Река Гераклита
Шрифт:
— Как повезет, — спокойно улыбнувшись и сверкнув единственным металлическим зубом, отозвался Иван.
И, словно услышав этот разговор, возле катера разорвался снаряд.
— Заметили! — с азартом сказал капитан.
— Похоже, — согласился Иван.
Еще два снаряда, один за другим, разорвались в воде, сильно толкнув катер и обдав его брызгами.
— Полный вперед! — скомандовал капитан. Недовоевавший молодой человек, он чуть-чуть играл в «морской бой».
Иван благожелательно
— Из нашей черепахи больше не выжмешь. Как она еще на плаву держится!
— Мы везем боевой груз! — важно сказал капитан.
— Я это, между прочим, знаю, — улыбнулся Иван.
Новый взрыв. Катер подпрыгнул и оборвал буксирный трос. Это могло бы его спасти, ибо следующий снаряд угодил прямо в баржу, и она взлетела на воздух. Осколки снарядов, куски дерева, обрывки железа достигли катера, разрушив корму. Суденышко будто встало на дыбы. Капитана смыло волной за борт.
— Коля! — отчаянно крикнул Иван, успевший ухватиться за стойку.
Но капитана уже утащило на дно. Иван увидел в воде истекающее кровью тело вахтенного матроса с разрубленной головой.
— Есть кто живой? — заорал Иван.
Никто не отозвался.
Над водой торчал лишь нос катера. Иван скользнул к рубке, схватил спасательный круг и прыгнул в воду.
Когда он через некоторое время оглянулся, на воде покачивалось несколько обгорелых бревен. Иван медленно, тяжело плыл к берегу, отталкивая куски льда. Он отчетливо видел срез берега, ходы сообщений, черные дыры входов земляных укрытий, пулеметные точки.
Мозжащий холод свел ноги, поднялся к животу, стянул ребра и остановил сердце. Нахлынула тьма, все исчезло…
Очнулся Иван в землянке, возле печурки. На него смотрели небритые, худые, истомленные, какие-то нездешние лица. Все в порядке, он у своих. Один из бойцов кутался в одеяло, под которым явно не было одежды. И сам Иван был закутан в шерстяное одеяло, а одежда его сушилась над печкой. Иван все понял.
— Спасибо тебе, — сказал он спасшему его бойцу.
— Не стоит, папаша, — отозвался боец, затягиваясь самокруткой.
— Очень даже стоит, — сказал Иван. — Ты же мог простудиться.
Бойцы захохотали — хладнокровие без пяти минут утопленника пришлось им по душе.
— Закурить не найдется? — спросил Иван. — Мой табачок малость отсырел.
— Ну, юмор! — сказал молоденький ушастый боец. — С того света вернулся и во дает!
— Нет, милый, на тот свет мне еще рано, — закуривая, сказал Иван. — Сколько раз я и тонул, и горел, и взрывался, и пулей меня брали, и штыком, а я все живой.
— Может, и вовсе не помрешь? — спросил солдат с пшеничными усами.
— Может, и так. Но до главного дела — точно не помру.
— А какое оно — это главное дело? — полюбопытствовал молодой.
— Ясно
Подошел взводный командир, молодой по годам, но с седой головой:
— С пополнением, товарищ лейтенант! — вытянулся ушастый.
— Что же нам с тобой делать, отец? — сказал лейтенант. — Отсюда не выбраться, разве что водой.
— А я сушей уйду. Вместе с вами. На запад. Я солдат двух войн: мировой и гражданской. «Георгия» имею. Небось и тут сгожусь. Буду у вас сыном полка.
Бойцы опять рассмеялись.
— Скорей уж дедом полка, — сказал лейтенант. — Ладно, доложу ротному.
— Винтарь лишний найдется? — спросил Иван.
Личного оружия у нас хоть отбавляй. С боеприпасом хуже.
— Хороший солдат даром зарядов не тратит, — мудро заметил Иван.
Он встал, закутанный в одеяло, вытянулся.
— Товарищ лейтенант! Прикажите вооружить бойца пополнения!
— Фрицы!.. — послышался срывающийся голос.
Все кинулись по своим местам отражать очередную немецкую атаку.
Свой первый бой на сталинградской земле старый солдат Иван провел без штанов…
Рахманинов и Наталия Александровна сортировали груду писем, что ежедневно в огромном количестве приходили к Рахманинову со всех концов Америки. Возле них стояли русский кованный сундучок, позаимствованный, наверное, у Васильевны, и помойное ведро из того же источника.
— «Спасибо, дорогой Сергей Васильевич, что вы пробудили в нас совесть»… — пробегал глазами текст Рахманинов. — Чудесное письмо. Бывший присяжный поверенный.
Он протянул письмо Наталии Александровне, та бережно уложила его в сундучок.
— «За сколько карбованцив продався ты, подлая шкура»… и так далее, в том же роде. «Подъесаул Хижняк».
Писанина отправилась в помойное ведро.
Рахманинов вскрыл конверт, из него выпала зеленая долларовая бумажка.
— «Мистер Рахманинов, это мои собственные деньги, я мыла бутылки для миссис Гопкинс… Салли». Вот этот доллар дорого стоит. Переведи письмо девочки и отошлем его сталинградцам.
Раздался осторожный стук. Вошел доктор.
— Опять? — вскричал Рахманинов.
— Не очень-то любезно встречаете вы своего врача.
— Я и не скрываю этого. Показываться больше не буду. Нам надо разобрать кучу писем, ответить, а вечером у меня концерт. И вообще не стоит подымать столько шума из-за обычного радикулита.
— Вы сами себе установили диагноз. Но ни анализы, ни…
— Прошу вас, оставьте в покое бедного музыканта. Вся медицина — по Наташиной части.
Наталия Александровна встала и вышла вместе с врачом в соседнюю комнату.