Реинкарнация. Падший Ангел
Шрифт:
Возвращаясь к жизни от выпитого спиртного, поинтересовался военный.
– Потому что даже от этого дивана, на котором я сейчас небрежно валяюсь и бутылки шампанского, которое ты, мой друг, только что выпил, возможно, зависит исход всего начатого нами дела. Подумай об этом. И тебе легче будет переносить утренние боли от этого пойла. Кстати, дрянь, а не шампанское. Согласитесь, мой друг?
Спокойно произнёс Столешников.
– Да спиртное в этом городе оставляет желать лучшего. По окончании дела, я не забуду поинтересоваться у градоначальника, где он его берёт?
Согласился с ним поручик.
– Вот это ты правильно подметил. Не забудь спросить его об этом.
– Александр Григорьевич, позвольте ещё один вопрос.
Никита Петрович сел на кресло у стола и вновь посмотрел на коллегу;
– Я тебя внимательно слушаю, мой друг!
Отозвался тот.
– Как вы думаете, все пропавшие как то связаны между собой?
– А вот это сейчас и выясняет Кузьма Арсеньевич! И в то, что он найдёт ответ на это, я нисколько не сомневаюсь. Этот человек очень дотошный. Я знаю его ещё по Константинополю!
Приподнявшись с дивана, ответил лысый служитель закона из Петербурга.
– Ну что ж, тогда зовём Евграфьева? Пусть раскошеливается на хороший обед. У меня просыпается аппетит.
Заключил поручик.
– Зови, мой друг! Я тоже не прочь отобедать!
Согласился Арсений Яковлевич.
Шестнадцатая глава
Послушник
Ноги в старых рваных онучах примерзали к земле, а холод, мелкой дрожью и ознобом пробирал всё тело, вырываясь в окружающий мир звонким стуком молодых и крепких зубов. Никанор, не замечая куропаток, совсем близко подбежавших к порогу, в надежде разыскать что-то съедобное, справил нужду, и рывком открыв скрипучую дверь, вернулся в избу. Затхлый запах квашеной капусты, смешанный с дымом горящих дров в печи ударил в нос, отчего в пустом животе молодого человека заурчало. И тот, поёжившись, и отогревшись после холода, поборов в себе последние позывы совести осторожно, чтобы не разбудить спящих на лавках у стен братьев, подошёл к деревянной бочке и приподняв тяжёлую крышку на ней, щепотью достал капусты. А за тем, быстро швырнул её в рот. Она предательски заскрипела на зубах, но никто не услышал этого. И Никанор, как ни в чём не бывало, шмыгнул к своему месту в келье и нырнул под старую овчину, надеясь ещё поспать до утренней молитвы. Но лишь он дожевал капусту и сомкнул веки, как послышался звук с колокольни и вся братия, кряхтя и охая, заворочалась, просыпаясь. Надо было вставать и ему, как вдруг с входа раздался громкий скрипучий голос;
– Кто, жрал капусту? Крышка не на месте.
В избе сразу же, вновь, притихли.
– Кто надысь бегал до ветру?
Прозвучал новый вопрос и Никанор, понимая безысходность своего положения и неотвратимость наказания, тихо прошипел со своего места;
– Это я брат! Бес попутал, прости меня.
Монах, стоявший у бочки с капустой, ни чего не сказал. Лишь подойдя вплотную к послушнику, сквозь зубы промычал;
– А вот это ты скажешь отцу Лазарю после молитвы.
Затем, повязав онучи, надев лапти и накинув старый овчинный тулуп, вышел из кельи, хлопнув за собой дверь. Вся братия, состоявшая здесь из четырех монахов, поспешила за ним. Последним из избы вышел Никанор. Повесив голову и думая о наказании, которое его ждёт, он, утопая по колено в снегу, медленно направился в сторону деревянной церкви, расположившейся в центре скита между старыми берёзами на небольшой возвышенности.
– До коле это будет продолжаться?
Гневно рассматривая опущенную лохматую голову отрока, стоящего перед ним на коленях спрашивал строгим голосом отец Лазарь. Старческий голос надрывно брал верхние нотки, а седая борода подёргивалась в такт вопросам.
