — словом, все до мельчайших подробностей.

IV

40

Два часа спустя Колхаус Уокер Мл. с поднятыми руками спустился по лестнице библиотеки и начал переходить 36-ю улицу по направлению к «браунстоуну». Именно так было оговорено в соглашении. Улица была очищена от зрителей. Перед Колхаусом на противоположном тротуаре стоял взвод Нью-йоркских Отборных, вооруженный карабинами. Поперек улицы на расстоянии тридцати ярдов друг от друга расставлены были два подразделения конной полиции, лошади плечом к плечу, так что образовался коридор, по которому и шел Колхаус. В этом коридоре таким образом он был скрыт от всех посторонних глаз. Генераторы на углу издавали устрашающий грохот. На залитой ярким светом улице Колхаус получил от полиции приказ: «Беги!» Он знал, конечно, что ему не обязательно бежать — достаточно лишь резко поднять голову, опустить руки или улыбнуться. В любом случае конец будет один. Внутри библиотеки Отец услышал координированный залп расстрельщиков. Он закричал от ужаса и подбежал к окну. Тело дергалось на панели в последовательных позициях, как будто стараясь вытереть собой свою собственную кровь. Полицейские стреляли в охотку. Лошади ржали и дыбились.

В своем гарлемском укрытии люди Колхауса, конечно, уже понимали, что все кончено. Они все были целы, кроме их вождя. Комнаты казались пустыми, рутинно стояли стены, как будто бы ничего не случилось. Что же делать дальше? Все, кроме Младшего Брата, решили остаться в Нью-Йорке. «Модель-Т» была спрятана в соседнем тупичке. Они полагали, что машина, конечно, маркирована полицией. Поскольку МБМ собирался в путешествие, решено было подарить эту тачку ему. Ночью он выехал к реке по 125-й улице и на пароме переехал в Нью-Джерси. Он рулил к югу. Очевидно, у него были кое-какие деньжата, хотя неизвестно, какие и откуда. Проехал Филадельфию, потом Балтимор. Он уходил все глубже и глубже, и вот уже негры стояли в полях, глядя на то, как он катил мимо. Машина тянула за собой огромный хвост пыли. Он рулил через маленькие городки Джорджии, где в скудной тени на площадях граждане живо обсуждали повешенье еврейчика Лео Франка за дурное обращение с четырнадцатилетней христианкой Мэри Фейген. Граждане плевали на землю. Народ любил тогда плевать во все стороны. Страна разлетающихся плевков. МБМ обгонял поезда и грохотал в холодном мраке крытых мостов. Картой он не пользовался. Спал в полях. Жал от одной бензоколонки до другой. На заднем сиденье у него собралась дивная коллекция инструментария, запчастей, камер, канистр, банок из-под масла, проволоки. Он не прерывал движения. Деревья становились все более и более разбросанными по равнине, а потом и вовсе исчезли. Скалы и полынь. Красивые закаты манили его все дальше в долины по засохшей, потрескавшейся на солнце глине. Когда однажды «форд» основательно сломался, на помощь ему пришла детвора с упряжкой мулов.

В Таосе Нью-Мексиканском он познакомился с богемой из нью-йоркского Гринич-Вилледжа. Они жили здесь коммуной, носили серапе и рисовали пустынные ландшафты. Они были восхищены его изможденным видом. Даже напиваясь вдребадан, он сохранял какую-то особенную болезненную страстность. Несколько дней он провел с этими чудными людьми. Короткая, но волшебная связь с многоопытной леди.

К этому времени жиденькие волосенки МБМ отросли настолько, что прикрывали ему плешь. Он стал обладателем длинной светлой бороды. Кожа его постоянно шелушилась, а от солнца развилось и некоторое косоглазие. Так он зарулил в Техас. Одежда сносилась — теперь он щеголял в спецовке-комбинезоне, в мокасинах и индейском одеяле. В пограничном городке Пресидио он толкнул исторический «форд» какому-то лавочнику, снял с радиатора бурдюк с водой и перешел вброд Рио-Гранде, вступив таким образом в Мексику, в городишко Охинага, который то и дело переходил из рук в руки — от федеральных войск к инсургентам и обратно. Мазанкам Охинаги явно недоставало крыш, зато в церковных стенах красовались пробоины от полевых орудий. Поселяне робко жили за стенами своих дворов. Белая пыль на улицах. Здесь была расквартирована сейчас одна из частей Северной армии Франсиско Вильи. МБМ присоединился к ним и был принят как «компаньеро».

Во время марша Вильи к югу на Торреон, двести миль вдоль разрушенной железной дороги, Младший Брат был в самой гуще. Они ехали через великую Мексиканскую пустыню с ее бочкообразными кактусами и испанским штыком. Лагерем вставали на ранчо и в прохладе аббатств. Курили макуче, завернутую в кукурузные листья. Еды было мало. Женщины в темных шалях подносили на головах кувшины с водой.

После победы при Торреоне МБМ стал носить патронташи крест-накрест через грудь. Он был «вильиста», но мечтал встретить Сапату и развиться дальше в «сапатиста». Армия ехала на крышах грузовых вагонов. Бойцов сопровождали семьи. Оружие, белье, корзинки с едой, грудные младенцы. Зола и дым из паровозных труб разъедали глаза и обжигали глотки. Были, конечно, и зонтики от солнца.