– Бог милостив к тому, кто послушен и верен ему всегда и во всём.
– Что же я вижу! То ты, во время молитвы спишь, то чрево набиваешь своё непотребно, то мыслями греховными сбиваешь с истинного пути братьев. Разве не тебя я умирающего и израненного лихими людьми у дороги нашёл и выходил. Я не спрашивал и не спрашиваю тебя кто ты? Еже ли ты не помнишь ничего, на то воля божья. Не ты ли сам напросился в послушники? Разве я обязывал тебя к этому?
– Нет, отче! Я сам умолял тебя об этом! И сейчас прошу, прости меня.
Чуть слышно произнёс молодой человек. А старец, тем временем продолжал;
– Не меня ты должен просить о прощении, а бога нашего. Лишь он вправе прощать или наказывать. Поэтому придётся три дня тебе выпрашивать прощения у него без еды, лишь губы водой смочить можешь, дабы слышал господь слова твои. Ступай!
– Спасибо отче!
Снова прошептал послушник и поднявшись с колен, попятился к выходу, дабы исполнить волю старца.
Все три последующих дня, в душной келье, стоя на коленях перед иконами всех святых, при тусклом мерцании горящих свечей исполнял Никанор наложенную на него отцом Лазарем епитимью. Вслух читая молитву за молитвой. Изгоняя из головы своей греховные мысли, а из худого тела непотребную тягу ко всему земному. На четвёртый день, измученный голодом молодой человек тяжело поднялся с колен и, набросив дырявый овечий тулуп на высохшие плечи, вышел во двор. От дневного света зарезало в глазах, а от свежего воздуха закружилась голова. Отрок, чтобы не упасть зажмурился и, прислонившись к двери, присел на корточки. И только когда головокружение прошло, он медленно приоткрыл глаза. Из кучных, серых облаков, то и дело выглядывало солнце. На улице заметно потеплело и тут же окрестные берёзы облюбовали грачи. Никанор набрал в ладошку снега и сухими губами стал вбирать его в рот;
– Вот и весна!
Первое что пришло ему в голову, глядя на окружающий мир, тихо прошептал он. А за тем, стряхнув липкий снег с руки, неосознанно добавил;
– А значит, жизнь продолжается! И рано или поздно, память вернётся ко мне, чтобы внести ясность в неё.
Молодой человек покачал головой и сомкнув губы, дабы не изливать в мир господний греховные речи, подумал;
– Или я плохо молился, или раньше не был духовным служителем.
Испугавшись такому повороту мыслей, Никанор перекрестился. После чего, открыв дверь, юркнул обратно в келью.
Семнадцатая глава
Божий знак
– Господи, помоги мне разыскать его. Я верю, что он жив! Господи не мог же ты нас познакомить лишь для того, чтобы разлучить навсегда?
Такие вопросы часто задавала Софи, молясь у иконы святителя.
С тех пор как она повстречала Ивана. Какая-то заноза застряла у неё в сердце. Его лицо неотступно преследовало её везде. И оставаясь наедине, она всё больше понимала, что не в силах вытравить из своего сердца память об этом молодом человеке. Поэтому при каждом удобном случае молилась и молилась о его спасении. Она не просто верила, что он жив, она это знала. Кроме всего прочего, поиски Ивана не прекращались ей и зимой. Даже в лютые морозы, она отдавала указания Кузьме искать. Искать и ещё раз искать.
– Не кажется ли вам, матушка, что мы зря это делаем?
Интересовался иногда тот у Софи в приватном разговоре с ней. Но та, лишь упрямо подняв на него свои красивые глазки, отвечала всегда одинаково;
– Он жив! Ищи его Кузьма Арсеньевич! Это наш единственный шанс закончить этот пасьянс выиграв его.
– Вам виднее, матушка! Вы у нас отвечаете за всё. Вам и карты в руки. Хотя мои люди за это время прочесали почти две Губернии. Все уездные городки, все деревни почитай на триста вёрст в округе. Его нигде нет.